Недавно муж собирался на работу и долго укладывал в прихожей сумку с инструментами. Возле него привычно топтались Мотя с Зёмой. В отличие от меня, они ревностно выполняют ритуал «проводи мужа на работу». Причём их не смущает алогичность ситуации: муж мой, а провожают коты. Я в это время торопливо допиваю кофе: муж обещал меня подвезти.
Мотя садится и внимательно наблюдает за процессом обувания и одевания. Зёма ходит кругами. Мне иногда кажется, ему просто больно сидеть на твёрдом полу: кости упираются в тощий филей и создают дискомфорт. А Моте удобно. Муж иной раз чувствует себя неуютно под пристальным взором котов.
- Так и жду, что Мотя сейчас скажет, чтоб я шапку надел, - фыркает муж, который не выносит головные уборы.
- Мя-я-я… - тихонько говорит Зёма, обнюхивающий сумку.
- Зёма спрашивает, почему шарфик не взял, - смеюсь я.
Мотя вздыхает, переступает передними лапами, моргает и продолжает смотреть.
- Ну Мотя! – возмущается супруг.
И он, в целом, прав: за все годы нашей совместной жизни даже я нечасто уговариваю супруга на шапку. А шарфа у него и вовсе нет. Поэтому как-то неправильно, что кот переживает за моего мужа больше, чем я. Что это – ревность?
- Да он просто переживает, что ты ноги опять увозишь невесть куда! Таскать будешь по разным грязным местам, а ему потом лежать!
- Ничего, Мотя, я вечером вернусь, - успокаивает муж.
- Мя-я-я-я, - тихонько говорит Зёма, которого незаслуженно игнорируют.
- А ты чего стонешь? – удивляется супруг, - гулять пойдёшь?
И открывает дверь в подъезд. Зёма подходит и тщательно внюхивается. Удивляется, что воздух свободы пахнет как-то… подозрительно. Конечно, откуда ему знать, что это Тётя Дворник только что помыла полы с хлоркой. Зёма фыркает и пятится: свобода довольно запашиста.
- Я жду в машине, - кричит мне в кухню муж и уходит, забывая закрыть дверь в квартиру.
Я киваю. Через пять минут выхожу в прихожую, где котов уже нет. Меня провожать – слишком много чести. Мотя лениво зевает с кровати, мол, иди уже, не шуми! Пуня спит на подоконнике, Зёма, видимо, в спальне, зализывает душевные раны.
Обуваюсь, выхожу в подъезд, начинаю скрипеть дверью. Тут надо сказать, что наша дверь – особенная, её звук не спутаешь ни с какой другой дверью в подъезде. Он зловещий. Каждый новый человек, приходя к нам впервые, всегда нервно вздрагивает, когда мы открываем ему дверь навстречу.
Не знаю, откуда у нашей скромной двери такой потрясающей силы вокал. Она даже не скрипит, а воет. Если бы я работала звукорежиссёром или каким-нибудь звукооформителем, я бы была от нашей двери в восторге: без любых аранжировок и спецэффектов наша дверь вполне могла озвучивать вой привидений в старом шотландском замке. А усиленный подъездным эхом, этот звук великолепно леденит кровь даже в жаркий летний полдень.
И нет, этот звук не лечится ничем. Мы смазывали петли, подтягивали их, делали что-то ещё, но звук – он, так сказать, потусторонний! Родился вместе с дверью, с нею и помрёт. Мы уже попривыкли, даже полюбили его. Особенно я. Мы ведь, по старой узбекистанской привычке, никак не научимся закрывать дверь на засов, находясь дома. Таким образом, наша дверь защищает нас от непрошенных гостей: незамеченным не проникнешь! Если у гостя нервишки крепкие и он не окочурится сразу от страха – то я уже тут как тут: вежливо интересуюсь, чего припёрлись. А ежели окочурится – надо просто тихонько вытолкать за дверь, как будто так и было.
Словом, хорошая дверь, пусть стоит.
Ну так вот, начала я выть дверью, слышу – за спиной какой-то скрежет и сип.
Батюшки! Зёма! Собственной персоной летит с верхнего этажа, запинаясь на ступеньках, и сипит. У котика от ужаса в зобу дыханье спёрло!
- Зёма! Какого рожна ты тут делаешь?!
Зёма, отпихнув меня лапой, протиснулся в дверь и бессильно прислонился к косяку:
- Успел…
- Ты зачем вообще попёрся?! А если бы я ушла?!
Зёма оглянулся на меня и начал голосить. В стенаниях явно слышались жалобы:
- Зачем-зачем… дверь открыта была, я и пошёл! Я хотел! Держите меня в чёрном теле! Взаперти! Годами без свежего воздуха! Без движения! Без свободы! А я ещё так молод! Я не нагулялся! Я жить хочу!
С каждым выкриком голос звучал всё истеричнее: Зёма явно накручивал себя и останавливаться не собирался. Я поняла: нервный срыв. Зёма представил, что остался в подъезде, а впускать его никто не собирается, и теперь задним числом переживает эту ситуацию.
Был бы он человеческим мужиком, правильнее всего было бы просто влепить ему пощёчину или облить холодной водой. Но воды у меня под рукой не было, а шлёпнуть по щеке тонкую артистическую натуру у меня, разумеется, рука не поднялась. Поэтому я просто захлопнула дверь и повернула ключ.
Зёма поорал ещё секунд пять, но понял, что остался без зрителей и быстро успокоился.
Когда я вернулась домой через пару часов, Зёма всё ещё дулся и отказывался разговаривать. Пришлось выдать ему Шебу с креветкой. Был оскорблён подкупом, но креветок съел. Он же обиженный, а не глупый.
Но с тех пор дверь перед носом закрываем. Ибо свободой можно и в окно дышать, не рассыпешься.