11 июня 1811 года родился Виссарион Белинский.
Блистательный публицист с хлестким, язвительным пером, в жизни он был застенчивым и нерешительным человеком, чуждавшимся светских обществ. Однажды его, начинающего, но многообещающего критика, долго упрашивали посетить один известный петербургский салон. Он упорно отказывался: «У вас же там бывают дамы, аристократки, а я и в обыкновенном-то дамском обществе вести себя не умею». Опасения полностью оправдались, когда, вняв уговорам хозяина, Белинский все же появился в его доме. Никем не замечаемый, примостившись за спинами литературных знаменитостей, он сделал неловкое движение и опрокинул столик, уставленный бутылками вина. Бутылки разбились, вино полилось к ногам знаменитостей, вдобавок Белинский потерял равновесие и упал на пол. Все повскакали со своих мест, поднялась суматоха. С трудом поднявшись, страшно смущенный Белинский изобразил на лице улыбку и пробормотал: «Вот видите, я ведь предупреждал, что наделаю каких-то неприличий».
Из-за замкнутости и отсутствия светских манер он боялся встречаться с литераторами, которых порой безжалостно критиковал в своих работах. Но если избежать встреч не удавалось, его реплики бывали находчивы и остроумны. Однажды в «Отечественных записках» появилась его статья о модном писателе, внешне уважительная, но полная скрытого сарказма. Когда Белинский обедал у Панаевых, к хозяевам неожиданно явился тот самый писатель. «Я уйду», - побледнев, прошептал Белинский, но было уже поздно. «Что это, вы надавали мне оплеух?» - с недоброй улыбкой спросил его оскорбленный автор. Критик поборол смущение и ответил, глядя автору прямо в глаза: «Если вы называете это оплеухами, то должны по крайней мере сознаться, что для этого я надел на руку бархатную перчатку». Оценив изящество ответа, тот рассмеялся, и назревавшая ссора была улажена.
Раскрывался он только среди близких. Как писал Иван Панаев, «открытее, искреннее и прямее Белинского я не знал никого». Не случайно воспоминания о нем оставили такие незаурядные и разные по натуре люди, как Тургенев, Гончаров, Достоевский, Герцен, Анненков, Григорович, Панаевы. Белинский был третейским судьей в спорах и непререкаемым авторитетом для друзей, безропотно принимавших его упреки. Тургеневу сильно доставалось от него за страсть к аристократическим знакомствам, хвастовство и позерство, Панаеву - за слабохарактерность и легкомыслие.
Жил Белинский скромно: московские издатели платили гроши, да и после переезда в Петербург долгое время приходилось бороться с нуждой. Его питерская квартира, куда никогда не заглядывало солнце, выходила окнами на конюшни и навозные кучи. Белинский как мог старался украсить блеклую жизнь. «Я остолбенел, войдя в его комнату, - вспоминал Панаев. - Эта пустая комната, с щекатуренными стенами, вымазанными вохрой, приняла роскошный вид: она вся была уставлена рододендронами, розами, гвоздиками всевозможных цветов, разливавшими благоухание. Белинский, наклонившись, поливал горшок с розаном». «У меня, батюшка, страсть к цветам, - объяснил хозяин. - Я зашел сегодня утром в цветочный ряд и соблазнился. Последние тридцать рублей отдал. Завтра уж мне формально есть нечего будет...».
Он был тружеником, способным работать целыми днями не вставая, но это редко когда приносило удовлетворение. «Знали бы вы, какое мучение твердить одно и то же - все о Лермонтове, Гоголе и Пушкине; не сметь выходить из определенных рам - все искусство да искусство! Ну какой я литературный критик! Я рожден памфлетистом - и не сметь пикнуть о том, что накипело в душе, отчего сердце болит!» - говорил он. Особенно утомляли горы глупейших книжонок, которые ему присылали на рецензию. Жаловался друзьям: «Положительно тупею! Строчишь, строчишь о всякой пошлости и одуреешь!».
Противник «чистого искусства», он раздражал этим многих литературных снобов. «Наше общество все еще находится в детстве, и если литература будет скрывать от него всю грубость, невежество и мрак, которые его окружают, то нечего и ждать прогресса», - считал он. В знаменитом письме Гоголю утверждал: России нужны не проповеди, якобы именем Бога благословляющие крепостное рабство и унижение личности, а успехи цивилизации, просвещения, гуманности, пробуждение в народе чувства человеческого достоинства. «Вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где… нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей!».
В отличие от Писарева он не был сухим моралистом и доктринером, лишенным литературного вкуса и чувства прекрасного. В нем был «священный огонь понимания художественности, природное чутье ко всему эстетическому», - писал Тургенев.
Некоторые высказывания из писем Белинского заставляют поморщиться, другие могут вызвать оторопь. «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастию». «Чтобы сделать счастливою малейшую часть человечества, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». Не стоит воспринимать эти откровения буквально. Белинский был не революционером, а журналистом, ради красного словца не чуравшимся гипербол, а врожденные понятия о морали ни на секунду не позволили бы ему всерьез мечтать о воплощении сказанного на практике. Не его вина, что идеи эти через несколько десятилетий будут подняты на щит людьми куда менее совестливыми и несравненно более кровожадными.
Женился он неожиданно для всех на давней знакомой. О семейной жизни никому не рассказывал – она оказалась не слишком счастливой. Писал жене: «Странные мы с тобою, братец ты мой, люди: живем вместе - не уживаемся, а врозь - скучаем».
Он пристрастился к преферансу, который стал для него отдушиной среди изнуряющей работы и одиночества. По словам Тургенева, «играл он плохо, но с тою же искренностью впечатлений, с тою же страстностью, которые ему были присущи, что бы он ни делал». «Вам вредно играть в преферанс, вы слишком волнуетесь», - как-то сказала ему Авдотья Панаева. «Мои волнения за картами пустяки, - ответил он. – То ли дело, когда мне сегодня принесли лист моей статьи, окровавленной цензором: изволь печатать изуродованную статью! От таких волнений грудь ноет, дышать трудно!».
«Вместе с физическими силами падали силы его духа», - вспоминал Панаев. Белинский знал, что у него чахотка и жить оставалось недолго. Умер, не дожив нескольких дней до 37-летия. Сбылось пророчество Бакунина: «Он преждевременно истлеет от внутреннего огня, который постоянно должен тушить в себе».
Из воспоминаний Панаева: «Кружок, в котором жил Белинский, был тесно сплочен и сохранился во всей чистоте до самой его смерти. Он поддерживался силою его духа и убеждений. После его смерти все как-то разбрелись и спутались».
Если статья понравилась, наградой автору будут лайки и подписка на дзен-канал "Строки и судьбы". https://zen.yandex.ru/stroki_i_sudby