У существительного невеста нет, как говорят, надежной этимологии. Делалось много попыток объяснить сложение этого слова, ни одна из которых не получила окончательного и безоговорочного признания. Большинство ученых согласны видеть в морфемном составе две значимые единицы: отрицательную приставку не и корень вест. Как же понимать их сочетание? В словаре Макса Фасмера с некоторыми версиями можно ознакомиться и даже поразиться широтой поиска мотивировки лексемы. Не будем все их здесь повторять, приведем особую пару. Сначала поговорим о псевдолингвистической версии.
Сейчас в Интернете присутствует великое множество сайтов неоязыческого толка, претендующих на воссоздание культурных традиций и обычаев древних славян. Часто авторы, размещающие на них свои измышления, рассуждают и о языковых феноменах, толкуя словообразование с позиций соединения не морфем, а слогов или даже отдельных буквиц. Якобы каждое древнее слово русского языка может быть расшифровано подобно аббревиатуре. Нередко на подобных ресурсах можно найти и объяснение глубинного смысла слова невеста. Дескать, согласно родовым традициям славян, веста – это девушка, обученная всем премудростям замужества, то есть ведающая, знающая. В будущем она – заботливая мать, хорошая хозяйка, верная, мудрая и любящая жена. Только после приобретения девушкой таких знаний у нее был шанс стать женой. Невеста, соответственно, – не веста. Если замуж брали не весту, то такое дело называли браком (в отличие от священного союза с вестой).
Свадьба, согласно этим воззрениям, расшифровывается как сва – «небо», де – «деяние», бо – «боги», а в целом – Небесное Деяние Богов. Вот такая лингвистика! Тем, кто интересуется языкознанием всерьёз, известно, что сегодня в русском языке сосуществуют два омонима: с одной стороны брак (как замужество) имеет общий корень с глаголом брать и существительным выбор, а с другой – брак (на производстве) – заимствование из немецкого, где brack – «недостаток, негодный товар». Нелепо пытаться связать их общей семантикой и происхождением.
В свою очередь свадьба (вначале, видимо, сватьба) – одного исторического корня со словами сват, сватовство, а также свойственник, свояк, свесть, свой. То есть сватовство, а затем и свадьба – это сведение, соединение двух родов. Слово Веста, наверное, почерпнуто самодеятельными лингвистами из древнеримской мифологии, где оно было именем богини – покровительницы семейного очага и жертвенного огня. То, что представителей древнеримского пантеона включают в культурный код славян, никого не напрягает.
Однако вернемся к нашей невесте. Одним из наиболее приемлемых вариантов в научной среде считается следующее понимание словообразовательного смысла. Невеста – новый член семьи, пока еще неведомый своим будущим родственникам, незнакомка, не весть кто. То есть, слово образовано сходным образом с существительными: невежа и невежда. Только если в этих примерах неведающим, несведущим, не получившим образования или воспитания является сам человек, о котором идет речь, то в случае с невестой – другие люди не имеют вести, представления, кто конкретно будет новым членом семьи.
Понимать это, опять же, можно по-разному. Например, можно усмотреть определенные параллели со стихотворением шотландского поэта Роберта Бёрнса, написанного в 1794 году и известного нам в переводе Маршака:
В моей душе покоя нет –
Весь день я жду кого-то.
Без сна встречаю я рассвет,
И всё из-за кого-то.
Со мною нет кого-то,
Ах, где найти кого-то?
Могу весь мир я обойти,
Чтобы найти кого-то.
Чтобы найти кого-то
Могу весь мир я обойти.
Вот он – образ незнакомки, влекущий, подобно мечте. В этих строках чувствуются отголоски рыцарской романтики, овеянной вольным ветром странствий, путешествий. Конечно, в русских обычаях ни о каком рыцарском поиске дамы сердца не может быть и речи, тогда в чем же смысл слова?
Вероятнее всего, ответ следует искать в народных традициях. Когда парню подоспевало время жениться, родственники, в первую очередь отец, начинали подыскивать ему будущую жену. В кругу старших обсуждались имеющиеся варианты, при этом родители не посвящали в свои планы сына. Сделав выбор, они засылали к родителям невесты сватов и, если тем удавалось сговориться, заключалось свадебное соглашение.
О том, что жених не знал своей будущей жены, свидетельствуют описания XVIII столетия: «Женихов отец сам перед свадьбой ездит за невестою, которую отец взяв за руку, ему препоручает, а мать дает свекру дочери своей немного хлеба и соли». На свадьбе жених впервые видит свою будущую жену, которую без ведома его высватал за него отец. Из этого описания смысл слова невеста предстает совершенно ясно: невеста – «неизвестная (для жениха) избранница».
Скорее всего, существительное невеста образовалось от прилагательного невестная, то есть – неизвестная девушка. В общий контекст этой традиции органично вписывается и свадебный наряд невесты, а именно – покрывало или фата, скрывающее ее лицо. Невеста оставалась неизвестной и некоторое время в течение свадебного пира. В восемнадцатом веке свадьба проходила следующим образом. «Невеста сидит, занавесив лице свое за одгородкою; напоследок вышед отуда, ходит прискорбно в гостеприимной избе кругом, а девки носят перед ней пиво, мед, сырец и хлеб. Как обойдет она в третий раз избу, так жених срывает с нее покрывало, целует ее и меняется с нею местами», – сказано в Описании всех народов российских, изданном в XVIII столетии.
В описании русских древностей начала XIX века сказано, что до времен Петра Первого русские люди, следуя обычаям восточных народов, женщин держали в строгости. Дочерям не позволялось выходить из дома, и они были лишены общения с мужским полом, исключая ближних родственников. «От сего происходило, что вся честь женщины, а паче девицы, поставляема была в том, чтобы им не быть от сторонних людей видимыми, и женщина или девица невозвратно теряла доброе имя, если видел ее какой-нибудь мужчина, кроме отца, братьев или мужа», – пишет историк Гавриил Успенский. В шестнадцатом столетии знатные люди жен и дочерей своих не только посторонним, но даже братьям и другим ближайшим родственникам не показывали. Им позволялось выходить только в церковь и то лишь в самые большие праздники. Столь же редко женщины ездили к родственникам или в деревни, при этом не иначе как под покрывалом и в закрытых экипажах. В царствование Алексея Михайловича супруга его и принцессы еще меньше имели свободу перемещений, чем женщины боярских родов. Один москвич на тысячу жителей мог похвастаться, что видел царицу или кого-нибудь из царских сестер и дочерей. Даже в гроб женщин клали с закрытым лицом.
Видимо, в контексте этих обычаев и следует искать первоначальный смысл слова невеста. Многие русские сказки и предания описывают, как девушка живет затворницей до тех пор, пока ее не выдадут замуж. В XIX веке была написана песня «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому», иллюстрирующая этот обычай.
В романе «Петр I» А.Н. Толстой описывает свадьбу царя. Перед началом брачного обряда Петр беседует с Меньшиковым, любопытствуя, как выглядит его невеста:
— Что ж, ты так ее и не видел? — спросил Петр.
— Мы с Алешкой челядинцев подкупили и на крышу лазили. Никак нельзя… Невеста в потемках сидит, мать от нее ни на шаг, — сглазу боятся, чтобы не испортили… Сору не велено из ее светлицы выносить… Дядья Лопухины день и ночь по двору ходят с пищалями, саблями…
То есть, даже государь перед свадьбой «не ведал» свою избранницу, не видел ее лица. Может быть и вправду все дело в том, что в старину сильно боялись сглаза, порчи? А в таком важном государственном деле и подавно... Можно вспомнить отмечавшиеся в литературе обряды молчания по отношению к невесте, невестке в первые дни после вступления её в дом жениха, мужа, обычай обращаться с ней, как с незнакомым человеком. Подобные свидетельства вообще уводят нас в мир языческих табу, когда была жива вера в магию слова.