Детство моё прошло в селе Михайловском, что в окрестностях Ставрополя. Дом на четыре квартиры, в который наша семья переехала в 1967 году, когда мне исполнилось пять лет, находился на улице Кирова в живописном месте у склона небольшой речушки с необычным названием Чла. Сразу через дорогу за небольшой полянкой начинался довольно крутой спуск к реке, промывшей за тысячи лет глубокую лощину, которую местные называли яром. Со стороны улицы берег был обрывистым метров десять - двенадцать высотой, кое где даже с обратным уклоном. Местами норовистая река вымыла глинистую породу, вгрызаясь в свой правый берег, и грозила вот-вот его обрушить. Положение спасали деревья, густым частоколом облепившие обрыв и сплошной корневой сетью сдерживающие натиск водного агрессора.
Собственно, сама река была небольшая: метра полтора - два шириной и с четверть метра глубиной. Но имела крутой нрав, как и все маленькие, но гордые речушки Ставропольской возвышенности. Весной после зимней спячки Чла освобождалась от ледяного панциря, поднималась и порой заливала (как-то раз даже снесла) деревянный мостик, ведущий на противоположный берег. В летнюю пору уровень воды заметно спадал, так что местами обнажались участки песчаного дна и можно было наблюдать небольших пескариков, снующих между корней прибрежных деревьев в поисках пропитания.
Мостик вёл на левую сторону реки, где открывался настоящий рай для мальчишек. Склон здесь был более пологим, но изрезан овражками и рвами. Прямо за мостиком тропинка, пролегающая по травяному хребту, влево по диагонали вела на соседнюю Кузьминовскую улицу, до которой, впрочем, было довольно далеко: метров двести пятьдесят - триста. Вверх и вниз по течению простирался лесок из ивняка, акации и дикой алычи. Ему сопутствовали буйные заросли бузины и камыша.
Сколько интересного открывалось нам на диком и вольном просторе! Мы с Мишей вдоль и поперёк излазили прилегающий к нам правый обрывистый берег Члы и со временем так ловко передвигались над отвесным провалом перебежками от дерева к дереву, что за нами не то что угнаться было сложно, а даже просто проследовать.
Двоюродный брат Игорь, как-то гостивший у нас, сделав несколько шагов по обрывистому склону, испугался высоты, обхватил спасительное дерево руками и категорически отказался идти дальше. Нам с трудом удалось вызволить его из ярного плена — бедолага не в силах был передвигаться ни назад ни вперёд, с ужасом глядя в разверзшуюся под ногами пропасть. Сколько мы его ни убеждали в безопасности прогулки, сколько ни пытались доказать это на личном примере — всё тщетно. В конечном итоге, мы с братом, упираясь в ближайшие деревья, поочерёдно переставляя то одну, то другую ногу незадачливого путешественника, довели его до исходного пункта отправления.
На дальнем берегу нас с Мишей всегда ждали новые нескончаемые приключения. То мы затевали рытьё пещеры, то походы вверх или вниз по течению, то розыск разбойничьих кладов, которыми, в нашем представлении, была просто испещрена прилегающая к реке местность. Неизведанные и нехоженые уголки яра будили воображение и рисовали в наших детских головах самые невероятные и сказочные картины.
Одним из таких загадочных мест были развалины дома метрах в ста от реки на противоположном берегу. Если подняться на бугор и пройти не влево, куда вела тропинка, а прямо, то можно было наткнуться на останки старого здания, представлявшие из себя груды кирпичей, прогнивших досок, ржавых железок, кучи бесформенного тряпья и перемешанного с землёй мусора, которыми было усеяно небольшое ровное плато. Местные называли его старой мельницей, хотя до воды было не так близко.
Однако в нашей истории речь пойдёт не о бывшей мельнице, а о странном посетителе, который частенько был замечен на её развалинах, копающийся в грязном хламе. Он приходил со стороны Кузьминовской и принимался подолгу перебирать всё, что попадалось под руку. Время от времени необычный кладоискатель что-то находил и радостно вскидывал руку вверх, как будто показывая невидимому собеседнику своё драгоценное приобретение. Это не могло меня не заинтересовать и, однажды я таки решился незаметно подкрасться к незнакомцу и разведать на месте, что происходит. Я понимал, что подглядывать нехорошо, но любопытство всё-таки взяло верх. Юркнув в кусты, я по пластунски пробрался до развалин, настолько близко, насколько это было возможно, занял удобную позицию и стал наблюдать.
Передо мной на корточках сидел парень лет шестнадцати одетый в старую телогрейку и, как мне показалось, рваные ботинки. Он палкой подгребал из кучи порцию мусора и пальцами тщательно просеивал содержимое, при этом бормоча невнятные звуки то одобрения то разочарования. Каждая ценная находка вызывала у него неподдельный восторг. При этом в качестве ценности могло выступить всё что угодно - старая зубная щётка, гнутая алюминиевая ложка, надтреснувшая кружка без ручки и тому подобное.
В общем, ничего интересного в открывшейся картине не обнаружив и, к тому же, не будучи в восторге от отталкивающего запаха, исходящего от мусорной кучи, я хотел было вернуться на свою законную территорию, но в этот момент из уст незнакомца вырвался радостный возглас:
- Копеечка!
Из грязи и гнили он извлёк драгоценную находку и лицо его просияло от счастья. Парнишка стал тщательно оттирать её о рукав телогрейки, напоминая сказочного Аладдина со своей волшебной лампой.
- Копеечка!, - повторял он, разглядывая монетку, как музейный экспонат.
Я смутился. Что-то во всём происходящим было ненормальным, неестественным. Я не мог понять что именно, но мне стало как-то не по себе. Совсем не желая, чтобы меня заметили, так как от этой встречи ничего хорошего не ждал, я поспешил скорее ретироваться, но как на грех, неосторожно наступил на сушняк и... Раздался предательский хруст. Я себя обнаружил! Незнакомец резко повернулся, увидел меня спрятавшегося в кустах и остолбенел. Какое -то время мы смотрели друг на друга: он со страхом, я с ужасом. Наконец, видимо оценив мои малые габариты и осознав, что угрозы для него я не представляю, парень успокоился, но тем не менее принялся спешно собирать свои находки.
- Моя копеечка. Не дам, - произнёс он беззлобно, а как-бы извиняясь, покачал пальцем слева направо и, переваливаясь с ноги на ногу, стал удаляться, бормоча что-то невнятное. Я проводил взглядом его нескладную высокую сгорбленную фигуру. Каждый шаг давался с трудом — длинные ноги были непропорционально тонкими по отношению к грузному туловищу. Похоже, что, вдобавок ко всему, видел он плохо, потому что спотыкался на каждой кочке и пару раз чуть не упал.
Парнишка давно скрылся за бугром, а я всё сидел в кустах и продолжал смотреть в его сторону. Ощущение ужаса прошло и его место заняла пронзительная, щемящая сердце жалость. Копеечка! Что на неё можно купить? На самое дешёвое мороженое надо найти ещё девять таких. Сколько времени уйдёт на это? Я порылся в кармане штанов и вытащил двадцатикопеечную монету. На летних каникулах нам с братом родители выдавали по десять копеек «на кино» и по двадцать «на мороженое». Правда, не каждый день. День в кино, день читать — это правильно. Мы с Мишей любили читать и в библиотеке были частыми гостями.
Я помялся в нерешительности, подошёл к развалинам старой мельницы, положил монетку на кирпич так, чтобы её легко можно было обнаружить и со спокойной душой направился домой. Без пломбира можно и обойтись.
*Чла в переводе «холодная»