(«Не было ни гроша, да вдруг алтын»)
Так любит ли Баклушин Настю? Конечно, он ей сочувствует, и, по-моему, искренне ужасается той ситуации, в которой она оказалась, поражается, когда Настю оскорбляют соседи («А вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: ''Окажите нам вашего жениха для видимости. Может, с вашей стороны обман!''») - «Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?»
Но его сочувствие не идёт дальше банальных фраз: «Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить, побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности», «Коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить», «Уж лучше в горничные идти». Но все его советы разбиваются о непреложные факты, безжалостно сообщаемые тёткой: «А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем», «Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь».
Положение Насти ужасно ещё и потому, что тётка практически пытается заставить Баклушина на ней жениться: «Ей нужен тёплый угол да кусок хлеба. Вот подойдёт осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрёт через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее»
Давайте посмотрим на его первое появление в пьесе.
«Баклушин.Милая девица, куда же вы так торопитесь?
Настя (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте! Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Баклушин. Боже милостивый! Настасья Сергевна, вы ли это?
Настя (потупляя глаза). Я, я; только вы не ходите за мной.
Баклушин. Что ж вы раньше не остановились, если узнали меня? Я версты две бегу за вами».
Почему он «версты две бежит» за ней? Узнал? Мне так не кажется. Потом он будет размышлять: «Одна, никто её не провожает, ни человек, ни девушка! Без перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется». Может быть, просто увидел «милую девицу» и начал использовать «галантерейное обхождение»? И интересное заключение этих рассуждений: «Но во всяком случае я очень рад, что опять нашел её; мне без неё не шутя было скучно».
Есть ли здесь намёк на любовь?
Перед вторым его приходом тётка станет наставлять племянницу: «Богатым девушкам можно быть глупыми, а бедной девушке ума терять нельзя, а то пропадёшь». И это явно по её совету (или приказу) Настя сначала гонит Баклушина («Мне некогда занимать вас разговорами; я бедная девушка, мне нужно работать»), а затем говорит о деньгах:
«Настя. Дайте мне тысячу рублей ассигнациями... Вот если не дадите тысячу рублей, ну, и…
Баклушин. Ну, и что же?
Настя. Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.
Баклушин. А если дам?
Настя. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно».
Денег у него, естественно, нет. И его слова о жалости к ней («Мне страшно за вас. Вы в опасности... Как бы мне хотелось помочь вам!») - просто пустой звук, потому что за ними не стоит подлинная помощь: «Обстоятельства такие, просто самому хоть в петлю».
Прощаясь с ним, как она думает, навсегда, Настя скажет, что он «мучит» её: «Учите меня, как жить. Зачем говорить о жизни! Мне это очень больно».
В минуту, которую оба они будут считать последней, чувства прорвутся: «Как я любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы я для тебя не сделала». - «Что я теряю, что я теряю! Боже мой!»
По словам Баклушина, у него «есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает ему руки», - долг: «А если б не этот долг, Баклушин женился бы на девушке, которую он любит». Уже при прощании он рискнёт рассказать насте эту «смешную историю», начав, по обыкновению, с насмешки над собой «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Баклушин… Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего ростовщика... Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло… Что за сто рублей переплатил Баклушин в три года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же пропорции увеличиваться до бесконечности». Сейчас он ищет богатую невесту, но «невест не находится, а долг растёт». Снова ироническое завершение рассказа: «Вот я и жду, когда буду должен миллион; может быть, тогда самому ростовщику смешно станет».
Однако история закончится совершенно неожиданно - похваставшаяся Баклушину: «А мы теперь богаты с тётенькой. Вот вы и знайте», - Настя узнаёт, что удавившийся Крутицкий и есть неумолимый кредитор: «Крутицкий? Да ему-то я и должен». И вот уже она заявляет опешившему Баклушину: «Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и непременно». И весело отвечает: «Позволяю», - на его просьбу «Позвольте за вами снова поволочиться».
А что дальше? Настя радостно воскликнет: «Как страшна мне казалась жизнь вчера вечером, и как радостна мне она теперь!» Наверное, недаром она предчувствовала: «У меня что-то повернулось на сердце; в голове мелькнуло что-то такое, что я во сне видела. Это беда какая-нибудь, непременно беда; но мне кажется, что эта беда для меня к лучшему. Какая-нибудь перемена будет». Но только ли радости ожидают её?
Конечно, можно только порадоваться, что ей не придётся идти на содержание к купцу (весьма незавидная перспектива, если ещё и вспомнить его слова: «Дебошу от нас не ожидайте. У других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с приятелями…») Конечно, сплетни завистниц («Стыдно такие деньги и брать-то», «Да ведь уж, матушка, что ни говори, а впрок они не пойдут») можно в расчёт не принимать.
Но вот каким мужем будет Баклушин? Сейчас Настя очень легко скажет о деньгах: «Я знаю, что мы с Модестом Григорьичем промотаем их скоро», - а тётка ещё и добавит: «Уж лучше промотайте, чем беречь так, как твой дядя берёг». А если действительно всё промотают? Оба они какие-то инфантильные, к жизни не приспособленные. Вспомним, как Баклушин пытался Настю утешать: «Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж?»
И, как очень часто бывает у Островского, - открытый финал...
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь
