Как все странно, думал Петр, - всего год с небольшим прошел с тех пор, как он уехал, а смотрит на все глазами гостя. Он решил дойти до магазина в надежде встретить кого-нибудь из друзей, понимая, впрочем, что они сейчас могут быть на работе. А в магазине уж точно кого-то встретит!
Войдя в магазин, он громко поздоровался:
- Доброго дня вам, бабоньки!
- Ой, глядите, Петро! Когда это ты приехал?
- А чего это ты один? Где семья? Зоя? Наследник, небось, уже бегает? – столько вопросов услышал Пётр от женщин, находившихся в магазине.
Петр улыбался: как все знакомо! Он прошел к прилавку, осмотрел все, что было в магазине. Все, как обычно: макароны в картонной коробке, крупа в мешках, сахар, пласты мармелада, картонные коробки с разными конфетами.
- Насыпьте мне вот этих конфет, и этих, и еще тех, - показывал Пётр на самые дорогие конфеты. – И халвы килограмм, мать любит.
Продавщица быстро обслуживала его, виртуозно сворачивая кульки из плотной коричневой бумаги. Петр рассовал кульки по карманам, вышел из магазина, сопровождаемый любопытными взглядами.
- Гляди-ка, какой стал! – сказала Валентина Верховцева. – И денег не считает!
- Да какой он стал? – ответила Нина Скобцева. - Он всегда был фасонистый, просто вы его не видали год. А бабник он и есть бабник – сколько про него болтали в селе, ни одной юбки новой не пропустит. И как его Зоя захомутала – не знаю! Видали, как глазами-то стреляет?
Все закивали головами, углубились в свои покупки.
Петр шел по весеннему селу, обходя еще не просохшие после последнего дождя лужи, вдыхая такой родной, такой особенный воздух. Он смотрел вдаль за дома и огороды и видел бесконечную степь, разделенную на клетки защитными лесополосами. Большинство из них были очень молодыми, но почти все деревья в них принялись сразу – что значит кубанский чернозем!
А там Петр видел терриконы вокруг города, закрывавшие горизонт, с редкими кустиками травы на них. Ему казалось, что они занимают все поля, которые есть вокруг города, или вообще здесь полей нет. Умом он понимал, что обязательно есть поля, но сначала он не видел их, потому что из города не уезжали никуда до самой весны, той первой весны в другом краю.
А в майские праздники их пригласили на «маёвку», так называли здесь выезды на природу в мае. Бригада, в которой работал Петр, почти вся собралась за городом, в роще, на поляне, где, видимо, собирались уже не в первый раз, разостлали на траве скатерти, клеенки, уставили их разными закусками и, конечно, бутылками. Народ был весь веселый, шумный. Многие говорили очень громко, потому что привыкли к грохоту в забое: отбойные молотки гремели так, что нельзя было разобрать ни слова. Да и вагонетки ходили с громким лязгом.
Погода была хорошей, солнечной, как по заказу, ветерок приносил запахи и со степи, и другие, с терриконов. Петр чутко ловил близкие и знакомые запахи поля, мысли его путались, смешивалось чувство исполнения давнего желания уехать из села с чувством тоски по тому знакомому с рождения воздуху, ветру, который он и не замечал раньше вовсе.
После той маёвки Петру снилось село, дорога в поле, и даже запах цветущих яблонь во дворе. Конечно, об этом он не сказал никому. И даже когда Зоя стала говорить ему о том, как всматривалась в цветущие дикие яблони и груши, что росли в той роще, он отмахнулся от нее с деланым равнодушием:
- Ничего особенного – деревья как деревья.
В мастерские после магазина он не пошел – решил идти домой.
Мать встретила его настороженно – не выпивши ли пришел? Но поняв, что он «чистый», стала расспрашивать, где был, кого видел. Зоя выглядела обидевшейся: она тоже хотела пройтись с ним, но он не стал ждать, когда она управится с посудой, уложит спать сына.
- Да никого, в общем, и не встретил. Правда, зашел на твою почту, Зоя.
Зоя отвлеклась от своего занятия, внимательно смотрела на мужа.
- И кто там работает? – с интересом спросила она. – Не Наташа?
- Нет, какая-то новенькая, не местная. Видно, тоже по направлению, как ты.
- Да, - вступила Евдокия, - прислали нам новую почтальоншу, такое молодое, совсем девчушку. Живет у Бабы Нюры опять.
- Тоже судьбу свою здесь найдет, - улыбнувшись, проговорила Зоя.
- Да говорят, что к ней Женька подбивает, Колобов. Чуть не каждый день на почту бегает.
- А как девочка Тосина? Она так и живет у деда и бабки?
- А где ж ей жить? Да Ольга и не отдаст ее никому. Девчушка такая хорошенькая растет, на Тосю похожа, а Ольгу мамой зовет, – начала Евдокия. – Бабы, конечно, судят – какая она ей мама, а я так думаю, что дитю нужна мамка, вот оно и нашло, кого так называть. А что? Ольга еще не старая, Васька, конечно, сильно сдал, а она ничего, наряжает Аленку, как куклу. А Женька, говорят, ходит редко к ним, деньги, конечно, дает на девочку. Правда, Ольга не берет. Васька ругается, а она не берет, говорит, что у них хватит, чтоб прокормить внучку.
- А дядьку Ваську зовет дедом? – спросил Петр.
- Да, Ваську дедом, а Ольгу – мамкой! У ней Женька папка.
- А Женька, значит, нашел себе невесту, - усмехнулся Петр. – А она ничего, симпатичная, одна коса чего стоит!
- А ты и заметил! – Евдокия с осуждением взглянула на сына. – Скоро вон уже Колька на невест будет заглядываться!
- Так я что? Я ничего! Просто сказал, что симпатичная.
- Смотри мне! – скорее для Зои, чем для него, проворчала Евдокия.
Она не стала говорить им, сколько выслушала после их отъезда про тех девок с фермы и про то, что Петро был с ними. Конечно, она знала, что он был там только один раз, но молва трезвонила, будто бы он бывал на ферме часто. Боялась Евдокия, что эти слухи дойдут до Зои. Но теперь это в прошлом. Тем более, что тех девок все-таки бабы выдворили из села совсем скоро – к лету их уже не было. Управляющий, конечно, пытался остановить «бабий бунт» - доярок не хватало – но у него ничего не получилось.
- Что, самому такие нравятся? Чего ты за них так держишься, да еще и защищаешь от нас? – наступала на него Валентина Верховцева. – Или твоей рассказать?
- Да коров у меня доить некому! Бригадирша за грудки хватает!
- А они прямо всю ферму на себе тянут? Или кого и за что они там тянут?
Управляющий махнул рукой и пошел прочь. А бабы быстренько пришли в общежитие при ферме, «помогли» собраться «дояркам», и к вечеру их уже не было в селе.
Но про это Евдокия не стала говорить, чтобы не напоминать о «походе» Петра в новогоднюю ночь.
Да и бабе Фене перепало: делегация женщин сделала ей внушение, что если она не перестанет спаивать их мужиков и собирать у себя «собачьи свадьбы», то они спалят ее хатку и проредят ее прическу.