перевожу автобиографию актера, начало 13 главы - тут:
Нам с Лизой понравились съемки “Вонг Фу”, и моя карьера снова была на подъеме.
Но лично для меня этот период совпал с двумя трагедиями. Вики, моя старшая сестра, покончила с собой в декабре 1994 года. Между нами была разница всего 4 года, и мы были очень близки в детстве, даже когда ссорились как кошка с собакой. Она была невероятно талантливой танцовщицей и певицей, превосходной актрисой. С детства она жила под тем же прессом, что и все дети семьи Суэйзи, - “старайся, старайся, будь лучше” - а став старше, столкнулась с еще одной тяжелой ношей. Ей диагностировали биполярное расстройство и она боролась с депрессиями.
Эта борьбы была интенсивной и очень долгой. Да, она была замужем, у нее были дети, но ее внутреннее состояние иногда бывало просто ужасным. Тогда она исчезала - на довольно долгое время. Все семьи людей-биполярников сталкиваются с такой проблемой: ты просто сидишь и ждешь, не можешь ничего сделать, только ждать, когда же она появится наконец. Иногда ее упадок духа прорывался в виде гнева и ярости, иногда она оставляла нам душераздирающие сообщения на автоответчике. Мы не понимали, что делать с ее болью, а попытки поддержать ее, и эмоционально, и финансово, приносили мало плодов. Только позже стало понятно, что в такой ситуации никакая помощь, по сути, не дала бы результатов.
Врачи прописали Вики множество медикаментозных средств, которые она ненавидела принимать. Примерно за два года до ее смерти мы нашли ей врача, который специализировался на том, чтобы избавлять людей от зависимости от этих препаратов. Ужасная ирония заключалась в том, что, хотя это, казалось, действительно помогло, и Вики чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние годы, все это как итог привело к тому, что она покончила с собой.
Как объяснил нам ее врач, возможно, смена лечения позволила Вики повысить градус осознанности, “благодаря” чему она и сочла, что жизнь не просто казалась ей ужасной из-за депрессии, а была объективно ужасной.
Слова доктора заставило меня почувствовать, что наши усилия помочь на самом деле только подтолкнули ее к смерти.
Тот факт, что она умерла, был сам по себе болезненным, но поскольку ее смерть была добровольной, я не мог побороть в себе мысль: а не мог ли я спасти ее? Достаточно ли я сделал? Я чувствовал такую сильную вину, что сам начал погружаться в депрессию. Я просто не мог отрешиться от чувства, что я каким-то образом несу за это ответственность.
Самоубийство Вики перевернуло мой устоявшийся мир, и не только из-за чувства вины, которое я испытывал. Ее смерть заставила меня задуматься, сколько саморазрушительного было и во мне. Быть одним из Суэйзи - это и дар, и проклятие, потому что все мы действительно обладаем диким ирландским темпераментом. Этот темперамент высвобождает мощные возможности в плане творческой работы, но не ты выбираешь, когда он будет тебе инструментом, а когда врагом. Чтобы выжить, нужно сохранять баланс, а Вики не смогла этого сделать. Я думаю, что все мы, отпрыски Суэйзи, чувствовали себя уязвимыми после ее самоубийства.
И все же, несмотря на мою склонность к саморазрушению, у меня всегда было еще более сильное стремление к самосохранению. Независимо от того, какое отчаяние я испытывал в тот или иной период, даже во время моих абсолютных упадков духа, я никогда и близко не подходил к мысли о самоубийстве. Отчасти причина в том, что у меня сильная склонность к оптимизму — в глубине души я всегда верю, что всё каким-то образом наладится. Но смерть Вики серьезно поколебала этот оптимизм. Впервые в мою жизнь стало прокрадываться мрачное чувство цинизма.
Я никогда раньше не позволял себе чувствовать себя жертвой. Но иногда было трудно отрицать, что, что бы ты ни делал, жизнь все равно может обрушить на тебя удар. Как бы я ни старался, каким бы хорошим человеком я ни был, плохие вещи остаются неотъемлемой частью человеческой жизни. Я никогда никому в этом не признавался и никогда не переставал стремиться вперед, но впервые я начал чувствовать себя белкой в колесе. А потом, словно в доказательство моей правоты, все стало еще хуже.
Вскоре после смерти Вики умер наш любимый пёс Коди.
Этот 75-килограммовый родезийский риджбек был рядом со мной с тех пор, как он был щенком. Коди значил для меня гораздо больше, чем собака — он был мне как сын, мой воин-хранитель, моя совесть. И его смерть, последовавшая за смертью Вики, просто подкосила меня.
Коди был с нами во всех взлетах и падениях нашей жизни в течение последних тринадцати лет. Он был со мной, когда я был молодым актером, испытывающим трудности на съемках "Красного рассвета", и он был нашим защитником, когда безумство фанатов заставило нас укрыться за стенами ранчо. Связь, которую мы с ним разделяли, была у меня глубже, чем с кем-либо, кроме Лизы. Когда у него обнаружили рак, мы с Лизой были так подавлены, что возили его на все возможные виды лечения и умоляли его не сдаваться.
И он боролся в течение целого года. Коди заставил себя остаться в живых ради нас, так как знал, как отчаянно мы хотели, чтобы он жил. От него я так много узнал о борьбе за жизнь. Когда он начал получать соответствующее лечение, на некоторое время наступила ремиссия. Но болезнь в конце концов победила, и когда у него случился откат к ухудшению, мы поняли, что нам придется его отпустить. Мы с Лизой держали его голову на коленях, когда он испускал свой последний вздох, и хотя я знал, что его дух был отныне свободен, я чувствовал глубочайшую печаль от того, что его больше не будет здесь, с нами.
Когда умирают те, кого ты любишь, лучшее, что ты можешь сделать, - это чтить их дух до конца своих дней. Вы берете на себя обязательство усвоить любой урок, который преподал вам своей жизнью этот человек или животное. Это урок каким-то благотворным образом изменяет вас, и принятие этого обязательства - единственный способ облегчить боль от их отсутствия. Это единственный способ продлить их существование - сохранить сам их дух в себе. Моего отца, моей сестры, Коди — всех, кого мы любили и кто ушел из жизни.
Учитывая все, что произошло за предыдущие пару лет, мы с Лизой начали серьезно пересматривать то, как мы жили. Слишком долго мы суетились, берясь за слишком много дел сразу и игнорируя духовные потребности. Вместе мы решили упростить жизнь, вернуться к основам.
На пике своего развития нашего конного бизнеса (выставки, шоу, разведение лошадей) у нас было полсотни голов, большинство из них мы держали в Техасе. Это было намного больше, чем мы могли бы управлять лично, поэтому мы продали часть поголовья и сократили поездки на выставки. Мы также избавились от части хлама, который собирали на ранчо Бизарро. Это была попытка сосредоточиться на том, что делает нас счастливыми, а не на материальных вещах, которые в конечном итоге контролировали нашу жизнь вместо того, чтобы обогащать ее. Но самое большое, что мы сделали, на сегодняшний день, - это наконец осуществили мечту всей жизни о владении настоящим ранчо, а не игрушкой - участком в пять акров.
Со времени съемок "Красного рассвета" в Нью-Мексико мы с Лизой были влюблены в суровую красоту и свежий воздух тамошних гор. В конце 1990-х у нас появилась возможность приобрести почти пятнадцать тысяч акров великолепной земли недалеко от того места, где мы снимали "Красный рассвет". Это было все равно что купить кусочек рая, поэтому мы ухватились за этот шанс.
Для меня это было еще и исполнением обета, который я принес при жизни моего отца. Мне было жаль, что его не было здесь, чтобы принять в этом участие, но я был горд тем, что возвращаюсь к своим ковбойским корням, как он всегда надеялся.
С тысячами акров сосен, подлеска, быстрых речушек и заливных лугов мы с Лизой могли исследовать свои новые владения сколько душе угодно. И мы делали это при каждом удобном случае — гоняли лошадей по зарослям, неделями ночевали в палатках, изучая каждый квадратный метр этого прекрасного ранчо. Мне пришлось еще раз проверить свои навыки выживания, живя за счет земли и находясь настолько близко к природе, насколько это возможно для человека.
Теперь мы с Лизой оба были пилотами, так что могли сами летать туда и обратно в Нью-Мексико. И мы делали это при каждом удобном случае. Потому что пребывание на природе, на ранчо, которое мы любили, всегда помогало нам поднять настроение в трудные времена.
В мае 1998 года случилась катастрофа. Мы снимали сцену для фильма "Письма убийцы".
Был уже поздний вечер, и мы пытались сделать несколько заключительных кадров для большой сцены погони. Мой персонаж, Рэйс Дарнелл, скачет верхом на лошади без седла по лесу, а ФБР преследует его по горячим следам. Сцена требовала, чтобы я проскакал на лошади под растущим по диагонали дубом. Зеваки, как это обычно и бывает, собрались возле дерева, чтобы понаблюдать за происходящим, и они выстроились прямо на тропинке, по которой должна была мчаться моя лошадь. Я ждал сигнала по рации, что камера включена, и понятия не имел, что в сотне метров стоят эти люди.
Когда режиссер крикнул “Камера, мотор”, я пришпорил свою лошадь и помчался галопом. Мы приближались к дереву, но там, где мне по сюжету нужно было пустить лошадь направо, она увидела людей и захотела повернуть налево, чтобы обогнуть их. Мне нужно было приложить усилия, чтобы заставить лошадь свернуть вправо, иначе дубль был бы испорчен.
Всё последующее произошло мгновенно. Я резко дернул лошадь за уздцы, поворачивая ее вправо, и она рванулась вперед, так быстро изменив направление, что я просто слетел с нее. Единственное, что спасло меня от неизбежности размозжить голову об дуб, был инстинкт: я молниеносно ухватился обеими руками за гриву и перевернулся, врезавшись в дерево ногами.
Звук был похож на треск ломающейся пополам доски. Удар сломал мне обе ноги и порвал сухожилия в плече, и я рухнул на землю. Я не сразу почувствовал боль из-за шока, но я понял, что что-то не так, из-за непривычного давления в правом бедре. Мой давний дублер-каскадер Клифф Маклафлин в мгновение ока оказался рядом со мной. Он услышал, как я говорю: “Не мешайте мне встать. Со мной все будет в порядке”, — то же самое я сказал на школьном футбольном поле почти тридцать лет назад. Но я не мог встать. Я лишь попытался сесть, как почувствовал, что могу потерять сознание от боли, а это было невероятно опасно. Здесь, в лесу, до ближайшей больницы было несколько километров. Я снова лег и попытался пошевелить ногами, и именно тогда я, наконец, понял, что моя правая бедренная кость переломилась пополам.
Дежурный врач хотел связать мне ноги и отвезти меня на "Шевроле Субурбан" в Калифорнийский университет в Дэвисе, примерно в пятидесяти милях отсюда. “Черт возьми, нет, - сказал я ему. - Не прикасайся к моим ногам”. У меня было устройство GPS и рация, что помогло бы вертолету скорой помощи обнаружить нас здесь, в глуши. Мы позвонили в службу экстренной помощи, дали координаты и сообщили пилоту вертолета о нашем местонахождении, но им все равно потребовалось больше часа, чтобы добраться до нас.
Всё это время я агонизировал под этим чёртовым деревом, заставляя себя не думать о боли, но она накатывала все усиливающимися волнами. Моя сломанная бедренная кость надавила на бедренную артерию. К счастью для меня, осколки не прокололи артерию — если бы это произошло, я бы истек кровью и умер за считанные минуты. Я старался не двигаться, даже когда боль становилась абсолютно ослепляющей. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прибыл вертолет, но это был еще не конец испытания.
Медики на вертолете пытались наложить мне на ногу шину, но не могли совместить кость. Когда они затянули шину, я почувствовал, что что-то не так, но я все еще боялся слишком сильно двигаться, так как знал, что кость лежит на артерии. Это были мучительные несколько минут, но в конце концов я поднялся и, невзирая на сильную боль, которую причинил мне этот маневр, смог правильно выровнять кость сам.
Лиза не присутствовала при инциденте, но она быстро добралась ко мне после того, как это произошло. Она, конечно, волновалась, но в то же время была расстроена из-за того, что я вообще поехал верхом. Клифф должен был выступить в роли моего дублера, но я сказал ему, что сделаю всё сам, так как мне действительно хотелось сняться в этой сцене самому. Я не мог придумать ничего более веселого, чем езда по лесу верхом на лошади без седла — это было то, чем я любил заниматься, и теперь мне пришлось за это расплачиваться.
Но у Лизы была еще одна причина, по которой она не хотела, чтобы я катался верхом: я свалился с этой же лошади буквально накануне, во время репетиции сцены без седла. Повредил плечо и даже съездил в больницу, чтобы его проверили. С травмой плеча мне вообще не следовало ездить верхом на следующий день. “Пусть Клифф отрабатывает свои деньги!” - сказала мне Лиза. Но я был упрям. И теперь, как следствие моего упрямства, у меня были сломаны обе ноги.
Самое смешное — и, поверьте мне, в этом происшествии было не так уж много смешного — было то, что когда медик съемочной площадки позвонил в больницу и сказал: “Патрик Суэйзи упал с лошади, сейчас его привезут к вам”, - они ответили: “Да мы в курсе, он уже был здесь вчера.” Ему пришлось объяснить, что я снова слетел с лошади, и что на этот раз все было серьезнее.
К тому времени, когда вертолет скорой помощи доставил меня в больницу, боль была невыносимой. Врачи сразу взялись за дело: обезболивающее, томография и так далее. К счастью для меня, в больнице Калифорнийского университета в Дэвисе работал ведущий в мире специалист по новому способу лечения переломов бедренной кости. Раньше считалось, что любой, кто сломал бедренную кость, должен ждать месяцы до заживления: рассекали кожу и мышцы, соединяли кость и только после этого можно было на что-то надеяться. Но новая технология требовала лишь небольшого разреза и длинного сверла, что означало, что вам не придется потом заживлять рассеченные мышцы. Через три часа после операции врачи заставили меня встать и пройтись. И три месяца спустя я вернулся к работе, что было бы неслыханно даже несколькими годами ранее.
Но даже при том, что физически я быстро приходил в норму, морально — нет. Это был первый несчастный случай в моей жизни, который действительно чуть не убил меня. Если бы мне не удалось перепрыгнуть через лошадь, я бы врезался в это дерево головой вперед. Я либо был бы убит мгновенно, либо сломал себе шею и остался бы парализованным, как Кристофер Рив незадолго до этого. Я проделывал массу сумасшедших трюков на лошадях, но этот несчастный случай заставил меня понять, что независимо от того, насколько ты хороший наездник, когда ты едешь на лошади без седла, ты не что иное, как пушечное ядро, которое полетит туда, куда направят.
Это было так, как будто невидимый щит, который всегда защищал меня, был пробит. Я всегда вел себя так, как будто был неуязвим, потому что всегда чувствовал себя неуязвимым. Теперь, испытав шок, я понял, что это не так. Я всегда заставлял страх работать на себя. Но теперь страх брал надо мной верх. Есть фраза, которую я сказал в "Point Break": страх вызывает колебания, а колебания приводят к тому, что сбываются ваши худшие опасения. Раньше я никогда не колебался, но теперь это было так.
Мне снились кошмары, в которых я видел, как слетаю с лошади и врезаюсь в это дерево. Я просыпался в поту, мое сердце билось как сумасшедшее, а страх пронизывал меня насквозь. Это стало настолько плохо, что в какой-то момент я даже обратился к врачу, который специализируется на лечении посттравматического стрессового расстройства. Я должен был найти способ преодолеть страх, который парализовал меня, но я не знал как.
Со временем я смог вернуть себе мужество, которого лишил меня этот несчастный случай. Я проделываю на лошадях все трюки, которые делал раньше, и мне снова это нравится. Я избавился от ночных кошмаров. Но даже сейчас от воспоминаний, как я мчался к тому дереву, сердце снова начинает биться быстрее. Тогда это был первый раз, когда я по-настоящему столкнулся со смертью.
Менее чем через два года у меня была еще одна, еще более драматичная встреча со смертью. И что касается нового случая, то я до сих пор не знаю, как я выжил.
Перевод следующей главы:
