Я проснулся от дикого крика. Открыл глаза и понял, что кричал я сам. И с облегчением выдохнул, поняв, что это всего лишь сон, который снова напомнил о ночи, перевернувшей всю жизнь...
С трудом приподнявшись, я сел в кровати. Руками передвинул свои ноги к краю. Превозмогая собственные силы, пересел в инвалидную коляску.
Отдышавшись, подъехал к окну. Хотел дотянуться до ручки, чтобы распахнуть его и глотнуть свежего воздуха, но ничего не получалось. Злясь на себя и судьбу, снова и снова тянулся к ручке. Безрезультатно. С яростью ударил кулаком по подоконнику. В который раз навалилось ощущение безысходности. Руки безвольно опустились...
— Лучше бы я умер! — прошептал я в пустоту и, не сдержавшись, что есть силы закричал: — За что?!
Но в ответ — тишина. Давящая, глухая и бесчувственная. С ней я жил уже месяц. Целый месяц слушал ее молчаливое дыхание. И старался ничего не вспоминать.
Я посмотрел на свой стол, заваленный мужскими журналами. Раньше я был в курсе всех событий, особенно в мире автомобилей. У меня была крутая иномарка последней модели. Была! Теперь у меня тоже самая новая модель, только инвалидная.
Я перевел взгляд на окно — единственную связь с внешним миром, за которым кипела жизнь. Еще совсем недавно я принимал в ней самое активное участие. А теперь? Жалкий, несчастный инвалид. Что у меня осталось? Кусочек синего неба за окном... В коридоре раздались шаги, скрипнула дверь. Я знал, что это мама. А больше и некому…
— Отвезите меня в деревню, — попросил я, не оборачиваясь, не в силах видеть застывшее страдание на ее лице.
Вскоре я осваивался в нашем деревенском доме. Оглядевшись по сторонам, обнаружил разные приспособления, переделки. Сообразив, для чего они, разозлился:
— Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске!
— Конечно, ты встанешь на ноги! — засуетилась мама. — Это временно. Папа уже подыскивает клинику за границей.
— Мама, никаких клиник! Зачем тратить деньги на бессмысленное лечение?
— Что ты такое говоришь? Главное — не терять веру. Ты обязательно выздоровеешь.
Я ничего не ответил. Сцепил зубы, чтобы не сказать в сердцах какую-то грубость, не обидеть мать, и покатил в свою комнату. Дни текли чередой, менялись времена года. Одна клиника сменялась другой. Если вначале я еще высказывал свое мнение, эмоционально реагировал на все, то потом просто выполнял назначенные процедуры. Скорее для того, чтобы утешить мать, которая все еще надеялась на чудо.
Сам я смирился со своим положением. Вернее, принял его. Окончательно перебрался в деревню. Меня перестала раздражать коляска, не выводили из себя сочувственные взгляды соседей. Жизнь открылась с другой стороны. Я стал замечать такие вещи, на которые ранее не обратил бы внимания. К примеру, мог всерьез любоваться пейзажем за окном. Оказывается, природа прекрасна независимо от сезона. Есть своя красота и в набухающих почках, готовых лопнуть зеленым листком, и в покрытых снегом старых ветках. И даже в размокшей от дождя дороге. Прохожие «месят» грязь и злятся. Они не понимают, какое это счастье — просто идти.
Из-за угла соседнего дома показалась женщина с двумя детьми. Только почему- то одного она держала за руку, о чем-то оживленно с ним разговаривала, а другой, поменьше, с трудом поспевая, бежал сзади.
Горло сжало удушливой волной. Мне хотелось схватить этого малыша в охапку, закрыть собой и защитить от жестокого мира. Я взял мобильный, набрал номер.
— Анатолий Иванович, приезжайте, мне нужно с вами поговорить! — попросил я друга отца, наблюдая в окно, как женщина с детьми скрылась во дворе. Об этой соседке я знал если не все, то многое.
Марина вышла замуж в восемнадцать. Но забеременеть не получалось. Десять лет безрезультатных попыток завести детей привели к решению взять ребенка из детского дома. Уже были оформлены документы, оставалось только забрать малыша, но тут она узнала, что беременна. Желание брать чужого мгновенно испарилось. Через девять месяцев она родила девочку. Ее счастью не было границ, но недолго. У дочери нашли порок сердца.
Старики в деревне поговаривали, что это расплата за то, что отказалась от ребенка из детдома. Время шло, малышка подрастала, я но Марина все время помнила, что дочка ходит по лезвию ножа и в любой миг ее жизнь может оборваться. Марина ждала чуда. Соседи судачили, что чудо случится, если исправить ошибку и взять ребенка из детского дома. Марина долго не решалась, но материнская любовь и не на такое подтолкнет! И снова начались изнурительные походы по инстанциям
Если до рождения дочери она хотела взять младенца, то теперь
не намерена была возиться с пеленками. Решила, что трехлетний мальчик — как раз то, что ей надо. Так и появился в ее семье Сашка.
Только чуда не произошло. Ее дочь попрежнему была серьезно больна. Марина злилась на весь мир и себя. Полюбить чужого ребенка не смогла, а вернуть не позволял страх расплаты. Так и рос Сашка среди людей, которым абсолютно был не нужен.
Почему-то я не мог равнодушно смотреть на мальчонку. Желание сделать его счастливым не отпускало душу и заставляло действовать. Я пытался поговорить с Мариной, но та послала меня подальше и сказала не лезть не в свое дело. Тогда я предупредил, что сообщу куда надо, если она не изменит своего отношения к ребенку. Хотя в глубине души понимал, что насильно любить никого не заставишь. Наблюдая за соседкой, которая никак, кроме «эй», не называла Сашку, я твердо решил лично найти хорошую семью для мальчика. В общем, я озаботился его судьбой.
Пока Анатолий Иванович, друг семьи, выяснял все о настоящих родителях Сашки, я не бездействовал. Снова поговорил с Мариной, предложил помочь деньгами, чтобы отправить ее дочь в одну из самых лучших клиник за рубежом, но с условием, что она вернет Сашку в детский дом. Марина ухватилась за возможность вылечить дочь, согласилась на все условия и даже подписала предложенные бумаги.
Бумажная волокита затянулась, от Анатолия Ивановича не было никаких известий. А когда он, наконец, приехал с новостями, я не мог поверить в то, что услышал.
— Это невозможно! — повторял Андрей Иванович в сотый раз как заведенный.
Снова и снова перечитывал я документы и не верил своим глазам. В строке «отец» стояли мои фамилия, имя, отчество! В строке «мать» — имя девушки, которую я когда-то любил. И которая меня предала.
Воспоминания вихрем ворвались в сознание. Я никогда не был обделен женским вниманием. Вокруг меня всегда вились эффектные девушки. Но ни одна не зацепила, не заставила влюбиться. Я ждал чего-то большего. Искренней, чистой, нежной любви.
Когда встретил Настю, понял — это она. Тихая, скромная, настоящая! Друзья удивлялись, что я в ней нашел. Не модельной внешности, не модница. Но меня это не волновало. Я мог смотреть на нее часами, слушать и восхищаться ее простотой, естественностью. Она стала моей второй половинкой. Ею я дышал и жил. Но друзья меня не поняли. Не смирились с тем, что я выбрал «серую мышку», говорили всякие гадости, пытались отвлечь, знакомили с другими.
— Ты заслуживаешь лучшего, тебе нужна принцесса, — твердили они.
— Рядом со мной — королева! — отвечал
я им с улыбкой и уходил к Насте.
Друзья надеялись, что пройдет время и я прозрею: брошу свою «тихоню» и вернусь к разгульной прежней жизни. Но я оставался с Настей. Более того, однажды во всеуслышание объявил, что после окончания Настиной учебы намерен сделать ей официальное предложение руки и сердца. Тогда мне казалось, ничто и никто не помешает нам быть вместе.
Сложно сказать, когда все закончилось. То ли когда мне на мобильный пришли фото Насти в обнаженном виде. То ли когда она предпочла не оправдываться. То ли когда увидел снимок, где Настя целуется с другим. Я сел в машину, включил зажигание, сорвался с места на сумасшедшей скорости и вылетел на встречную полосу...
Потом — реанимация, операция, снова реанимация. И так по кругу, по замкнутому кругу. Целую вечность — только четыре больничные стены вокруг и кусочек синего неба за окном. Болело все тело, но еще сильнее болела душа.
— Он не хочет выздоравливать, у него нет желания жить, — твердили родителям врачи. — Ему нужен хороший психолог.
Но я и слышать не хотел ни о каком психологе. Замкнулся в себе и стал жить в собственном, ограниченном инвалидной коляской и окном, мире.
...Я провел рукой по лицу, отгоняя тени прошлого. Нет, лучше не вспоминать...
— Почему Настя бросила сына? Где она? — поймав жалостливый материнский взгляд, крикнул хрипло: — Ребенок не мой, и не смотри на меня так!
— Твой, — сказала мама, протягивая старую фотографию. — Саша — твой сын. Посмотри, это ты в детстве.
Я краем глаза взглянул на фото. Со снимка на меня словно смотрел маленький Сашка. Я растерянно сглотнул.
— Это ничего не меняет! — заключил я, все еще не веря предоставленным фактам.
— Сынок, я ездила вместе с Анатолием Ивановичем в роддом, где Сашка родился. Акушерка рассказала, что помнит Настю. Она... Она не отказывалась от ребенка, ее выписали домой
вместе с сыном.
— Тогда — почему?! — прошептал я с горечью.
— Не знаю. Пока не знаю. Мы пытались ее разыскать, спрашивали твоих друзей, прости, бывших друзей, — поправился Анатолий Иванович. — Выяснились новые факты. Я немного поднажал, и один из твоих приятелей сознался, что они тогда намеренно поссорили тебя с Настей. Не думали, что так все закончится. Установили камеру наблюдения в Настиной комнате, с нее и сделали фотки,
а поцелуй с другим — фотошоп.
Я задыхался, мне нечем было дышать. Подъехал на коляске к окну, приподнялся, открыл форточку и стал жадно хватать ртом воздух. Душа разрывалась на части.
— Сынок! — услышал душераздирающий крик матери.
Я непонимающе обернулся. Мама смотрела на меня широко открытыми глазами.
— Кирюша, ты стоишь, сыночек!
Я взглянул вниз, на ноги. И только сейчас осознал, что стою.
В следующий миг рухнул в свое инвалидное кресло.
— Найдите Настю! — попросил я. Тот факт, что я стоял на своих ногах, меня в данный момент не волновал.
Я представлял, как она возникнет на пороге. Такая же, как и была. Нежная, тонкая, с робкой улыбкой. Я обниму ее, прижму к себе. А потом упаду перед ней на колени и буду вымаливать прощение. Надеюсь, она простит... Мы будем жить вместе. Втроем.
Я, Настя и Сашка. И пусть она не переживает, что на всю жизнь связывает себя с инвалидом. Я уже могу стоять, а скоро буду ходить. Ради нее. Ради них с Сашкой.
Поиски Насти заняли у Анатолия Ивановича много времени, ведь у нее не было никого из родни. Я это время зря не терял, разрабатывал ноги, потихоньку учился ходить. Мама тоже была при деле — занялась оформлением документов, чтобы мы могли забрать Сашку.
Однажды Анатолий Иванович пришел с письмом. Он держал его в руках, словно размышляя и не решаясь отдать мне.
— Что это? — спросил я и сделал пару неуверенных, но самостоятельных шагов ему навстречу. — Что-то от Насти?
Он молча протянул мне конверт. О том, что меня ждут плохие вести, я догадался по заплаканному маминому лицу и по тому, как прятал глаза Анатолий Иванович.
— Как — умерла?! Не верю! — хрипел я. — Кирилл, успокойся, — плакала мама. — У нее была просто пневмония, она
могла выздороветь, если бы захотела, но Настя не хотела жить, — сказал Анатолий Иванович. — Даже рождение сына ее не встряхнуло, не заставило бороться.
Я подошел к окну, распахнул настежь, посмотрел вверх. Но вместо голубого неба перед глазами плыли буквы из письма…
«Кирилл, прости, я потеряла тебя! Потеряла свою любовь! Жить без тебя невыносимо. Я чувствую, что скоро уйду навсегда. Сил больше нет. Остается Сашка, твой сын. Умоляю, найди его. Иначе он попадет в детдом. Ты же знаешь, у меня больше никого нет. Прости, что не оправдала твоих надежд. Я сейчас нахожусь в больнице. Через окно вижу только кусочек голубого неба. Я знаю, что скоро буду там. Но я всегда буду вас с Сашкой любить!»
