Предупреждение.
Все герои Правдивого повествования – фигуры вымышленные, кроме Соловья по кличке Разбойник. Любое совпадение со знакомыми вам людьми случайно. Кроме Соловья.
Да, были люди в наше время…
Идет, бывалоча, перекличка, генерал-аншеф выкликает: «Илья Муромцев!». – «Тута!» - отвечает добрый молодец.
И от голоса того могучего подгибаются коленки генеральские, а что есть людей в строю – то все дрожмя дрожат.
Генерал не зря вместе с Денисом Давыдовым Героя за Березину отхватил. Командует оправиться, делает дыхательное упражнение, подтягивает портупею, поправляет летный шлем и продолжает: «Добрыня Никитин!».
«Здеся!» - гремит ответ. Ухо людское евонный голос слышит, да глаз даже в бинокль не видит. То герой наш верстах этак ещё в полутора. Едет и мотокультиватором помахивает. Вспаханной, понимай, осталась за ним делянка его шестисоточная.
Видно было, как на квадроцикл садился, а не видно, как со двора укатился, только пыльная курева завилась столбом за богатырем.
Аншеф - не промах, человек того же поколения, что и воинство, приосанивается и кличет в третий раз: «Алексей Левонтьевич Попов!». Алеше, замечу вам, любезные читатели, на роду было так написано: «ратным делом тебе труждатися». Генерал это знает. Оттого и выкликает без опаски, не чая подвоха внезапного. Знает, что поручик из своих, хоть и поповский сын.
А Попов из лендровера выскакивает, честь отдает, «я» - как положено - ответствует. Внедорожник его рядом с ним стоит.
Всё в нем не ради красы-басы, а ради крепости богатырской: как ведь шелк не рвется, булат не гнется, красное золото не ржавеет, богатырь сидит на авто, не стареет.
Вот такие вот, товарищи солдаты (и ефрейторы тож), бойцы у старого генерала собрались. Эх, да что там говорить! Богатыри не вы…
И молвит им генерал-аншеф: «Уважаемые господа! Я собрал вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: в стольном городе Киеве разводят боевых комаров. Надо их прихлопнуть, а то, глядишь, с нашими спарятся, и тогда житья нам не будет. В лес, предположим, на речку ту же уже не сходить, после баньки на скамеечке голым не отдохнуть. Город Киев, если получится, надо целым оставить – самим пригодится. А комаров – прибить».
Комары – зло новое, непривычное. Богатыри о их силе даже толком не ведали, денно и нощно в кожу и латы закованные. Баню они военшефу простили: это ему, военачальнику прославленному, вход открыт в палаты кремлевские белокаменные, к осетрам, поросятам жареным, к консомэ и бульонам изысканным на приемах больших генсековских. Герою для похода на прием и надушиться можно. После баньки. Кто ему что скажет.
Стали тут богатыри меж собой судить да рядить, стали думу думать. Говорит им Илья, член мальтийского ордена, выпускник Оксфорда и призер на 110 с барьерами: «Ой вы, братья мои драгоценные, не по крови, а по стали сродственники, по череповецкой на латах стали, по качественной. Думу думать вам вовсе не надобно, думу думать индюку указано. Коль Добрыня так ловок и скор со своим-то его мультиватором, так чего же ему поле нам не вспахать, пока мы с комаром разбираемся?».
Тут горячий Алеша вскочил на капот и кричит по-дурному оттудова: «Ему орати! ["орать" - др.-рус. "пахать". - Прим. Старпера]
Мы орать с тобой, Илья, не учены.
Комары - они другое,
Эту … ухлопаем мы кучами».
И обрезал тот крик
Ихний номер один, мурманчанин Илья, кровь Иванова: «Ты, Алеша, погодь, не спеши и остынь. И готовься для брани с Тугарином.
Если в воздухе слаб, подтянись, не волынь,
Подучись в академье Гагарина».
Не в поле танки грохотали, не мерк у Любы белый свет, то у аншефа мурманчанин дает сподвижникам совет: «Ой вы, други мои верные, ой, Добрыня-хлебороб, ой, Алеша, сын поповский…». (Обращаясь к генералу): «А Вам, Ваше превосходительство, приношу искренние заверения в глубочайшем уважении и прошу принять к сведению, что Вы ни в коем случае не «ой»». - «Так вот, дорогие коллеги по богатырству, очень не рекомендую соваться в эти дела с комарами. Там нужен человек закаленный, отсидевший, как я, безвылазно тридцать лет и три года. А вы где чалились? Что вы видели кроме широт да долгот родных? Так что еду я один. Одному мне сподручнее будет развернуться. Никто свет застить не будет».
Сказано – сделано. И вот:
Из того ли то из города из Мурманска,
Из того села да Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец.
Он стоял заутреню во Мурманске,
А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град.
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна ворона.
Так пехотою никто тут не прохаживат,
На добром коне никто тут не проезживат,
Птица черный ворон не пролётыват,
Серый зверь да не прорыскиват.
А подъехал как ко силушке великоей,
Видит, сила по-чужому обозначена.
Понял молодец, что сила эта наша есть.
Кто ж еще чужие буквы понавешиват?
Удивился тут товарищ Муромцев, что не взят ещё Чернигов этой силою. Мог бы палицей своей махнуть - оно надежнее, чем ракетами и «Градом» всяким этаким. Да не к месту бы ему такое сталося: больно много комарья уже повывелось, в бочки собрано вдали, в далеком Киеве. Что же тратить понапрасну силу-силушку? Чай, комар как раз на то надеется.
(Позже Илья узнал из "Российской газеты", что Чернигов так и не был взят, а войско отвели для освобождения богатых горючим камнем русских недр, чтобы не дать бесам жарить на этом камне людишек православных)
Выходили мужички да тут черниговски.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
- Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольный Киев-град.
Говорили мужички ему черниговски:
- Ты, удаленький дородный добрый молодец,
Ай ты, славный богатырь да святорусский!
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела.
А й по той ли по дорожке прямоезжею
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром коне никто да не проезживал.
Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей Разбойник на сыром дубу,
Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын.
А то свищет Соловей да по-соловьему,
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,
И от его ли то от посвиста соловьего,
И от его ли то от покрика звериного
Те все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются, -
А что есть людей - то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой - пятьсот есть верст,
А й окольноей дорожкой - цела тысяча.
- Жертвы пропаганды, - подумал Илья Муромцев, задумчиво покручивая пшеничного цвета ус, отпущенный им под Чапаева. – Знаю я этого Соловья. Балабол и показушник. Свистеть – я сам лучше его свищу. На клюкве и морошке нашей северной зубы зело мои для свиста приспособлены. Не то что у него, обормота московского, с челюстью белой, но вставленной. – Телевизор, мужички, надо меньше смотреть, - только и сказал он им.
Он спустил добра коня да й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холмы на холмы стал перамахивать,
Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал.
Подъезжает он ко речке ко Смородине,
Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,
Да ко тою ко березе ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей да по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному -
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да й лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклонилися.
Его добрый конь да богатырский
А он на корни да спотыкается -
А й как старый-от казак да Илья Муромцев
Берет плеточку шелковую в белу руку,
А он бил коня да по крутым ребрам,
Говорил-то он, Илья, таковы слова:
- Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвиста соловьего,
Не слыхал ли покрика звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?
А й тут старыя казак да Илья Муромцев
Да берет-то он свой тугой лук разрывчатый,
Во свои берет во белы он во ручушки.
Он тетивочку шелковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в того-то Соловья Разбойника,
Ему выбил право око со косицею,
Он спустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повез его по славну по чисту полю,
Мимо гнездышка повез да соловьиного.
(Дальше вам будет неинтересно, хотя речь идет о женщинах. Но женщины эти совсем не те женщины, а дочери Соловья. Поэтому я неинтересное пропускаю, чтобы снова привести к интересному).
И вот младшей дочери Соловья пришло в голову несуразное (она не знала, с кем имеет дело):
Говорила-то й она да таковы слова:
- А й же мужевья наши любимые!
Вы берите-ко рогатины звериные,
Да бегите-ко в раздольице чисто поле,
Да вы бейте мужичища-деревенщину!
Эти мужевья да их любимые,
Зятевья-то есть да соловьиные,
Похватали как рогатины звериные,
Да и бежали-то они да й во чисто поле
Ко тому ли к мужичище-деревенщине,
Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.
Говорит им Соловей Разбойник Одихмантьев сын:
- Ай же зятевья мои любимые!
Побросайте-ка рогатины звериные,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В свое гнездышко зовите соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте его питьецом медвяныим,
Да й дарите ему дары драгоценные!
Эти зятевья да соловьиные
Побросали-то рогатины звериные,
А й зовут мужика да й деревенщину
Во то гнездышко да соловьиное.
Да й мужик-то деревенщина не слушался,
А он едет-то по славному чисту полю
Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.
Он приехал-то во славный стольный Киев-град
А ко славному ко князю на широкий двор.
А й Владимир-князь он вышел со божьей церкви,
Он пришел в палату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Он сел есть да пить да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.
А й тут старыя казак да Илья Муромцев
Становил коня да посередь двора,
Сам идет он во палаты белокаменны.
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту он дверь-то поразмахивал*.
Крест-от клал он по-писаному,
Вел поклоны по-ученому,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Еще всем его князьям он подколенныим.
Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
- Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый молодец,
Тебя как-то, молодца, да именем зовут,
Величают, удалого, по отечеству?
Говорил-то старыя казак да Илья Муромцев:
- Есть я с славного из города из Мурманска,
Из того села да Карачарова,
Есть я старыя казак да Илья Муромцев,
Илья Муромцев да сын Иванович.
Говорит ему Владимир таковы слова:
- Ай же старыя казак да Илья Муромцев!
Да й давно ли ты повыехал из Мурманска
И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град?
Говорил Илья он таковы слова:
- Ай ты славныя Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутреню христосскую во Мурманске ,
А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,
То моя дорожка призамешкалась.
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную,
Мимо славну реченьку Смородину,
Мимо славную березу ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест.
Говорил ему Владимир таковы слова:
- Ай же мужичища-деревенщина,
Во глазах, мужик, да подлыгаешься,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
Как у славного у города Чернигова
Нагнано тут силы много множество -
То пехотою никто да не прохаживал
И на добром коне никто да не проезживал,
Туда серый зверь да нз прорыскивал,
Птица черный ворон не пролетывал.
А й у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А й у той ли у березы у покляпыя,
У того креста у Леванидова
Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному -
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазоревы цветочки прочь осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей - то все мертвы лежат.
Говорил ему Илья да таковы слова:
- Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Соловей Разбойник на твоем дворе.
Ему выбито ведь право око со косицею,
И он ко стремени булатному прикованный.
То Владимир-князь-от стольно-киевский
Он скорёшенько вставал да на резвы ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья Разбойника.
Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
- Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тко ты, собака, по-звериному.
Говорил-то Соловей ему Разбойник Одихмантьев сын:
- Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати.
Я обедал-то у старого казака Ильи Муромццева,
Да его хочу-то я послушати.
Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский.
- Ай же старыя казак ты Илья Муромцев!
Прикажи-тко засвистать ты Соловья да й по-соловьему,
Прикажи-тко закричать да по-звериному.
Говорил Илья да таковы слова:
- Ай же Соловей Разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тко ты во полсвиста соловьего,
Закричи-тко ты во полкрика звериного.
Говорил-то ему Соловой Разбойник Одихмантьев сын:
- Ай же старыя казак ты Илья Муромцев!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахарные,
Не могу я засвистать да й по-соловьему,
Закричать-то не могу я по-звериному.
А й вели-тко князю ты Владимиру
Налить чару мне да зелена вина.
Я повыпью-то как чару зелена вина -
Мои раночки кровавы поразойдутся,
Да й уста мои сахарны порасходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закричу да по-звериному.
Говорил Илья тут князю он Владимиру:
- Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-то чару зелена вина.
Ты не малую стопу - да полтора ведра,
Подноси-тко к Соловью к Разбойнику. -
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Он скоренько шел в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу - да полтора ведра,
Разводил медами он стоялыми,
Приносил-то он ко Соловью Разбойнику.
Соловей Разбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку ту Соловей одним духом.
Засвистал как Соловей тут по-соловьему,
Закричал Разбойник по-звериному -
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались.
От него, от посвиста соловьего,
А что есть-то людушек - так все мертвы лежат,
А Владимир-князь-от стольно-киевский
Куньей шубонькой он укрывается.
А й тут старый-от казак да Илья Муромцев,
Он скорешенько садился на добра коня,
А й он вез-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
- Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,
Тебе полно-тко кричать да по-звериному,
Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих,
Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек!
А тут Соловью ему й славу поют,
А й славу поют ему век по веку!
Большое дело сделал Илья Муромцев. Избавил он народ от Соловья зловредного. Не дали ему по заслугам Героя России и медаль «За отвагу» не добавили, как он того заслуживал. Дальнейшая судьба его неизвестна.
«А комары?» - спросите вы. Послушайте, что там комары? Мелкие мошки по сравнению с Соловьем.
Муромцев почему к Зеленскому Соловья вез? Надеялся, что обменяет того, пленного, на весь выводок боевых комаров. По дороге богатыря догнал почтовый дрон. На дроне шифровка от генерал-аншефа пришла, что, дескать, комары – очередной фейк киевского режима. Что делать? Илья, не имея куда девать вредину Соловья, по богатырской привычке все же доехал до конечной цели путешествия.
Что скрывать, была у него малая надежда, что Владимир Зеленский за раритетное чудище что-нибудь полезное отвалит, но не выгорело. Вот Илья Соловья разом и порешил. В сердцах. Пусть в сердцах, но освободил народ от посвиста соловьего, от рыка его звериного.
На этом и нашей правдивой истории конец.