Из "Записок" Джакомо Казановы в России в 1766 году
... "Поколачивание палкой" - действие, общераспространенное в России, но, большею частью, применяемое без толку. Этот обычай, не всегда удовлетворительный (defectueux) в своем практическом приложении, в принципе превосходен, как "местная насущная необходимость".
От русских ничего не добьешься путем убеждений, коих и понимать они, кажется, неспособны; словами в них не сделаешь ровно ничего, а колотушками (Iеs horions) - все что угодно. Побитый раб всегда (?) так рассуждает: "Барин мой мог бы прогнать меня долой, да не сделал этого; следовательно, он хочет держать меня при себе, потому что любить; и так мое дело любить его и служить ему усердно".
По этому поводу я припоминаю, что у меня в услужении был один казак (! от пер.), умевший говорить по-французски. Иногда он чересчур упивался водкой и я старался образумить его увещаниями. Только один мой знакомый, поглядев на это, и говорит мне: - Ну, смотрите! Вы не бьете вашего слугу, так он же побьет вас, - что и сбылось, или чуть-чуть не сбылось.
Однажды, когда он был "мертвецки пьян", я стал журить его и погрозил ему движением руки. Тотчас же он схватывает палку и бросается на меня: он попал бы наверно, если б я не успел сбить его с ног. Русский "раб", обыкновенно столь покорный и безответный, в пьяном виде становится просто страшен. Стакан водки делает из него "дикого зверя". Господствующий порок этого народа, кроме обжорства, чрезмерное пьянство, - порок, впрочем, извиняемый свойствами климата.
Кучер, всю ночь напролет сидящий на своих козлах у господского подъезда, греется выпивкой; первый стакан водки непременно позывает на другой, в так далее до того, что это лекарство оказывается вреднее самого недуга, которому должно было противодействовать,- и если упившийся кучер заснет, то ему уже никогда более не проснуться.
Пора теперь сказать о моей поездке в Москву, бывшей в исходе мая.
Я нанял извозчика с шестериком лошадей за 80 рублей. Это недорого, если взять в соображение, что переезд предстоял почти в 500 итальянских лье, или в 72 версты (?! от пер.). В Новгороде, где у нас была остановка, я заметил, что мой извозчик очень печален: расспрашиваю его и в ответ слышу, что одна из лошадей перестала есть корм и что, вероятно, ей придется быть жертвой нашего путешествия.
Иду вслед за извозчиком в конюшню и, в самом деле, вижу бедное животное неподвижным, с понуренной головой. Извозчик мой обращается к больной лошади с речью и упрашивает ее, в выражениях самых нежных, кушать корм; начинаете ее всячески ласкать, гладите по голове, целовать в морду: ничто не помогало.
Тогда мой парень принялся горько плакать; а я фыркать от смеха, потому что видел намерение чувствительного моего возницы тронуть лошадь выражением своего горя.
Целая четверть часа прошла безуспешно, и мой кучер был уже не в состоянии плакать: тогда он переменил способ убеждения. За минуту до того слезы его душили, а теперь гнев обуял. Хозяин несчастного коня начал расточать ему названия "лентяя", "упрямца" и т. п., а потом "выволакивает" его из конюшни, привязывает к столбу, вооружается палкой и начинает бить ею по животному, как по стене.
После экзекуции он отводит лошадь в конюшню и подкладывает ей корм: она начинает есть, и вот мир заключен, а участь моего путешествия обеспечена. Только в одной России действие палки производит такие чудеса. Теперь, как я слышу, палка там работаете не столь уже деятельно и мастерски. Русские, на свою беду, начинают слабее веровать в нее, перенимают французские обычаи, "падают, одним словом".
Пусть бы остереглись! Уж они слишком далеко уходят "от добрых старых времен Петра Великого", когда палочные порции отпускались методически и последовательно, по старшинству чинов. Полковник получал поощрения кнута от генерала и обращал их на капитана, который наделял ими поручика, а тот, в свою очередь, капрала; рядовой один только не имел за собой никого, кому мог бы передать их преемственно; но в возмещение он мог получать их от всех и каждого.
Из "Записок" Якова Яковлевича Штелина о Петре Великом
Государь следил за полицией вообще и ничто от его проницательности не могло укрыться на малейшее упущение в смысле порядка в его любимом городе. Однажды Государь, по своему обыкновению, ехал в одноколке на Адмиралтейскую сторону берегом Мойки. Полицеймейстер (здесь Антон Мануилович Девиер) сидел рядом с ним. Достигнув моста, перекинутого через канал от Головинского дворца к Мойке, находящегося против, так называемой, Новой Голландии (остров со многими постройками, предназначенными для сохранена дубового кораблестроительного леса), они заметили, что доски моста разошлись, что по ним небезопасно проезжать.
Царю пришлось выйти из одноколки и заставить своего денщика несколько сдвинуть и скрепить доски, чтоб иметь возможность переправиться на другую сторону. Разгневавшись на беспечное отношение полиции к улицам и мостам, Петр выбранил полицмейстера за его нерадивость, и, слегка ударив его, сказал: - Это придаст тебе охоты лучше наблюдать за вверенным тебе городом и от времени до времени лично наблюдать за порядком.
Мост был тем временем исправлен, успокоившийся Монарх сел в одноколку и, милостиво обратившись к полицеймейстеру, сказал ему, как ни в чем не бывало: - Ну, садись брат.
Этот анекдот сообщен сыном упомянутого генерал-полицеймейстера камергером графом Реваром (?)
Отношение к охоте
В противоположность другим дворам, Петр Великий не содержал егерского корпуса; имея только нескольких придворных охотников, на обязанности которых лежало доставление дичи к царскому столу. При Адмиралтействе состояло два лесничих, которые должны были следить за строевым лесом соседней рощи и наблюдать за приростом дубов.
Он терпеть не мог каких бы то ни было травлей и терзаний животных. Однажды, когда он был в подмосковном селе, один из соседних помещиков, большой любитель охоты, пригласил Государя на устроенную для его развлечения охоту на медведей. Монарх дружески отклонил приглашение, сказав:
- Гоняйтесь, сколько хотите, за дикими зверями, - мне же это не может доставить удовольствия, пока мне приходится за пределами государства изгонять дерзких врагов и внутри страны укрощать строптивых и упрямых подданных.
Рассказ этот сообщен гофмаршалом Дмитрием Андреевичем Шепелевым
