Родись он раньше, скажем, до Христа: не избежал бы роли шута в колпаке с бубенцами во время римских Сатурналий.
Комический драматург Аристофан в своих непревзойденных "Лягушках" где главным комедийным приемом является травестия, где балаганный стиль комедии с постоянным шутовством, наверняка дал бы ему роль Диониса, языческого бога-участника пародии на общеизвестный миф о путешествии Геракла в преисподнюю. Дионис в комедии выходит незатейливым простаком, да еще одеяние на нем шутовское – поверх платья шафранного цвета накинута львиная шкура. Как здесь не вспомнить переодевание героя Крамарова в "Джентльменах удачи"?
В мрачном Средневековье сколько бы народу повеселил при каком-нибудь королевском дворе.
Мог бы стать и шутом шекспировского короля Лира, олицетворением народной мудрости, героем, который появляется, когда король растерян и исчезает, когда король прозрел. Шут, который сам приходит и сам уходит.
Но судьба и роли Крамарова – как ни покажется странным, – это злой рок. В 16 лет онкология унесла жизнь матери, а отца он потерял еще раньше. То, что шутовство, которое его преследовало всю жизнь в ролях, его в конце концов утомило, это ясно.
Да, в молодости он сам шел на амплуа комика, но дальше актер, как тот самый Дионис Аристофана спустился в ад апории. И сделал операцию на глаза не для новых ролей, как это может показаться, а для избавления от клейма. И где-то за нашим смехом в очередной комедии, где ему дали очередной эпизод, он уже исполнял элегию, а мы то не заметили – римский перегрин оказался слишком ограничен в правах на серьезную роль, чего избежали Леонов и Никулин.
Режиссер ли, зритель ли – какая разница, скорее все вместе наложили Крамарову интердикт в киноискусстве. Да еще и отсутствие главных ролей – вечный тритагонист в борьбе протагониста и дейтерагониста.
Что еще кроме советских комедий? Можно ли было подойти со стороны русской драмы?
Скажем скажу в "Недоросле" или в "Горе от ума" ему бы роли не нашлось. Не Чацкого же с Фамусовым играть. В "Ревизоре" отыщется совсем уж третьестепенная роль почтмейстера Ивана Кузьмича Шпекина. Помните, внешне он похож на местного пьяницу. Но вездесущий интерес его таков, что везде он пытается засунуть свой нос, но не из злобных побуждений, а скорее из-за наивной простоты. Конечно, услужлив. Но несомненно, до фраз "Лошадью ходи, век воли не видать!" или "Кто ж его посадит, он же памятник!" комическим героям русской драмы далеко.
И все же в какую-то метаморфозу, ну в трасмутацию, что ли, Савелий Крамаров до некоторого времени верил. Он ждал серьезной роли, чтобы выразить себя, душу свою. Так хотелось ему сказать: – Друзья! Ну какой я вам паяц? Какой я клоун? Мне есть что сказать. Я многоплановый актер.
Хотя... "у меня была маска бесшабашного, веселого, правда, туповатого, но хорошего, своего парня". Сыграл дурачков в 65-ти фильмах, ну хватит уже комедию ломать???
Есть любопытное наблюдение Гоголя, которое раскрывает "слепоту" многих режиссеров.
В статье "Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора»" Гоголь пишет:
"Почтмейстер — простодушный до наивности человек... <...> Ничего больше не остается делать актеру, как быть простодушну сколько возможно..."
Крамаров молчал до последнего: тем более за отъезд в Америку тут многие обзывали обидными словами: об этом говорит и его последнее интервью. Специально поставил ссылку, взгляните.
Но что значит, великодушие. Савелий Крамаров любил свою семью и дочурку Басю, путешествовал, любил искусство, ушел из жизни с чистой душой и благодарностью к своему зрителю. В конце интервью он скажет: "Я люблю своих зрителей. То внимание, которым меня окружали здесь долгие годы, не забывается. Это лучшее, что я испытал в жизни. Но ничего не поделаешь — судьба…"
Болезнь, которую не будем называть, да потом еще и парализовало. Рядом жена Наташа, друг Олег Видов, и последние слова, которые ему были так дороги, пусть наивные, от дочери: “Папа, ты должен кушать!”. Ребенок очень многое прочувствовал за те трагичные дни комедийного актера, – она плакала, целовала отцу руки, и до конца верила, что можно вернуться в жизнь.
И смерть в Америке, и нет завещания похоронить в России, и этот памятник Шемякина, который тоже увидел в нем трагика конечно...
И я нашел стихотворение И.Бродского, как будто о нем. Вот прочтите.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Наверняка чуткий читатель без сожаления оценит мою попытку увидеть другого Савелия Крамарова. Роль "Гамлета", самого большого шута в шекспировской драме, была его. А так он ушел 6 июня 1995 года, так и не сыграв эту роль.
Спасибо!
Читайте мою новую книгу "150 историй создания шедевра"
