Когда мы шли по деревенской улице, люди поглядывали на нас из своих дворов, кивали сестре в знак приветствия и возвращались к своим делам. Это было странно.
В том поселке, где я проходил практику, все друг с другом общались. Пока пройдешь по улице, то и все новости узнаешь, и сплетни… Люди громко приветствовали друг друга и желали доброго дня.
А тут тишина. Только скромные кивки. Даже создавалось ощущение, что знай соседи, что мы пойдем по улице, они вообще бы в домах схоронились. Такое негативное отношение к Маше меня насторожило. Может, у нее тут нехорошая любовь случилась, вот ее и отталкивают? Не зря же она сказала, что соседи могут наболтать всякого. Было любопытно, но лезть в душу не хотелось — не настолько долго мы были знакомы.
На кладбище было сумрачно. Кроны деревьев заслоняли солнечный свет, и в тени густо роились комары. Увидев добычу, они кинулись нещадно жалить. Пришлось наломать веток полыни и отмахиваться. Второй веник я протянул Маше, но она отдернула руку и сказала:
— У меня на полынь аллергия, отломай пару веточек с дерева.
Поблуждав между могилами, мы подошли к свежевыкрашенной оградке. Кованый прямоугольник окружал три свежие и одну старую могилы. Холмики отца, деда и бабки венчали деревянные кресты, а с серебряной пирамидки смотрела фотография худощавой женщины, с сурово поджатыми губами. Глаза у нее были точь-в-точь как у Маши.
— Это мама, —сказала сестра и погладила памятник, — а отцу через неделю сорок дней будет.
Я только тут понял, что даже не знаю, как выглядел мой папаша. Я предложил:
— Покажешь мне дома фотографии?
— Конечно, — кивнула она, — бабке с дедом тоже памятники ставить рано, земля еще толком не просела. Следующим летом сразу троим надгробия закажу. А ты мне поможешь снимки для них выбрать?
— Помогу, — я присел на лавочку.
Мне было неуютно. Казалось, что мать сестры смотрит на меня со своей фотографии. Даже темечко зачесалось, откуда я ночью волосы повырывал. О чем говорить с мертвыми я не знал, да и не о чем мне было. Маша заметила мою растерянность и предложила:
— Ты пока по кладбищу пройдись, в той стороне у нас маленькая речка есть… Я тут немного приберусь и пойдем домой.
Я, не раздумывая, вышел из оградки и отправился на экскурсию. Людей тут начали хоронить в тридцатых годах, сначала были в основном старики, но потом я набрел на участок с новыми могилами… Молодые мужчины и парни, которые умерли за последние пять лет, почти двадцать человек. Странно.
Я быстро вернулся к сестре и увидел, что она прихлопывает рыхлую землю, в изголовье могилы отца. Маша подняла на меня глаза и пояснила:
— Сорняк вырвала, а там корень большой… А ты чего такой шальной?
— Да там много молодых схоронили… А я уже решил, что ты отца откопать решила.
— Ага, — рассмеялась сестра, — и домой отнести! У нас же блины остались, как раз папку накормить хватит.
— Да ну тебя, — отмахнулся я.
— Пойдем к речке, — скомандовала Маша, — я руки отмою и домой.
Мы шли, а я поглядывал на ее измазанные грязью ладони. После вчерашнего ливня земля была сырая. Чего ей приспичило именно сейчас прополку затеять?
Пока она мыла руки, я поинтересовался, отчего столько молодых умерло за последнее время.
— Так пьющие они, — пожала плечами Маша, — то тут, то там технического спирту нажрутся и мрут.
— Это же целое поколение молодых мужчин с вашей деревни. Неужели, не могут остановиться?
— Так тут не только наши. Наших только шестеро. Остальные из соседних сел. Здесь сразу из четырех деревень хоронят.
— Ясно, — протянул я.
Эта деревня и ее жители мне нравились все меньше.
На полпути к дому у меня закружилась голова, а в груди словно обожгло огнем. Я покачнулся и упал на землю. Маша спокойно посмотрела на меня и сказала:
— Все, постельный режим!
Влезла мне в подмышку, помогла подняться и повела к себе. Я еле переставлял ноги, от слабости они подкашивались, и я почти мешком висел на плечах сестры.
Глаза слезились, а нарастающая в них резь заставляла жмуриться. Я практически ничего не видел, а только слушал голос:
— Налево. Заходим в ворота. Крыльцо. Поднимай левую ногу, теперь правую. Молодец!
В избе она довела меня до кровати, стащила с ног ботинки и уложила на кровать.
— Сейчас я тебе отварчик приготовлю, быстро полегчает.
Ее голос доносился издалека, будто мне в уши напихали ваты.
Гул в голове появился неожиданно. Сначала это был тихий шелест, мы такой слышали на кладбище, когда ветер гулял в кронах деревьев. Потом стало похоже на гул двигателя у автобуса, а позже звук стал такой, словно я положил ухо на рельс, по которому мчался груженый товарный поезд. Когда мне стало казаться, что моя голова сейчас лопнет, меня кто-то приподнял, и я услышал голос сестры:
— Пей, полегчает.
Я открыл рот, и к губам прислонился край кружки. Горький отвар полился в горло. Настолько что-то противное я раньше не пробовал, думал, что меня прямо на кровать стошнит. Но обошлось.
Через несколько минут лекарство подействовало, шум в голове утих, и глаза перестало резать. Я посмотрел на сестру и спросил:
— Что со мной? Раньше такого не бывало.
— Не переживай, — она погладила меня по голове, — обычная простуда.
— Может, ты скорую вызовешь? Мне бы в больницу поехать. Это же экстренный случай.
Не хотелось помирать в этой деревне, а сам я в таком состоянии уже не выберусь.
— Не нужны тебе врачи, — строго сказала Маша, — сама тебя вылечу. Я пойду обед готовить, а ты спи.
Она натянула одеяло до моего подбородка, и я послушно закрыл глаза. Погружаясь в болезненный сон, я услышал, как она пробормотала, выходя из комнаты:
— Тебе уже вообще никуда ехать не придется.
Читайте на канале: Но мы же живые! Нас нельзя убивать! , Чертова невеста