Чтобы как-то себя успокоить, Ксанка начала прибираться в доме.
Отодвигала столы, кресла, всё вымывала.
Ей казалось, что этот дом — её сердце. И вот она в каждый уголок заглядывает, каждый вычищает.
Куда-то ушла тоска и стало легко-легко.
Ксанка прилегла на диван и уснула.
Проснулась от сильного шума.
Открыла глаза, испуганно озиралась по сторонам.
Шум был на втором этаже.
"Повесть об окаянной" 72 / 71 / 1
Ксанка вся сжалась от страха, не могла пошевелиться.
Вихрем оттуда спустился Эдуард. Его глаза горели огнём, каким-то страшным пожарищем.
Синие от злости кулаки неистово колотили по стене.
Он кричал и иногда бил по стене ногами.
Чтобы сделать себя незамеченной, Ксанка свернулась калачиком, боялась даже дышать.
Бесился Эдуард очень долго. А потом рухнул на пол.
И грохот этот был как раскаты грома в непогоду.
Наступила тишина.
Она пугала. Она овладевала Ксанкиным телом, сковывала, сжимала всё до такого состояния, что от боли было уже невыносимо.
Ксанка не знала, сколько прошло времени с того момента, как вернулся Эдуард.
В голове вдруг промелькнуло: «Быть может ему нужна помощь?»
Поднявшись и озираясь по сторонам, Ксанка медленно двигалась к той стене, у которой лежал Эдуард.
Своим могучим телом он занимал довольно большую площадь.
Его руки были раскинуты в стороны. Чуть наклонённая в сторону седая голова среди этого могучего тела смотрелась сиротливо. Глаза были прикрыты очень маленькими веками, Ксанке даже стало жутко.
Отец мало напоминал человека. Он больше был похож на мифическое чудовище.
Копна его седых волос, растрепавшаяся по полу, придавала этому чудовищу ещё более ужасающий вид.
Ксанке подумалось, что если бы рядом был Прошка, то он запечатлел бы на холсте эту «диковину».
Но рядом не было никого.
Эдуард дышал то спокойно, то со странным свистом-воем.
От этого звука у Ксанки начиналась паника.
Осмелев, она подошла очень близко. Присела рядом с ним, осторожно коснулась руки и резко её убрала.
Её прикосновения ничего не изменили в состоянии исполина.
По-прежнему сжатые кулаки были сбиты и сочились.
Ксанка согрела воду, осторожно прикоснулась к ссадинам мокрым полотенцем.
Грудь Эдуарда в это время поднялась очень высоко! Так высоко, что Ксанка даже испугалась.
Но потом он опять затих.
Перетащить мужчину оказалось невозможным. Как Ксанка ни пыталась, сдвинуть с места его не удалось.
Он лежал вот так до следующего утра.
Ксанка так и сидела рядом.
Иногда замечала за собой, что проваливается в сон. А очнулась спящей на его груди.
Даже оттого, что кто-то проводил ласково по её волосам.
Она не открывала глаза, она чувствовала это невероятное блаженство. Словно нежилась на мягкой постели в утренних солнечных лучах.
Но потом резко дёрнулась, подняла голову.
Эдуард был в сознании.
Его лицо очень изменилось. До этого подтянутое и моложавое — оно сморщилось, стало коричневатым с болотным оттенком.
— Дочка… — он говорил так, словно нет у него зубов. — Дочка…
Ласковый манящий голос без злости, без раздражения, без издёвки — родной заботливый голос.
Ксанка понимала, что жалеть Эдуарда — плохое желание.
Но она не могла иначе.
Он выглядел так, словно сейчас в последний раз вздохнёт и отправится туда, где его душе уже уготовано место.
— В ад, — сказала Ксанка вслух.
— А ты думала, что мне уготован рай?
Ксанке удалось уловить в этом еле слышимом шёпоте лёгкую насмешку.
Сейчас в окаянной жалость боролась со здравым смыслом.
Видя Эдуарда в таком состоянии, она думала, что может просто убежать сейчас. Но не двигалась с места.
— В раю скучно… Летишь на облачке, машешь всем, улыбаешься. Нет рая, дочка. У меня его забрали ещё в детстве, обрекая на странное существование.
А я сделал так же со многими людьми. Ты думаешь я не хотел иначе? Ты думаешь, мне нравится такая жизнь?
Я помог тысячам людей! Но все они живы, пока живу я. А потом их жизнь превратится в жалкое существование на больничных койках или родном доме. Они станут слабыми и беззащитными. Их родственники будут говорить: «Чуда не произошло». И те больные люди будут умирать в муках, в которых должны были умереть ещё очень давно.
Боль — это состояние, когда ты принадлежишь не себе. Она подобна червю, который тащит своё изворотливое тело, ни на миг не останавливаясь и тычась сопливой мордой в твоё нутро.
От этих сравнений Ксанка поёжилась.
— Я растратил себя на всех. На каждого в этом мире пришлось понемногу моей силы.
Я хотел делиться, хотел рассыпать её и жить спокойно. Но так не вышло. Не выш-ло…
Ты думаешь, я любил твою мать? Не-е-е-ет… Она была послана мне, чтобы измучить, чтобы ослабить меня. Я был слаб рядом с ней. Она одним своим взглядом меня сковывала.
Я подглядывал за ней, когда она спала.
Нарочно открывая окна, она ждала меня. Ей нравилось, как моё лицо хмурится, как от желания я становлюсь беспомощным.
Ты думаешь, я любил твою мать? Любил, чёрт меня подери!
Ксанка вдруг засмеялась и повторила:
— Любил, чёрт меня подери! Да ты и сам чёрт, как он тебя подерёт?
Эдуард обиженно сжал губы, тяжело вздохнул.
— Если бы я мог иначе… Вот Вадим — красивый, молодой, ангельский. А лежал тряпочкой на руках у матери. Что я должен был сделать, имея такую силу? Смотреть, как умирает это птенец? Смотреть на страдания его матери?
Я не мог, доченька! Я же доктор! Я делаю всё, как и они. Только у них инструменты, приборы. Они же не боги! Они люди. У них такие методы. А я Бог! Я — Бог! Я могу одним взглядом уничтожить, могу возродить.
Эдуард попытался подняться на локтях. Но в этом могучем теле не было сил. Он рухнул обратно, ударившись головой.
Ксанкина жалость победила желание уйти.
Окаянная держала исполина за руку, смотрела на него и не могла отвести взгляд.
— Доченька, — Эдуард заплакал, — помоги мне вернуть мою силу! Помоги мне забрать её обратно у тех, на кого я её растратил. И тогда я сделаю тебя счастливой! Сделаю в один миг!
Я помогу найти твоих детей. А внук-то у меня! Каков красавец! Только такой и мог родиться у тебя, у моей кровиночки.
Илюша очень похож на меня! Смотрю на него и радуюсь, что Вадима не зря на ноги поднял! У такого красавца — ангельской внешности сын получился.
Ксанка побледнела.
— А хочешь, я отведу тебя к нему? Хочешь?
Ксанка затряслась, стала кивать головой.
А у самой кровь закипела в жилах. Стало очень жарко.
— Хочу, — прошептала она.
— Ну тогда веди поскорее Вадима, я заберу своё, и мы отправимся к Илюше.
Ксанка вскочила на ноги, засуетилась.
От желания встретиться с сыном, она была готова на всё.
Глаза Эдуарда засверкали.
Где-то глубоко в измученном сознании Ксанка помнила, что сына нет в живых. Но Эдуард был так убедителен!
Ксанка выбежала на улицу.
«Он играет с тобой! Он играет с тобой!» — стучало в висках.
Окаянная остановилась.
— Он играет с тобой! — голос был уже очень близок.
Ксанка остановилась и стала прислушиваться.
Та самая женщина, которая выгоняла её из своего двора стояла уже рядом и говорила:
— Он играет с тобой. Не бойся…
От лая окаянная вздрогнула. У её ног звонко заливался маленький щенок.
Недовольно окинув взглядом женщину, Ксанка побрела домой.
Эдуард лежал с закрытыми глазами. Её возвращения он не заметил, по-видимому, опять был без сознания.
— Так, — Ксанка сидела за столом и нервно стучала по нему пальцами, — нужно что-то делать. Иначе он опять меня затуманит. Я больше не хочу, не хочу.
Какая-то неведомая сила потащила Ксанку на второй этаж в комнату Эдуарда.
Продолжение тут
Все главы тут