Ложилась спать я с ощущением неясного предчувствия. Вроде бы, все кошки по своим местам, только Урсула очень уж грустна, никто ни на кого даже и не рычал, а прямо в летнем воздухе разлито ощущение ожидания. Как будто перед грозой.
Но засыпалось при этом легко и хорошо, как ни странно. И вскоре я поняла, что это неспроста. Вокруг запахло зимней свежестью и одновременно с тем — теплом нагретой летним солнцем кошачьей шерсти, а еще чем-то фруктовым. Аромат был необычайно уютным, а запах я чувствую только в одном виде снов — в урсульих. Поэтому я приготовилась выслушать, что у моего пушистого солнышка приключилась. Или, быть может, вновь увидеть хвостатую делегацию?
Этот сон отличался от других. Потому что осознала я себя на большой кровати, как наша, только намного новее, мягче, и больше раза в полтора. Кровать мечты. Я такую хотела бы, когда накоплю на ортопедический матрас.
У комнаты не было дверей, а на окне было что-то вроде мелкой сетки, но при этом оконной двери не было совсем, так что все уличные запахи беспрепятственно попадали в помещение. Рядом со мной на кровати лежала очень грустная Урсула размером примерно с меня, и громко, но как-то печально урчала.
Первым порывом было её обнять, и я не стала отказывать себе в этом желании. Обняла, зарылась пальцами в пушистый мех, и прижалась к большой-большой грустной кошечке.
— Что случилось, Урсёнок? — ласково спросила я мою солнечную наглёжку.
— У меня теперь ничего-ничего своего не будет, да? — вопросом на вопрос ответила она. — Ты теперь гладишь ту кошку, Полухвостую Форточку, а не только меня. И она сидит у тебя на груди, прямо как я. В миски мои нос суёт черная Бозя. Все любимые лежательные места могут быть заняты, а раньше — где хотела лежала! И даже самые высокие — все равно там кто-то всё время лежит, и этот кто-то — не я.
И в лоток тоже Бозя лазает, хотя у нее свой есть. И когти не поточить одной. Ты-то, конечно, всего по три приносишь, но они же на моё лезут всё равно. Вот и получается, что нет у меня теперь ничего, что только моё, и больше ничьё. Всем делиться надо. Даже тобой! А я не хочу, — и прикрыла пушистый нос не менее пушистым хвостом, завершив свою пламенную речь.
Наглёжку стало жалко. И правда, была единственная и неповторимая, а теперь две соседки, и одна шипит, а вторая вообще не понимает, что такое «чужие вещи». Мне и раньше её было жалко, но в этот момент особенно.
— Ну что ты, Урсёнок, ты всегда будешь моей самой любимой кошкой, самой первой, самой умной и самой доброй! — искренне воскликнула я. И это было чистой правдой, потому что, как бы то ни было, а Урсёнушку я любила больше всех.
— А толку? — прагматично поинтересовалась Урсула, приоткрыв один жёлтый глаз. — Ты же их не выгонишь обратно всё равно. И не надо выгонять! Не хочу, чтобы их обижали, а кто вас, двуногих, знает, какие вы. Не верю никому, кроме тебя и Грозного. Ну и… той двуногой, из Дома Многих Кошек. Только ей не говори. Но у нее и так хвост негде опустить, чтоб на другого кота не наткнуться, по моему кошковому мнению.
— Если выгонять не надо, тогда чего же ты хочешь, счастье моё усатое, добросердечное? — мягко спросила я, и принялась наглаживать пушистые бока под тихое урчание.
— Хочу что-нибудь только моё. Чтобы никто-никто не отобрал! Чтобы вот только я, и больше никто, понимаешь? Чтобы даже не могли! Маленькую кошачью просьбу к тебе имею, вот, — последнюю фразу она практически проглотила, сказав себе в мех.
— У тебя ведь есть что-то на примете, правда? — чуть улыбнулась я. У меня возникла догадка, что именно у Урсёны точно никто не может отобрать, и при чем тут я.
— Всё-то ты понимаешь, — проворчала кошка. — Можно к твоим читателям в Сенье ходить только я буду? Это ведь моё место! И всё там было только про меня! Не надо Туне в лапы клавикотуру, и Бозе не надо. Особенно Бозе! Она и так ворует всё время. Можно это оставить только мне? А я буду их в твои сны иногда провожать. Даже Туну буду! Я же твой фамильяр, я умею. Я и других совсем кошек позвать могу, если захочу, только устану потом. Можно-можно-можно?
Я почесала Урсёне грудку и спокойно ответила:
— Конечно, можно. Им от этого вреда никакого, а ты будешь счастливее. Правда, боюсь, Бозя начнет сама тебе под лапу лазить со временем.
— Эта начнё-ет, — согласилась Урсула. — Но если ты не разрешишь, то главная лапа моя будет! Ну и я её прогоню, конечно. Так мы договорились? Сенье моё, да?
— Конечно, твоё, — я улыбнулась. — Ты очень добрая солнечная наглёжка. А за доброту должно становиться лучше, тогда и добра в мире больше будет.
Вместо ответа, Урсула громко заурчала, распушила длинный хвост, и боднула меня головой. И прежде чем прозвенел будильник, мы долго лежали в обнимку только вдвоем в сновиденческой комнате, а я чесала её и гладила шелковистые Урсёновые бока. Иногда ведь для счастья нужна сущая малость, не так ли?
Возможно, вам будет интересно:
Наш телеграм: