Генерал по имени Шарль-Огюст-Жан-Батист Боннами де Бельфонтен у нас известен больше как просто генерал Бонами. До 1812 года он ухитрился довести до белого каления очень многих, кто имел с ним дело, невероятно заелозил своим несносным характером бюргеров Любека, где стоял его полк, вдобавок, бранил Наполеона самозванцем и вообще вел себя как редкостный панк. При Бородине он командовал 30-м полком. Это был полк-слонопотам, более 4 тысяч человек, у нас не все дивизии были такими. В начале Бородинского сражения он чуть его не выиграл, взяв на банзай батарею Раевского и проскочив в глубину обороны русских, по нынешним данным Двуреченского, чуть не полпути до ставки Кутузова. Обычно пишут про 40-70 метров за батареей, но Двуреченский приводит довольно серьезный аргумент - много пуговиц с мундиров этого полка было найдено намного дальше 70 метров. Однако как раз проезжавшие мимо Ермолов и Кутайсов собрали всех, кого могли, и уже начавшие разбегаться егерские батальоны блестяще контратаковали. Бонами взяли на самой батарее, раз двадцать проткнули штыками во все места, пока тот отбивался палашом, но наш герой очень вовремя заорал, что он Мюрат. После этого фельдфебель Василий Васильевич Золотов взял "Мюрата" за шиворот и поволок в тыл. Эту хохму потом много обыгрывали в литературе, в какой-то пьесе Кутузов бурчит под нос "Ну какой Мюрат, мюраты в плен не сдаются" - и громко велит объявить по фронту, что маршал Мюрат взят в плен.
Радожицкий описывает в связи с этим курьезную историю: "Весть о подвигах наших сбивших в этом месте неприятеля, быстро распространилась по линии. Елецкого полка майор Т., в восторге воинского духа, скакал от места сражения по нашей линии, провозглашая всем, что французы разбиты и неаполитанский король взят в плен. Этот майор немного картавил, а потому невольно насмешил нас своим провозглашением, крича из всей силы: «Бьятцы! Мюята взяли!»"
В общем-то Бонами легко отделался, ран было много, но плотная одежда смягчала удары, и каждая оказалась сама по себе не особенно тяжелой. Колоссальный 30-й полк при Бородино был практически умножен на ноль, уцелел какой-то мизер. Фельдфебель Золотов был немедленно произведен в офицеры. А Бонами поехал в Орел. По дороге, в Москве, он принял зевак, пришедших на него поглазеть, за суд линча, который намеревается его укокошить, но те просто хотели поглядеть, что за диво. В России он жил даже, можно сказать, на широкую ногу, имел свой экипаж, и запомнился тем, что был мягок, когда приходили новости, хорошие для французов, но впадал в ярость, когда наоборот. При этом он непрерывно ругался с другим пленным, офицером по фамилии Мену, который как раз был бонапартистом до придури. За время сидения в плену Бонами успел, кстати, хорошо подружиться с Ермоловым, который о нем заботился. Поразительно, но во время "Ста дней" Бонами примкнул к Наполеону. Впрочем, воевать не воевал особо, служил по тыловой части. Дальнейшая его судьба не содержит особо резких поворотов, но чеrт возьми, хоrош!
Автор - Норин.