— Здрав-ствуй-те, а вы куда идете? — протягивает мне руку в рваной перчатке толстый улыбчивый олигофрен Рома, который ходит взад-вперед по больничному дворику. Ему разрешают по утрам помогать убирать мусор. Рома от этого счастлив. Он вообще почему-то все время счастлив. Гораздо больше, чем я, или другие сотрудники психоневрологического интерната. — Здрав-ствуй-те, а вы куда идете? - снова повторяет он свой вопрос и снова расплывается в улыбке. Ему хорошо. - Гы-гы-гы, - мычит он.
— Здрав-ствуй-те, - отвечаю я, вторя его интонациям. - Куда иду, не знаю. А вы куда идете?
Рома захлебывается от смеха. То ли я в этой игре "подопытный", то ли он просто счастлив и хочет свое счастье разделить со мной.
— Здра-вствуй-те, а вы куда идете? - повторяет он по слогам и снова смеется. - Гы-гы-гы.
- Здравствуй, Рома, куда я иду? Иду в мир людей, которые считают себя умными, но почему-то не очень счастливы, - отвечаю я, оставляя олиго наедине со счастьем. - Суточное дежурство у меня, Роман. Пойду заварю крепкого чая.
Слышу, как Роман веселится.
— Здравствуйте, а вы идете куда? - То ли мне, то ли еще кому-то. Не знаю. Не поворачиваюсь. Прохожу в сторону приемного покоя - моего убежища на сутки.
Куда иду я? Куда иду? Хороший вопрос, Ромка, умный вопрос. Никто бы так просто из умных людей не поставил вопрос всей моей жизни. Куда иду? Камо грядеши? В сказочную страну, Рома, в Касталию — туда, где небо в солнце вплетается. Туда, где без улыбки нельзя. Вход заказан. Где все люди счастливы и каждый счастлив по-своему. А горюющих и страдающих нет. Разве что горюющих по несчастью другого. Иду, Рома, в рай. Как всегда. Но с первых же минут понимаю, что переступил порог ада.
Первый же вновь поступивший подтверждает это. Бывший учитель музыки из сельской школы. Теперь хронический алкоголик с частыми делириями. Пожилой Дмитрий Сергеевич. Привезли в майке, трусах, с баяном. Зачем баян человеку в трусах и майке? Именно баян и нужен ему. Без баяна нет Дмитрия Сергеевича.
- Искал гуся, которого давно пропил, - говорит мне сопровождающий доктор Куницын со Скорой. - Залез за гусем через забор к соседу. Жену его чуть до смерти не напугал. В одних трусах и майке. Да еще и с баяном. Кличет гуся и в окна заглядывает. А там хозяйка в одном нижнем белье. Подняла шум. Полицию вызвала.
Эх люди, люди. Знали бы вы, каким был Дмитрий Сергеевич тридцать лет назад. Я знал его. Да и кто не знал тогда первого красавца на деревне. Баяниста, гармониста, завсегдатая всех уличных посиделок. У него одних гусей было штук тридцать.
Когда я его увидел впервые на деревенской свадьбе, он показался мне похожим на Марлона Брандо. Голливуд из черно-белого времени. Серый плащ с поднятым воротником, темные очки, многодневная щетина, руки в карманах. Седина. Лицо широкое, круглое, довольное, сизые глаза чуть навыкат. Отыграл концерт и на выход. В руках пакет с разноцветными бутылками. Предложил по сто граммов на посошок. Так и познакомились. Разговорились, пока он ждал деревенский автобус. Узнал, что работаю в больнице. Похвалился безо всякого жеманства.
- Я, - говорит. - Операцию экспериментальную сделал. По вживлению семенных желез молодого барана.
- И как? - спросил я.
- Успешно, - ответил Марлон. - Отбоя нет от любви.
И рассмеялся. Так же душевно и незатейливо, как накануне утром рассмеялся Рома-олиго.
Теперь Марлон стоит в приемном покое, переминается с ноги на ногу, прижимает к себе баян и никого не узнает. Видит только мифического гуся, которого, наверное, хочет изловить и пропить. И так бы до бесконечности. Ловишь одного гуся, меняешь на самогон, выпиваешь, потом еще одного - мифического - и снова за самогон. Иметь бы такого - неразменного гуся. Чтобы один раз и навсегда. Пожизненно. Таким и закусить можно. Все равно появится на следующее утро.
— У нас запляшут лес и горы….- приходит в себя ненадолго Марлон. — Давай по грамульке. Есть?
И снова шерстит взглядом по полу приемного покоя в надежде изловить гуся.
Пока не пришел дежурный врач, нарушаю инструкцию. Наливаю ему сто граммов разбавленного медицинского спирта. Чтобы снять хоть на время предделиризное состояние. Потом провожу в пятое отделение. А там подлечат.
— Ну, давай, - говорю. - Коли встретились снова. Куда идешь, Дмитрий Сергеевич? - адресую ему вопрос от Романа.
Выпил. Выдохнул. Присел. Раскраснелся. Вижу, немного отпускает ночная кутерьма с гусем.
— В церковь хочу.
- Куда? - чуть не подпрыгиваю я на месте. - В церковь к кому? От тебя там все попы попадают. Сивухой дыхнешь.
— К певчему Николаю. Он мою супружницу отпевал.
Спирт въехал в него странно... Куда идешь ты, Русь? Нет ответа.
На время приходит в себя, потом снова отчаливает в страну грез. Славно, что не удивляется смене обстановки. Был у себя в огороде, а теперь в приемном покое. Напротив - человек в белом халате.
— Вот и автобус мой подъехал. Деревенский, — улыбается вновь открывшемуся явлению Марлон. Точь-в-точь как тридцать лет назад. Как будто проснулись клетки-пульсары в его голове. — Поеду. Ты думаешь, мне хорошо? Самогон, гуси. Вру я. А врать перестану, ты приди и зарежь меня, как гуся. Сможешь? Так-то. Я на словах тоже герой. Вчера гуся забивал. Курам на смех. Гусь старый, как я, жилы одни, он со мной годы коротал. Верка пшеном его баловала. А я ему теперь голову сворачиваю и плачу. Понимаешь? Натурально, плачу. Слезы текут. И как я его после этого в суп? Не знаю, как жить. Помереть не боюсь. А жить боюсь. Вру себе и врать буду. Иначе нельзя. Вспомнишь меня. Ну, бывай, дружище. В гости приезжай. Гуся зарежу. Ради тебя зарежу. Самогоном угощу. И запляшут у нас с тобой и лес, и горы. Давай.
Пытается выйти к автобусу через окно, за которым решетка. Куда идешь ты, Марлон Брандо? Зачем? Знаю, за счастьем. Все мы туда ходим. За малым, за большим. Или за бесконечным, как у Ромы.
Эх, Дмитрий Сергеевич, и зачем ты к соседке за гусем полез? И в одних трусах и майке. С баяном. Зачем? Сейчас бы сидел у себя дома, играл на баяне, общался бы с Веркой-покойницей. А теперь, извини, друг. Ты уже прошел по сводкам происшествий. Да и делирий у тебя не первый. Отпустить не могу. Поймешь, когда в себя немного придешь.
Нащупываю под столом кнопку звонка, приглашаю санитара из пятого.
Камо грядеши, Дмитрий Сергеевич? В рай.