Эту картину по праву считают вершиной творчества испанского живописца Веласкеса. Тем более, что он, как и всякий гениальный художник, оказался провидцем: ведь в торжественном антураже одного из покоев Эскуриала, где он и запечатлел инфанту, явственно чувствуется напряжение, связанное с непростой уже на тот момент судьбой девочки.
Избалованной – а как не избаловать принцессу? Болезненной – а с чего ей быть здоровой, если в длинной череде предков были сплошь близкородственные браки? И каким контрастом смотрятся рядом с ней полнокровные менины – то есть фрейлины, от испанского Las Meninas! Так что выбор названия картины, под которым она и вошла в сокровищницу мирового живописного фонда, видится не случайным. Менины здесь фигуры жизнеутверждающие. Отец и мать инфанты, тоже страдающие от болезней, представлены фигурами вовсе второстепенными, так как лишь отражаются в зеркале. А инфанта, сиречь принцесса – как бы не трагическая.
Предопределённость трагедии
И всё же чего-то этой девочке в жизни не хватало. Более того – она ощущала (пусть, может быть, подсознательно, не оформляя этого в чёткие мысли и образы) некую свою ущербность по сравнению с людьми, к королевской династии не имеющих никакого отношения? По крайней мере, были чёткие рамки, за которые ни одна монаршая особа того времени выйти не могла, так как не имела такого права… вот многие права имела, а этого – нет! И связано оно было с такой вещью, как «династический брак». Инфанты всех времён и народов могли восторгаться сказанием о Тристане и Изольде, чуть позже о Ромео и Джульетте… лить слёзы по поводу их несчастной любви… Но они совершенно точно знали, что сами такую роскошь, как брак на основе чувств, позволить себе не могут!
Хотя отец Маргариты-Терезии безусловно хотел для своей дочери, «своей радости», лучшей доли. И, поелику это было возможным, с наилучшей эффективностью совместить это с интересами государства. Напомним, что Испания времён Филиппа IV, отца инфанты, была одной из великих держав, под чьим протекторатом находилась практически вся Латинская Америка и тропические острова к северу от экватора. Неплохое приданое дочери, которое она принесёт на общий семейный алтарь!
Вскоре жених был найден. Притом с разницей в возрасте, вполне приемлемой даже для нашего времени – император Священной Римской империи Леопольд I бы старше Марго лишь на 11 лет. А то, что он приходился юной 15-летней невесте дядей, так это пустяки! Не родной же брат… самым же важным было то, что пара оказалась гармоничной, они искренне полюбили друг друга.
Им не было скучно друг с дружкой. Оба любили музыку и театр, публика Венской оперы часто видела их вместе в королевской ложе, а сам Леопольд был настолько возвышенной натурой, что лично принимал участие в некоторых театральных постановках.
Токсичная атмосфера
Но идиллии, увы, не было. Из-за двора. Придворные люто ненавидели испанку. Такое бывает, притом чувство формируется иррациональное, независимо от личных качеств объекта неприязни. А тут сложилось многое: и плохое знание юной императрицы немецкого языка (вернее – его австрийского диалекта), и несбывшиеся надежды некоторых семей, у которых самих были «принцессы на выданье», и чрезмерная, по мнению света, религиозность и добродетельность супруги Леопольда. В вину супруге императора ставилась даже её хрупкость, воздушность, утончённость образа, что выступало резким контрастом на фоне полнокровных, в стиле Рубенса, женщин высшего света в Вене.
К этому ещё юной императрице как бы ненароком передавали шепотки придворных, в которых выражалась надежда, что в климате Австрии Маргарита-Терезия долго не протянет («Посмотрите на эту бледную немочь»!») Змеиное шипение двора оказалось пророческим. За период от своего 15-летия, когда она вышла замуж, до 22 лет молодая императрица была беременна 5 раз. Четверо детей не выжили. А пятый ребёнок, которого она вынашивала, окончательно «добил» её. К радости венского света.
А Леопольд, погоревав немного, вскоре женился снова – ибо империи нужен был наследник..
