Рельсы убегали вглубь узкой аллеи. Раздвигая вперёд туманное пространство тихого февральского утра, трамвай мягко скользил по ним, плавно перемещая оба своих вагона в конец города и слегка подрагивая на стыках. Где-то в вышине пробивалось солнце, щупая по-весеннему тёплыми лучами, тонкую туманную завесу. Вот один такой лучик скользнул по окнам красного вагона. Находившиеся по правую сторону пассажиры зажмурились. Он прошмыгнул в самый конец и остановился на лице девушки, одиноко сидевшей у окна полубоком. Верхние пуговицы её бежевого плаща были расстёгнуты, оттуда виднелся чёрный платок обвязанный вокруг шеи, густые волосы были разбросаны по плечам. Левой рукой она придерживала большой букет живых парниковых цветов, который лежал на её коленях. Солнце застряло в его венчиках и задрожало на влажных бутонах, делая их по-весеннему привлекательными. Девушка остановила на них свой взгляд и долго не отводила глаз, пока, наконец, очнувшись от мыслей, не заглянула в окно. Вагоны, к тому времени, совсем опустели, трамвай подъезжал к конечной остановке.
Отсюда кладбище было не далеко, в десяти минутах ходьбы. Выйдя из трамвая, девушка с букетом отправилась в его сторону. Она быстро нашла там нужное место и остановилась у ограды, окидывая взглядом небольшой памятник с круглой фотографией. Затем, подойдя ближе, она положила около него цветы и медленно прочла надпись: «Лариса Филимонова».
Наташа вернулась с кладбища на Парковую, но домой не пошла. Глубоко запустив озябшие руки в карманы плаща, она уселась на лавочку возле детской песочницы в своем дворе. Егорова отрешённо смотрела по сторонам и старалась мысленно ни на чем не останавливаться, но перед глазами навязчиво появлялась одна и та же картина: Ноябрьская демонстрация 1972 года. В воображении не возникало ни одного звука, как в немом кино люди шли и шли серым потоком, наступая на пёстрые листья и цветные лоскутки лопнувших шаров. Обычного ощущения праздника тогда не было. Эта демонстрация в сознании Егоровой превратилась в траурную процессию. Наташа стояла на обочине дороги и тупо смотрела на идущие мимо колонны. В голове был дурман и ноги не держали совершенно. До сих пор Егорова не может ответить себе, почему она пришла в тот день к площади Победы. Девушка не помнит из того дня почти ничего, кроме каких-то крошечных эпизодов, время от времени возникающих в её памяти. Видно то, что происходило вокруг, её не касалось и до сознания дошло лишь появление одноклассника Генки Рыжова. Со своей младшей сестрёнкой он вынырнул из толпы прямо перед Наташей и с тревогой на лице спросил: «Это правда, насчёт Ларисы?»
«Да, правда!» - ответила Наташа. И собственные слова её прозвучали сейчас где-то совсем рядом: «Да, правда!» Егорова тряхнула головой и огляделась.
Перед ней был родной двор, серая пятиэтажка с разноцветными балконами и детская игровая площадка. Вон, мама выглянула в окно, Наташа помахала ей рукой.
- Правда! – произнесла она вставая с лавочки, и оглянулась на тёмную арку.
Вечером Егорова долго не могла заснуть. Она сидела молча в кресле, держа в руках прочитанную книгу, и размышляла о своей дальнейшей жизни. Размышления эти были не так тяжелы, как те, что посещали её долгими зимними вечерами в первые дни после выхода из больницы. Тогда она переживала энергетический упадок, потерю ориентиров и целей. Её тогдашнее состояние не нравилось ей самой. Внутри, она чувствовала, произошел какой-то перелом, пусть временный, но неприятный. Ей хотелось чаще бывать одной, она много читала, мало гуляла, вела замкнутый образ жизни. Что-то постоянно тяготило и угнетало её. Сейчас она вспоминала с каким раздражением пришла домой со дня рождения близкой маминой подруги. Та, непременно, хотела видеть у себя в тот вечер Светлану Ивановну с дочерью. Девушка отказывалась, сопротивлялась, не хотела идти, но мать уговорила. Весь этот шумный балаган вечера, громкие разговоры, музыка, сплетни, бесконечные приглашения на танцы со стороны одного толстого субъекта, окончательно испортили настроение Наташи. Домой она явилась злая, уставшая, с ворчаньем прошла в свою комнату, закрылась там и больше в этот вечер не вышла. Перед глазами маячила круглая физиономия толстого гостя, которому приходилось через силу улыбаться, боясь показаться невежливой и, который своими дурацкими и глупыми разговорами задёргал её вконец. Это было, как раз, через две недели после выписки из больницы. Наташа ощущала пустоту и моральную усталость. На теле рана зажила, но не в душе. Дело Косарева далось ей очень тяжело психологически, и мысленно она часто к нему возвращалась. Она раскрыла дело на которое нацелилась давно, нашла убийцу Филимоновой, но он покарал себя сам. Углядев в начатом деле молодого следователя нехорошие для себя последствия, этот хладнокровный и жестокий человек перенервничал и принял завышенную дозу наркотиков. Всё! Дело закрыто! А, что теперь? Что дальше? Неужели это и есть итог всего, к чему она стремилась? Подобные вопросы мучили Егорову, не давая покоя. Цель была достигнута и смысл жизни, проступавший сквозь эту цель, рассеялся, как туман. Но ведь не только ради этого Наташа пришла в свою профессию, было ещё, что-то другое. Сейчас для неё уже всё ясно, всё давно встало на свои места и о своей мимолетной слабости и растерянности, девушка вспоминает с улыбкой на губах. А тогда, для разрешения всех своих внутренних споров, ей понадобилось несколько мучительных дней. В результате она поняла, скорее почувствовала, что её профессия необходима ей, как воздух. Ведь она и пришла в неё для того, чтобы предотвратить подобные преступления, чтобы матери не плакали над могилами своих детей и, чтобы убийцы и им подобные, не оставались безнаказанными. Ни одно «Дело» не должно уходить в архив не оконченным и она, Егорова, будет делать для этого всё, что в её силах. «Ни одного не раскрытого преступления!» Девиз Султанова стал и её девизом.
Встав с кресла, Наташа подошла к окну. Спать, по-прежнему, не хотелось.
Снег растаял ещё в середине февраля. Холодные восточные ветра очень быстро высушили голую почву и тёмный асфальт. По вечерам они гудели и выли в проводах и корявых ветках, гоняясь по улицам за запоздавшими прохожими и, раскачивая висячие фонари во дворах и на улицах. На один из таких фонарей смотрела сейчас Наташа из окна своей комнаты. Было достаточно темно и это желтое пятно света ползало по асфальту то в одну, то в другую сторону, хорошо выделяясь на чёрном и глухом фоне. За этим ярким островком пустота и неизвестность. Как страшно ступать в неизвестность, в никуда! Отсюда с четвертого этажа кажется, что чёрная бездна позднего вечера проглотит тебя и не отпустит, стоит лишь выйти из дома. Но выйдя, всегда находится дорога и бездна становится не такой уж чёрной.
«Март семьдесят девятого, ещё порадует нас теплом, - думала Наташа. - Говорят, если в конце февраля ночи очень тёмные, значит весна будет тёплая и солнечная.»
- Посмотрим, - произнесла она вслух и подошла к своей кровати. Она откинула покрывало и села.
Мысли сталкивались в голове, образуя неразбериху. Суета последних дней наложила свой отпечаток. Дело, которым занимался сейчас их отдел, было крайне сложным. Султанов и команда работали без выходных. Много уже выяснили, много обнаружили, но чёткой определенности не было. Это и заставляло колебаться в принятии конкретных решений.
Девушка легла, но мысли продолжали плести свои узоры. Она глубоко вздохнула и поправила подушку. Невероятно, но сон пришел очень быстро и Наташа мигом окунулась в него. Не прошло и пяти минут, как показалось Егоровой, а в ушах уже противно трещал будильник. Но нет, это не он, это телефонный звонок раздаётся в большой комнате. Девушка вскочила, лихорадочно засунула ноги в шлёпанцы и толкнула дверь.
Глаза открыть до конца не удалось и, нащупывая в темноте рукой телефонную трубку, она смахнула со столика записную книжку.
- Алло! – произнесла Наташа.
В трубке была немая тишина, как в вакууме.
- Алло!
Раздались короткие гудки.
- Что за шутки?! – разозлилась Егорова и посмотрела на часы.
Ничего на них не разглядев, она подошла ближе. Ходики равномерно стучали на стене, незаметно перемещали гири и показывали шесть часов утра.
- Ого! Как быстро сон пролетел! Словно одна минута.
Она загладила взъерошенные волосы и отправилась досыпать.
- Что за звонок был так рано, Наташа? - спросил отец, собираясь на работу.
Наташа на ходу отхлебнула из чашки и пожала плечами.
- Ошиблись? - допытывался Егоров.
- Не знаю. Я подошла – в трубке молчание, а потом гудки.
- Ясно. А я, пока поднялся, слышу, ты уже у телефона.
Светлана Ивановна ещё спала, теперь она спала больше обычного. Егорова была в декрете, в середине марта ей рожать. Теперь она на редкость, спокойна и сдержана. Все её страхи и сомнения пропали, предстоящих родов она не пугалась и чувствовала себя замечательно. Даже её реакция на случившееся осенью с Наташей, когда та с пулевым ранением лежала в больнице, была не такой бурной, как ожидалось. Светлана Ивановна терпеливо ждала выздоровления дочери, ни разу не упрекнув её, против правил, в неверном выборе профессии.
- Вот и февраль кончился, - сказала Наташа, выходя из дома.
- Да-а! – протянул Егоров. – А воздух-то, какой, чувствуешь? Настоящей весной пахнет. Дождичка бы теперь, а то пыли много.
У здания УВД уже толпились сотрудники. Рабочий день начинался с привычной суеты.
Поднимаясь на второй этаж, Егоров напомнил:
- Сегодня в пять часов совещание, Наташа, не забудь!
- Ладно, - бросила она, входя в кабинет Терещенко.
Он сидел за столом и перебирал бумаги.
- Помоги мне, - попросил он. – Не могу найти справку о состоянии здоровья Нестерова.
- Зачем это? Он уже задержан по подозрению и, какой теперь смысл? - переспросила Егорова.
- Начальство требует.
- Она разве к «Делу» не была подшита?
- Нет. Справка пришла, когда «Дело» носили на регистрацию и лежала в моих бумагах.
- Наверняка, Евгений Петрович уже забрал. Дело ведь ещё не закрыто. Я посмотрю у него…
- Подожди, он ещё не пришел. «Дело» в сейфе, а пока, давай тут поищем.
Наташа принялась искать, но с приходом Султанова, всё разъяснилось очень быстро. Справка, действительно, была у него.
К десяти часам небо очистилось и солнечный свет заливал всё пространство кабинета. Наташа работала с «Делом» и, чтобы не резало глаза, задвинула занавески. Султанов прошел мимо и остановился около майора.
- Саша, звонили из первого отделения. Там к участковому обратился один гражданин с каверзным вопросом. В общем, на месте разобраться они не могут, просили нас принять его. Он скоро подойдёт, я к тебе его направил.
- Примем, - кивнул Терещенко и повернулся к Наташе.
- Ну, как?
Она поняла о чем речь и быстро ответила.
-« Дело» об изнасиловании Сидориной я подготовила, можно передавать в суд.
- Хорошо… И все-таки! Вот, о чем этот Гольцов думал? Думал, что она не заявит на него?
- Вероятно. Ведь их связывала тесная дружба на протяжении многих лет, ещё со школы, и такой итог! Потом: запугал, грозил. Впрочем, в протоколе всё имеется. Хотите ещё раз ознакомиться?
- Нет, я в курсе.
День шёл своим чередом, вскоре явился обещанный посетитель. Когда Наташа пришла от Султанова, он уже сидел против Терещенко и, жестикулируя, взволнованно, что-то рассказывал.
- Тут, Наташ, такое дело! – начал майор без вступления. – У этого гражданина родственники пропали. Сядь, послушай! Мы недавно начали беседовать.
- Если не трудно, повторите ещё раз, то, что рассказали мне, - обратился Терещенко к посетителю.
Наташа прошла и села к окну.
Посетитель поставил свой стул так, чтобы видеть и Егорову и Терещенко и, обращаясь к ним обоим одновременно, начал:
- Моё имя Куликов Валентин Борисович. У меня брат живет в Москве с семьей. Жена его москвичка. Он женился и туда к ней уехал. Они ко мне в Приморск часто в гости приезжали. Я живу на улице Сажина, дом 12. Один живу, поэтому всегда рад, когда Антон с Люськой у меня бывают. В феврале получил письмо от них, что в начале марта они приедут по делу, а точнее: дачу здесь хотят купить. Ко мне поближе, да и вообще, у них ведь трое детей! Так вот, в эти выходные, двадцать четвертого, я уехал к другу погостить в поселок Николаевка, отпуск у меня начался, и приехал домой только двадцать восьмого, в среду. А тут мне телеграмму соседи приносят, двадцать шестого числа вечером, почтальон принесла. Ну, они получили и за меня расписались. В телеграмме сказано, что Антоха с женой приезжают двадцать седьмого в 20.30. Встречай!
- Вот телеграмма, - сказал Терещенко и передал её Наташе.
- Я, разумеется, опешил, - продолжал Куликов. – Если 27 го вечером поезд приходит, так они уж приехали! Я по соседям прошелся, никто ничего не знает. Нет их нигде! На следующий день побежал на переговорный, заказал Москву. С Люськиной матерью разговаривал. Она сказала, что уехали они во время, то есть двадцать седьмого должны быть здесь. Пугать я её не стал, но разволновалась она не на шутку. И я не знаю, что делать! Сегодня уже второе марта, а о них ни слуху, ни духу.
Его нервозность передалась и Егоровой, она с напряжением слушала то, что говорил Куликов. В руках её была телеграмма из Москвы, а в голове целый рой нехороших предположений.
Майор уже задавал вопросы:
- Соседи уверены, что без вас никто не приезжал? Вы всех опросили?
- Всех в своем подъезде. Никто не приезжал. И с поездом все в порядке, я узнавал, пришёл во время, двадцать девятый – скорый.
- Кроме вас в Приморске родственники имеются?
- Нет. В Высоком мать живёт, но это отсюда далеко и они туда никогда не ездили. Мать живет со вторым мужем, а Антон с отчимом не ладит.
- А вдруг, не застав вас дома, они все же, уехали туда?
- Нет, я там был, специально ездил. Нет их там.
- Значит, весь вчерашний день, вы их искали?
- Да, весь день, а сегодня с утра пошел к участковому, он к вам отправил.
- Правильно. Фото их имеете?
- Да, я принес.
Куликов достал из внутреннего кармана куртки две небольшие фотографии.
- Год назад мне прислали, - пояснил он.
- Теперь пожалуйста, их полные имена назовите! – попросил майор.
- Антон Борисович Куликов и Людмила Дмитриевна Куликова. Ему 37 лет, ей 34 года.
- В Москве их на поезд провожали? – спросил Терещенко.
- Да, мать Люси сказала, что сама посадила их в вагон.
- Понятно… Наташа, - обратился он к Егоровой, - пошли Истомина с фотографиями на вокзал. 29 – скорый, сегодня вечером снова на станции будет, возможно, только в другое время. Пусть с проводницей третьего вагона поговорит, в каком они ехали, фото ей покажет. А сейчас, давайте по соседям пройдёмся, - сказал он, вставая из-за стола.
- Александр Константинович, я отнесу фото в лабораторию, пусть размножат.
Наташа взяла фотографии и вышла за дверь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
