В конце прошлой статьи я сделал небольшой опрос про главный выбор 1560 года, ставший одним из судьбоносных в нашей истории. Если бы я чуть аккуратнее обращался с яндекс формами, я бы поделился графикой, а так просто поверьте на слово – мнения разделились. Примерно поровну, процентов по 40, выбрали первые два варианта. Пятая часть самых кровожадных требовала войны на два фронта, пяток пацифистов предлагали сдаться сразу и не мучиться. Победили количественно с небольшим отрывом сторонники войны до победного с Крымом (ага, все мы сильны послезнанием).
Вот и в Думе в 1558–60 мнения по этому вопросу расходились кардинально, разве что пацифистов там не было, да и слава Богу, не то место, где они могут пригодиться. Как вы, наверное, знаете, изначально в 1558 победили сторонники войны с Крымом, но уже к 1560 их противники одолели. Главу антикрымской партии Алексея Адашева не казнили только потому, что он сам умер в темнице, его брату воину Даниле и племяннику Тарху повезло меньше. Славный род пресекся.
Молиться за него в далекие Соловки отправился последний человек, который мог воззвать к совести царя Ивана – боговдохновленный протопоп Сильвестр своей волей отправился в Кириллов (чтобы уже оттуда не по своей воле отправиться на Соловки).
Иван же, незадолго до того потерявший любимую жену, ударился в разгул и не слишком успешные боевые действия в Литве и Прибалтике. А потом Опричнина, пожар Москвы, странный татарин Симеон на троне и Баторий у границ. Зовите Карамзина, тащите черную краску.
В истории Адашева и Сильвестра меня всегда смущала ее уникальность, даже вычурность на фоне истории нашего средневековья. Адашев появляется рядом с царем буквально как черт из табакерки. Он рядом уже в 1547, еще до свадьбы и пожаров. Суровый религиозный фанатик лет на 20 старше, из рода костромских бояр Ольгиных, которых только потри – найдешь татарского мурзу (Адаш – нормальное такое тюркское имя, что-то типа «братишка» на русский, так звали, например, посла Тохтамыша к Дмитрию Донскому). Никаких общих интересов, молодой Иван – типичная золотая молодежь, страстно прожигавший жизнь. Рядом ровесники – Иван Мстиславский, Иван Глинский – двоюродные братья, Романовичи Данила и Никита, братья будущей жены. Все как на подбор молодые, родовитые и дерзкие. И с ними дядька вдвое старше, очень религиозный, очень суровый, моется в предсвадебной мыльне, стелит постель, пробует пищу. Странно.
Отец Алексея Адашева – Фёдор Григорьевич - на тот момент из славных поступков имеет только командировку к султану Сулейману, которому он в 1538 году отвез соколов и кречетов, и которого видимо кулуарно просил поспособствовать миру с Крымом. Наверное, рассказы о Константинополе интересны, но не из-за этого же так высоко взлетел Алексей.
Нет, понятно, друзья детства из бедной семьи, делающие карьеру на дружбе с монархом, в нашей истории были. Петр и полудержавный властелин Менщиков, его отец и простой псковский дворянин Афанасий Ордин-Нащокин. Но там каждый раз близкий возраст, общие интересы, общие детские воспоминания. В истории Адашева этого нет.
Сильвестр тоже появляется как черт из табакерки. На фоне московского пожара и переворота 1547 года какой-то новгородский поп оказывается рядом с перепуганным царем и ну его совестить и склонять к праведной жизни. Дескать, это ты государь много пил и блудил, оттого город и сгорел. Пошел бы - книжек почитал, помолился, перед народом и боярами повинился. Обычно такие не по делу разговорчивые становятся на голову короче, а тут царь и правда идет читать и молиться. Просит у бояр прощения не только за себя, но и за отца и деда. Стенограммы своего позора Грозный потом будет вымарывать из летописей, но историки (тут им спасибо) найдут и зададутся вопросами. Вот и я задался.
Отрицать высокие полномочия Адашева не получается. Именно он хранитель малой личной печати царя, он с ним и на свадьбе в 1547, и в богомолье 1554, когда погиб первенец Дмитрий. А еще именно он ведет переговоры от имени царя с казанцами (1551,1552), ногайцами (1554), датчанами (1559), поляками (1557, 1559). Он уверенно конфликтует с Висковатым, формальным главой посольского приказа. Он дерзко прессует казанского хана Шах-Али в 1551. Летописи сохранили достойный, но в общем-то смиренный ответ казанского царя в духе служить царю Ивану буду верно, как и всё время, но веры не сменю и города своим именем не сдам. Чего требовал всего-то окольничий, догадаться несложно, но вот кто ему дал такие полномочия? Через месяц Адашев сводит с Шах-Али с престола, во многом провоцируя казанское восстание 1552 и последующее кровопролитие.
Он – глава челобитной избы (приказа), т.е. именно он решает, какие жалобы услышит царь, а какие – нет. Он правит московские летописи (последнюю версию даже увез в Прибалтику), чем в будущем будет заниматься лично Иван.
Пресловутые «реформы избранной рады», якобы, проводит. Якобы т.к. земельную реформу фактически реализует князь Курлятев (сказочно обогатились его друзья и родственники Оболенские, ах как странно, что именно их сильнее всего раскулачат в опричнину). Церковная – детище митрополита Макария, который сначала в 1551 с трудом, но отбивается от наездов на судебную и земельную власть церкви, а в 1553 громит своих противников нестяжателей, еретиков-лютеран и слишком сующихся в церковные дела гражданских (самый известный из наказанных – всё тот же Висковатый, иконы ему видите ли в соборе Василия Блаженного не по вкусу). В 1551 Сильвестр – среди активистов атакующей Макария церковной оппозиции, в 1553 он уже на стороне митрополита, совестит бывших товарищей, но и просит для них снисхождения. Владыка, сам не раз «печаловавшийся» за опальных бояр царю, к обращениям Сильвестра остался глух. Это может говорить только об одном, Сильвестра лоббирует не митрополит.
Губная реформа, еще одно детище Курлятева, по сути, вводит новгородские судебные и налоговые порядки в общерусском масштабе. Она ослабляет вертикаль власти, передавая власть от княжеских наместников дворянским выборным. Наши историки считают ее важной вехой в централизации власти в России, но фактически получается наоборот. Вместо лично преданных князю наместников судебная власть передается бывшей местной аристократии – это что угодно, но не централизация.
Ну и военная реформа Адашева, то ли стрельцов он ввел (которые еще и при папе Ивана Грозного Смоленск осаждали), то ли тысячу лучших услуг учредил (отнял личные владения царя и раздал дружкам). Раздавал кстати всё тот же Курлятев, он что ли великий военный реформатор?
Да и сама история пожара и переворота 1547 – она какая-то мутная. Царь Иван венчается на царство, женится, собирается мириться с Казанью, напуганной походом 1545 и склонной к компромиссам, грозит Литве, даже королевский титул Сигизмунду зажимает. У них там в Польше и Литве пересменка королей с именем Сигизмунд. Папа Сигизмунд Старый умирает и на трон восходит Сигизмунд Август с юношескими симпатиями к кальвинизму и вдовам из магнатов. Бардак в общем тот еще, поляки таскают короля по сеймам, литвины стоят горой за еще любимого князя, самое время ударить. Москва тем временем в апреле загорелась, но как-то не до конца. А вот через пару месяцев, когда конюший царя Ивана Михаил Глинский уехать на запад «в поместья» (войну он ехал готовить с Литвой, зачем нас историки обманывают) полыхнула уже конкретно. Следом был бунт во главе с князьями Ростовскими и Катыревыми, Глинских и их дворню перебили, Шуйских вернули из ссылки.
Пометки на полях
Когда читаешь описание переворота 1547 года ловишь дежавю. Где-то это уже было, порой даже подробности совпадают.
Да, с убийством Дмитрия Самозванца в 1606, разница только в том, что Иван бунт пережил, то ли договорившись с мятежниками, то ли успев вызвать в тогда подмосковное Воробьево верных подмосковных дворян. Судя по дальнейшим событиям – первое. Ну дипломат он и правда от Бога.
Конец пометок на полях.
Кто стоит за переворотом 1547? Историки накидывают кучу версий предполагаемого организатора бунта.
Кто-то видит главным заговорщиком митрополита Макария, едва не задохнувшегося в пожаре.
Кто-то Захарьиных, которым спалили дворцы и хаты.
Кто-то Шуйских, обезглавленных в 1544 и возвращенных повстанцами из ссылки.
Кто-то дворян, которым надоело боярское правление.
А между тем есть человек очень важный и влиятельный, в топ 3 тогдашней власти, который это мог и хотел. За руку не пойман, но при минимальном рассмотрении возникает вопрос: кто, если не он? Звали его Александр Борисович Горбатый (порой пишут Горбатый-Шуйский, но он сам вечно был против дальних родственников, и в 1540, и в 1544, поэтому я буду опускать вторую часть фамилии). Боярином он стал в 1544, одновременно с падением собственно Шуйских, которыми был недоволен из-за неудач в войне с Казанью.
Его отец – третий по влиятельности боярин в первой половине правления Василия III (перед ним только Шуйский и Щенятев), именно он ведет большинство войн Московского княжества с Казанью, основывает Васильсурск (сын повторит фокус со Свияжском). Он был нужен Глинским по тем же причинам, по которым Василий Шуйский был нужен Вишневецким в 1606, как альтернативный относительно лояльный вождь волжан. Как и в 1606 Вишневецкие Глинские забыли подумать, а так ли это всё нужно ему.
Горбатому война на западе ни к чему. Пока Глинские там будут бессмысленно (как и в Стародубскую войну 1534-37) проливать моря кровей за очередной кусок литовской земли, Сафа-Гирей будет разорять владимирские и нижегородские уделы, наплевав на очередные бесполезные договоры. Пока они купаются в роскоши, у русского дворянства, двадцать лет ведущего изматывающую войну на востоке, нет банально ни земли, ни денег. Да и вообще еретики они, полукатолики, бабка эта сербская, брр.. Нет, ровно так же могли думать и Воротынские, и Пронские (меняя Сафа-Гирея на Сагиб-Гирея и Владимир на Рязань/Одоев). И Шуйским очень хотелось вернуться. Просто Алексей Адашев никому из них кроме Горбатого родственником не приходится.
Алексей Адашев женат на Анастасии Сытиной. Ее сестра замужем за боярином Головиным. На сестре Головина женат уже сам князь Александр. Вроде и неблизко, но братьев у князя нет, Головины – его ближайшая родня, их вместе казнит в 1565 поседевший в 35 лет царь Иван. Дочери князя Александра замужем за Иваном Мстиславским и Никитой Романовым-Юрьевым, так что Александр Борисович член и царской семьи. Первый зять чаще всего будет формальным главой армии при реально распоряжающемся тесте. Дочери тоже не переживут 1565, Романов по этому поводу попадет в единственную в своей жизни опалу.
Алексей Адашев, как мне кажется, чиновник по особым поручениям. Только не царя Ивана, а князя Александра. Его же волей он попадает в ближнюю думу царя, в которой его худородство – не проблема. Сильвестра к царю тащит именно Адашев. Сильвестр потом в 1554 будет писать в далекую Казань длинные хвалебные письма князю Горбатому, называя его отцом царю Ивану. Исход волнений 1554 кстати тоже максимально на руку Горбатому. Ему не нужно свергать Ивана ради Владимира Старицкого (там реально старались только Курлятев и Сильвестр). Ему нужна отставка строптивых Захарьиных, не дающих раздать отличившимся воинам земли. Да, личные земли царя, которыми ведал Большой Дворцовый Приказ, наследственная вотчина Захарьиных-Романовых, разметанных до 1560 по ссылкам. Землю раздали, Иван ее потом попытался вернуть, выслав княжичей в новозавоеванный казанский край. Это стало одним из основных аспектов опричнины. Княжичи не оценили, и к 1570 практически полностью вернулись в отнятые у царя вотчины. Такой вот долгосрочный спор хозяйственных субъектов.
Придя к власти, пусть и очевидно не единоличной (рядом Петр Шуйский, Михаил Воротынский, Иван Шереметьев-Большой, Иван Турунтай-Пронский, за сценой Макарий) в 1547, князь Александр становится душой казанской войны. Он завоевывает черемисов, основывает Свияжск, он срывает попытку замирения Казани очередным зависимым ханом, сводя с престола Шигалея. Он же герой и фактический руководитель взятия Казани в 1552 (формальный – его зять Иван Мстиславский и молодой царь Иван, который спит и видит, как удрать из-под стен Казани к беременной жене). Он же ее первый воевода после завоевания (совместно с Петром Шуйским).
К 1556 году война с Казанью выиграна, но на волне головокружения от успехов бояре рвутся покорять Крым. Трижды повторяется казанская схема с крепостью в глубине чужой территории, но уже безуспешно.
В 1557 Девлет-Гирей выбивает нового союзника Вишневецкого из его укреплений на Хортице и большой поход не случается.
В 1558 году основа похода – степная крепость Псёл, построенная на крымской земле, но поход к Перекопу неудачен, город не взят.
В 1559 тот же Вишневецкий неудачно осаждает Азов. Гарнизон вроде всего 200 янычар, но осада как-то не складывается. В тыл князю Дмитрию бьют ногайцы, с моря и реки гарнизон поддерживает османская эскадра. Она же не дает «Дмитрашке» соединиться с отрядами Вешнякова, спустившимися по Дону позже. На Днепре Даниил Адашев вроде и удачливее, но на обратном пути отпускает всех турецких пленников в Очаков. Принято считать, что по доброй воле, но по логике вряд ли. Скорее под дулами миролюбиво наставленных орудий.
Итого на фоне страшного голода 1556-57 (а вы думали только в Крыму мор был, Россию он обошел?) и усталости от бесконечных чрезвычайных налогов в стране начались уже городские восстания. Параллельно начинаются войны на севере со шведами (1556-58, отбились малой кровью) и ливонцами (1558-61). Страна и армия уже просто не вывозят такого напряжения, но военная партия не может остановиться. В боярской думе был раскол. Висковатый еще в 1558 году договорился о мире с Девлет Гиреем, но тогда Адашев (и стоящий за ним Горбатый) фактически сорвали русско-крымский мир походом на Перекоп. В 1560 Девлет Гирей осторожно повторил предложение. Мир лоббировала Турция, которой нужен был покой на северных границах перед венгерским походом. После его заключения вселенский патриарх (турецкий агент, а как могло быть иначе тогда) даже прислал царю Ивану грамоту, признавая его право называться царем.
Альтернативой был союз с Литвой, и Адашев вел переговоры в 1557 и 1559 о вечном мире. Он соглашался отступиться от Киева и Полоцка, но литовцы во главе с Тышкевичем настаивали еще и на Смоленске, и всей Ливонии. В промежутках литовский посол и не скрывал, что приехал не продлевать перемирие, истекающее в 1562.
Литва платила Девлет-Гирею поминки. Уже с 1559 года русские посольства жалуются на грабеж литовскими черкасами стад возле степных баз московского царства. Если нет планов завоевывать Крым, то тот же Псёл и не нужен, для обороны нужны крепости поближе. Их и строят в 1560-е - Орел, Ливны и т.д.
В начале 1559 по ходатайству датского короля еще правительство Адашева заключает перемирие в Ливонии, чтобы обезопасить большой поход в Крым. Который уже не состоялся. В том же году происходит странная история с царским богомольем, когда царя, пугая не имевшим места в реальности крымским набегом, провоцируют зимой бежать с богомолья в Москву с уже тяжело больной женой. Поездка добила царицу Анастасию, видимо уже умиравшую то ли от яда, то ли от чахотки, а новости об отсутствии угрозы взбесили царя, публично прооравшегося на Сильвестра.
Смерть царицы привела к мгновенному сватовству от имени Ивана к Катерине Ягеллон (неделя после похорон, я честно не верю, что это могло быть сделано с его санкции). Партия мира с Литвой хваталась уже за любую соломинку. Посланный в 1560 в Прибалтику Адашев попросту саботирует поход на Ригу за несколько месяцев до присяги Ордена Литве. Царь в Москве собирает собор (Горбатого, Шереметьева и Курлятева уже не зовут в думу), где обвиняет Адашевых в смерти жены и чародействе. Вяло призывает к соблюдению протокола митрополит (он не оправдывает Адашевых, просто против заочного осуждения как опасного прецедента). Алексей умирает в юрьевской тюрьме, Данилу с сыном казнят. Процесс на самом деле абсолютно легитимен, решения принимает Дума. Очень напоминает историю с заговором Романовых в 1600.
В 1561 году литовцы берут небольшую русскую крепость Тарваст в Ливонии, начиная очередную русско-литовскую войну. Понять их несложно, Ливония нужна Литве позарез и быстро, более того передана в лен императором, но эта война станет самой несчастливой в истории Литвы. Про нее и трагедию люблинской унии я еще напишу. Грозный же пусть и ненадолго, но сумел избежать войны на два фронта.
Могло ли что-то пойти по-другому? Вряд ли. Шансов взять и удержать Перекоп у Вишневецкого не было, с Азовом варианты были, но опять же. Если султан Мурад в 1642 году бросил всё, что можно, на отвоевание Азова в условиях весьма кризисной империи, что бы остановило Сулеймана Кануни на восемьдесят лет раньше? Что бы помешало Литве ударить в спину ушедшей в степь армии? Какие вообще экономические выгоды можно было получить от победы в этой войне? Землю? Так и Поволжье толком не освоено, людей мало, они разорены налогами.
Воевать и с Крымом, и с Литвой? Можно, но это не про победить, а про изматывающую оборону в духе конца русско-польской войны Алексея Михайловича. Ну или Баториевой. Никто в здравом уме на такое не подпишется добровольно.
Отказ от претензий на Киев и Полоцк был неприемлем для церкви. Она в целом всё это царство ровно для того и затевала, чтобы их вернуть. Именно с этих обещаний начинаются проблемы Адашева и Горбатого. У этих проблем есть вполне понятный и последовательный автор в лице митрополита Макария. Истории с царским богомольем 1559 и поведение Адашева в Прибалтике в 1560 действительно заслуживали кары, и Адашевы расплатились жизнями, а Горбатый – опалой, но кто-то очень влиятельный должен был уговорить на это Думу. Историки считают, что это сделал запуганный царь Иван и опальные Захарьины. Не думаю, что это реально.
На фоне разборок 1564 Александр Горбатый попытался вернуть себе власть и влияние, но царь, пусть и бежав из Москвы (готовившейся сгореть и восстать, или хотя бы просто восстать), одолел. Внеся 200 рублей на помин души родственника и схоронив его с сыном в Троице, Иван Грозный видимо надеялся, что самое страшное в его бурном царствовании позади.
Но всё только начиналось.