Однако попутчика все же нашел.
Совсем отчаявшись набрал самый маловероятный номер.
Сказал, супруга уезжает, билет пропадает, а идти вот прям завтра, и вкрадчиво добавил - платить вообще не надо, а потом уже со слезой в голосе - выручай, брат, и, о чудо, трубка милостиво согласилась.
Максим Максимыч.
Это младший брат благоверной. Заодно, ровесник моей дочери - два метра долготы, сто пятнадцать кило широты, боксер с юридическим техникумом за пазухой, истовый почитатель Дорз, раннего Ленинграда и дважды героя телевизионной кухни Лазерсона.
Последнее увлечение настолько овладело Максимкой, что будучи в гостях у бабули - хотя бабуля она только для меня, а для него самая настоящая мама, часами не отлипает от самого большого из трех дедовских экранов.
Однажды они крупно повздорили с Серым из Тюмени по поводу приготовления корейской морковки - ругались весь вечер, потом полдня насупленно молчали и только свежее пиво под вяленный муксун толкнуло их к вынужденному примирению.
- Говоришь, жена-баба уехала, - отзвонил он с утра
- Так точно - ни свет, ни заря
- В старое время уже бы пиво пили. Слыханное дело, жена за порог, а ты ни в одном глазу. Непорядок, и чтоб к пиву обязательно раки. Ладно, креветки тоже подойдут, но лучше - вобла, та самая, с Волги, золотисто-душистая...
И он трижды прав. Всякие орешки, чипсы или сырные тарелки, это понты - деревянная подставочка, семь сыров в нарезке, виноградины по краям и веточка петрушки сверху. Глаза б не видели.
Под воблу полагается газета Труд, но к вечеру нужно чего посерьезней - груздочки под сметаной с колечками репчатого и черным хлебом, горбуша ломтиками, рядом лимон с маслинами, маринованные маслята, бочковые огурцы, баночные иваси, помидоры с бабулистой банки, редиска свеженькая и ребрышки копченые. Или крылышки, но только чтобы до горячего дожить, а по центру - его величество самогон. Дедовский. Прозрачный, свежий, забористый - эх, прокачу!
Днем пошел в качалку - сами понимаете, концерт на носу.
- Что случилось, - спросил встревоженный Дима, - и где Оля.
- Память девичья, всю неделю говорил про джаз, тебя меж прочим звал, а оне с Андрюшей уехамши к бабуле
- Прости, запамятовал, клиент новый, - и он кивнул на худого, вихрастого, вьюношу с застенчивой улыбкой.
В зале было прохладно и немноголюдно.
Женщина моих лет делала волочковские растяжки, густо татуированный молодой человек старательно выкачивал икры, а Дима терпеливо вбивал прекрасному дитя, как работать с отрицательным весом. Почти идиллия, если бы не одно но.
Эль-радио. Официальное лицо фитнеса, которое восходит с утренней звездой, а затыкается исключительно по требованию старшей группы.
Плохой знак, подумал я, ведь группа, которую предстояло слушать, начиналась именно с эль. Эль-эр-ка. Тем временем из ящика лилось заунывное варево под чудовищный компьютерный стрекот. Мало того, с вплетениями мерзко-женского оцифрованного вокала, оргазмично задыхающегося на иностранном языке. Боди-позитивчик.
На третьей минуте понял, не выдерживаю - краски потускнели, солнце свалилось за почерневший горизонт, зловеще задул мстительный ветер норда, а я стал прикидывать, каким блином прибить короткую волну.
Мысль материальна. Поймав яростный взгляд Дима, без всякой озвученной просьбы, перекрутил на Лепса, и равновесие восстановилось.
Вернувшись обнаружил кучу гневных сообщений с одним единственным вопросом.
- Ну ты где, - весело вопил Максим Максимыч в телефонном угаре, - дуй сюда, вторую закрываю.
Выдернув младое племя из-под пенной кружки, вальяжно двинули в филармонию, но через пару шагов углядели праздношатающегося Семенова, и тот грустно поведал, что болтается не просто так, но в ожидании клиента, потребовавшего срочного показа квартиры. Каждому свое, улыбнулся он на прощание.
Первое отделение прошло комплиментарно.
Прекрасно говорил Кирилл Мошков, прилежно долго играл на аккуратной флейте Анохин, за ним бодро барабанила клавиши подающая большие надежды пианистка, не забыли теплым словом помянуть традицию и уже под занавес на сцену прыгнул поза-поза-вчерашний мэр. С большими цветами и широкими объятьями
- Устал, - спросил я Максимку в антракте
- Не очень, - признался он, - я ж в джазе ни гу-гу, вот когда просто импровизируют, нормально, а когда начинаются разные умничания, хоть беги
- Второе выдержишь?
- Попробую
Неторопливо покурили, вяло побродили вдоль буфета, загодя вернулись на места, тщательно пристегнули ремни безопасности, сонно зевнули...
И тут рухнуло небо.
Зал снесло через две секунды. Изменилось все и сразу.
Рояль, ударные, бас, пульт и стены, погода и природа. Челябинска больше не было. Исчезли филармония, публика, трамвай, кировский мост, пасмурное небо и вчерашнее солнце - удар, волновой фронт, плотный искрящийся поток выхватил и умчал в заоблачные выси. Сродни безумному алмазу.
Открытие, откровение. Нереально, волшебно, немыслимо, круче всего, что слышал до сих пор. Невероятно.
В первые мгновения не мог поверить ни ушам, ни глазам - не может быть, неужели это со мной, неужели взаправду.
Ладно я, опытный и матерый, хотя качало и мотало из стороны в сторону, но Макса, который ни сном, ни духом, который кроме Дорз с Ленинградом ничего не слышал в принципе, снесло начисто - подпрыгивал и кивал, бормотал, тряс ногой, самозабвенно притоптывал, громко стучал по креслу, бешено аплодировал, а потом снова сидел как зачарованный.
Это было настоящее чудо.
Искусство с огромной буквы, стопроцентно русское, наше, обжигающее и раздирающее, раскачивающее и раскручивающее, умное и тонкое, а уровень профессионализма запредельный. Невозможный. Ирреальный, так не бывает, а вот поди ж...
Короче, сбило с ног, ударило голову и сердце, и первый раз в жизни не успел выкупить диск - челябинские колхозаны расхватали прямо в фойе.
Прелюдия света