Степная дорога змейкой уходила в золотистые поля, раскинувшиеся до самого горизонта. Высоко в небе среди пелены полупрозрачных белых облаков палящее солнце плавилось в собственной неге, растекаясь благодатным теплом по всей земле. Весело щебетали ласточки, пролетая над колышущемся, словно морские волны, пшеничным полем.
На краю пыльной дороги стояла бричка, загруженная мешками с мукою. В некоторых местах потрескавшаяся мешковина лопнула, оголив белые островки толокна на бледно-бежевом теле.
Оставленная без внимания лошадь мирно пощипывала сочную травку, растущую вдоль дороги. Изредка животное поднимало голову и, шевеля ушами, прислушивалось к долетавшим до него звукам.
– Ах, чтоб тебя, – рассматривая покосившееся колесо, пролепетал неказистый мужичок. – Кабы до города дотянуло.
Он снял шапку и, отряхивая ее о колено, осмотрелся по сторонам, где, кроме как пшеничного раздора и гулявшего ветра, никого и ничего не было. Мужик подошёл к лошади, погладил ее по загривку и произнес:
– Хорошая ты моя...
Животное зафыркало, мерно разжевывая траву и тряся головой, пытаясь отпугнуть назойливых оводов, полчищем преследовавших ее и больно жалящих за бока и спину.
Человек взял поводья и не спеша направился по дороге, уводя за собой лошадь, а следом за ней и повозку, тяжело нагруженную мешками.
– Как назло припекло... – прикрываясь от солнца рукою, недовольно заворчал он.
Но не успел крестьянский сын выговорить все свое недовольство в полной мере, как того требовали обстоятельства, как неожиданно послышался звон колокольчика. Никифор обернулся, приложив руку к косматым бровям. Он вглядывался в тонкую полосу дороги, по которой не спеша двигалась вереница повозок, поднимая столбы пыли, оседающей тут же в желтом поле.
Лошадь раздраженно топтала копытами землю, отмахиваясь при этом хвостом от надоедливых насекомых.
– Да погоди ты, Гаврошка, – успокаивал ее Никифор. – Авось подсобят люди добрые.
В преломляющемся зное медленно приближались обозы причудливой, невиданной ранее мужику полуовальной формы. Хотя он знавал, что такие водятся там «У Парижу» или как там его звать-то.
Караван нагнал стоящего на обочине Никифора и, не обращая на него никакого внимания, проследовал мимо, будто мужик крестьянский – место пустое, а не человек вовсе. Изредка восседавшие на высоких облучках «расфуфыренные» кучера бросали безразличные взгляды на стоящую у обочины телегу и простецки одетого мужика.
Никифор же, в свою очередь, с удивлением разглядывал разноцветные обозы, проезжавшие мимо: с широкими и длинными телегами, а некоторые и вовсе были двухэтажные, в одной же телеге – состряпанной из прутьев металлических, бесновались звери, рыча и кидаясь друг на друга. Во как оно все виделось простому русскому человеку.
И лишь последний обоз остановился. Долговязый возничий с длинным кривым носом громко прикрикнул на лошадей, и те замерли на обочине, словно околдованные. Из ярко-красного фургона с синей эмблемой в виде шатра и непонятными буквами, гласившими «Cirque du Soleil», выскочила пара карликов. Они молча обошли повозку, осмотрев ее. Один из них, с кудрявой шевелюрой и коротким пухлым носом, остановился напротив покосившегося колеса и, вопросительно посмотрев на Никифора, выдал гнусавое: «Se casser?» (фран.)*.
Никифор беспомощно пожал плечами, произнеся:
– Ну вот, оказия вышла, – почесал бороду и на всякий случай добавил. – Как есть, оказия.
Карлики переглянулись, и второй, не произнеся ни слова, шустро юркнул в крытую длинную тележку. Немного пошумев в ней, он вытащил небольшой сундук и несколько толстых деревяшек прямоугольной формы, аккуратно подпиленных по краям, и все одного размеру.
Странные человечки подперли брусками ось и стянули покосившееся колесо. Выковырнули лопнувшую ступицу и долго копошились в ящике, подбирая необходимый размер.
Мужчина с удивлением разглядывал карликов, и дело было не только в их внешнем виде (надо признать, что Никифор впервые видел таких людей, и понятия не имел насколько природа может быть великой и порою даже безжалостной в своих деяниях), сколько в их отточенных и скоординированных движениях.
Поглощенный энергичными действиями лилипутов, Никифор не знал, да и не мог знать, что через проделанное отверстие в полотнище крытой телеги за ним пристально наблюдают.
Шумно дыша через расплющенный широченный нос, некто жадно впился немигающим взглядом в человека. Огромный глаз, испещренный воспаленной сеточкой кровеносных сосудов, буквально пожирал ничего не подозревающего мужика. Он то сощуривался в гневе, то расширялся от бешенства, и тогда казалось, что он сейчас вот-вот лопнет от напряжения.
Между тем маленькие человечки уже закончили свое дело и собирали инвентарь в сундучок. Колесо цело-целехонько стояло на своем месте, как и положено. Гаврошка нервно озиралась по сторонам, беспрестанно фыркая и переминаясь с ноги на ногу...
– Ну что ты, что ты, – принялся, было успокаивать ее Никифор, подходя к лошади, как услышал нежное: «Quel homme gentil. Emmenez-le avec vous»!**. А за ним звонкий девичий смех.
Мужик ошарашенно обернулся...
У его телеги стояли две очаровательнейшие прелестницы в розовых платьях с полукруглыми драпировками, обшитыми рюшечками в виде роз, с высокими дивными прическами и кружевами в них. Они кокетливо хихикали и прикрывали взгляды веерами, то и дело переговариваясь друг с другом на непонятном языке и разглядывая простодушного мужичка. Карликов-мастеров же и их сундук как ветром сдуло...
– Что за чертовщина!.. – недоуменно вымолвил Никифор, оглядываясь по сторонам.
Между тем одна из искусительниц подхватила на мешках с мукою поднос, непонятно откуда взявшийся, и подошла к Никифору со словами:
– Régalez-vous, Monsieur!***
Никифор недоверчиво оглядел поднос, на котором стоял штоф и стакан, с прозрачной жидкостью, искрящейся на солнце. На небольшой тарелочке рядом аккуратно разложены малосольные огурцы и помидоры со свежим укропом и петрушкой.
Позабыв о лилипутах, Гаврошке и мешках с мукой, Никифор взял стакан, понюхал содержимое, скорчился от вынужденного неудовольствия и, сделав обреченное лицо, опрокинул оное в рот, опять же сморщившись на всякий случай еще раз.
– Mange, Monsieur!..**** – протягивая ему поднос с соленьями и улыбаясь, промолвила одна из чаровниц.
Поняв, что от него хотят, Никифор утер рукавом бородатое лицо и сказал:
– У нас опосля первой не закусывают, – и тут же налил себе полный стакан из штофа. Поднял его над головой, и произнеся. – Здравы будем, бояре... – хлопнул его одним махом.
Лиловый глаз, пристально следящий через прорезь за происходящим, удовлетворительно сузился. В кибитке звучало глухое каббалистическое протяжное песнопение, напоминающее внутри гортанный звук с нарастающими в нем обертонами.
От полуденного зною то ли, то ли от прохладительного напитка, Никифора «повело», земля пошатнулась под ним и резко взмыла вверх. Его тут же подхватили под руки прелестницы.
– Chéri, chéri, tu es notre maître!..***** – шептали с двух сторон обольстительные женщины. Никифор самодовольно улыбался, выставляя напоказ свои кривые желтые зубы. Ноги несли сами тело его, причем последнее не поспевало уже за первыми.
Полотнище обоза раскрылось, радушно принимая в свое чрево простодушного посетителя...
***
Низкорослый мальчуган в оборванных штанах и затертой рубахе с закатанными рукавами, нахмуря брови, тянул на себя деревянную лошадку, пытаясь вырвать ее из рук длинного и худого, как жердь, юнца с большим усыпанным веснушками носом.
– Отдай, это мое! – кричал он, упираясь всем телом в длинного хлыща.
Тот, посмеиваясь, толкал его плечом, уцепившись ободранными пальцами с грязными ногтями в игрушку, когда неожиданно за их спинами раздалось:
– Мсье, какой благородный сеньоры и занимаются такой пустой занятия, – произнес гнусавый голос.
Сорванцы оглянулись. Перед ними стоял невысокий господин с круглым пенсне на остром носу, одетый в длинный сюртук синего цвета с крупными круглыми пуговицами, в короткие черные штаны и туфли с большими прямыми и тупыми носами, украшенными золотистыми прямоугольными бляшками, на которых переливалось бледно-желтым зайчиком солнце. Он благодушно сложил руки на груди и, склонившись к юнцам с застывшей улыбкой, холодно рассматривал обоих неприятным липким взглядом.
Мальчики переглянулись, худощавый подросток выпустил игрушку из рук, потеряв к ней всякий интерес. Коротыш прижал лошадку к себе и отступил назад от подозрительного господина, спрятавшись за спиной недавнего оппонента.
– Че тебе, немец? – грубо спросил долговязый мальчуган, воинственно поставив руки со сжатыми кулаками в тощие бока. Севка был из местных воротил и нередко ощипывал пьяных завсегдатаев кабаков, сшибая последних с ног своими длинными и жилистыми ручищами. Он оценивающе осматривал гостя с головы до ног, нагло ухмыляясь тому в лицо и прикидывая, сколько можно поиметь с этого господина.
– Ооо, мсье, вы сильно ошибаетесь. Я есть француз!.. – осклабясь и, пригнувшись ответил тот, пристально в ответ рассматривая долговязого, находя в нем преинтереснейший экземпляр. – Я есть другъ! Мы приехали дать красивый выступление. Цирк! Cirque du Soleil?! Вы такой слышали? – осведомился он, улыбаясь, не скрывая своей неприязни к подросткам.
Севка шмыгнул носом и смачно сплюнул тому под ноги, едва не попав на туфлю. Француз, сморщившись, отступил.
– Фью, как некультурно, мсье. Плохой воспитание, – поморщился он и тут же продолжил, подобострастно улыбнувшись. – Господаа, у меня есть для вас хороший подарок – два билет. Я всегда ношу с собой, если встречу вдруг хороший человек... Как вы! – он взглянул на Севку, расплывшись в лицемерной улыбке и, отведя левой рукой ворот сюртука, правой проник во внутренний карман и извлек оттуда два помятых билета. Протянул один Севке, а второй его товарищу. Оба мальчугана взяли бумажки и принялись их разглядывать.
– О, это недалеко. Совсем рядом. Тут ваша великолепный площадь – приходите завтра вечером, – уточнил он, откланялся и, развернувшись, вышел из переулка на улицу, растворившись в серой многолюдной массе горожан.
***
Теплая от солнца соломенная кукла с синей ленточкой на талии лежала в сложенных лодочкой руках девочки. Она укачивала соломенную игрушку, напевая нежно колыбельную песенку, гладила свою любимицу и прижимала к груди, прикасаясь к ней пухленькой щекою, как вдруг продолговатая тень закрыла ее от солнца. Нюра подняла голову, с удивлением рассматривая разноцветное лицо человека, стоящего перед нею.
Напомаженное лицо клоуна с синими кругами на щеках и красными вокруг темно-карих глаз, расплылось в широкой бесчувственной улыбке белого цвета. Одетый в широкий красно-черный балахон с расшитыми разноцветными карточными мастями клоун склонил набок голову в колпаке из двух опавших зубцов, меланхолично брякнув бубенцами.
Девочка с длинной русою косою и крупными голубыми глазами непонимающе хлопнула ресничками. Клоун улыбнулся и раскрыл пустые ладони с тонкими пальцами перед ребенком, затем сомкнул левую ладонь в кулачок и легонько дунул в него, прикрыв его правой ладонью. Девочка завороженно следила за манипуляциями, широко раскрыв глаза. Забавно играя пальцами в воздухе, незнакомец плавно отвел правую ладонь от левой, в которой оказался медово-сахарный леденец.
Завидев любимое лакомство, Нюра восхищенно захлопала в ладоши, выронив соломенную куклу себе под ноги. Клоун протянул девочке угощение с натянуто-выжидательной улыбкой на размалеванном скуластом лице. Малышка схватила вкусность и хотела было уже убежать, но с маху плюхнулась в широкое платье матери.
Ширококостная мамаша с перекинутым через плечо выжатым полотенцем неодобрительно разглядывала чужестранца, обнимая малолетнюю дочь. Тот тихонько тряхнул головой, бубенцы ожили. Клавдия покосилась на бронзовые шарики, затем перевела взгляд на разрисованное лицо мужчины, нахмурила брови. Лицедей, впившись немигающим взглядом в женщину, плавно задвигал перед ней раскрытыми ладонями, остановился, дважды похлопал и в его руках появились два синих билетика с позолоченной каймою. Он протянул их Клавдии, та осторожно взяла бумажки, недоверчиво взглянув на чужестранца, затем посмотрела на дочь, стоящую у ее ног. Девочка радостно заглядывала матери в глаза. Женщина улыбнулась ей в ответ, погладив малышку по головке. Позолота билета переливалась на солнце, играя бликами на лице женщины. Клавдия усмехнулась и перевела взгляд на шута, а того и след простыл.
Женщина удивленно хмыкнула, развернулась и, приобняв дочь, направилась к избе, рассматривая синие билетики с изображением шатра с тряпичными стенами.
«Какой-то странный дом», – подумала она.
В зеленой траве, пригибающейся к земле от порывов ветра, осталась лежать позабытая соломенная кукла, обтянутая синей ленточкой.
* Сломался?
** Какой приятный мужчина. Давай возьмем его с собой!
*** Угощайся милый, мсье!
**** Кушай же, месье!
***** Милый, милый, барин ты наш...
Конец первой части... Часть вторая.
Популярные истории:
- Мистика: «Ягодка»
- Мистика: «Фауна»
- Мистика: «Мельник»