Человеку свойственно увлекаться. Я бы сформулировал это по латыни для солидности, но, боюсь, сделаю грамматическую ошибку. Под увлечением я подразумеваю не мимолетную забаву, не страсть, от которой теряешь голову и портишь себе биографию. Нет, я имею в виду серьезное дело, требующее основательного подхода, которое не просто заполняет свободное время, но формирует внутренний мир, существуя параллельно и в гармонии с профессиональными обязанностями.
Мне приходилось видеть немало любительских коллекций, приобрести которые почёл бы за честь любой музей. Это могла быть живопись, старые автомобили, часы, граммофоны.
Я тоже с детства хотел и даже пытался стать коллекционером. У меня был альбом с марками, несколько старинных монет. Однако быстро пришло не то, чтобы охлаждение, но понимание отсутствия предпосылок для занятий подобным делом всерьёз. Означает ли это, что внутренний мир мой скуден? О, нет! У меня есть увлечение, которое я не хотел бы называть игривым словечком «хобби». Я собрал и продолжаю пополнять коллекцию, экспозиция которой всегда при мне и не требует отдельного помещения, особых условий хранения и изощрённой защиты. Я коллекционирую человеческие индивидуальности. Характеры, судьбы, трагедии, если попадутся. Ловлю их, как бабочек сачком, пришпиливаю невидимой булавкой к невидимой стенке и разглядываю на досуге, любуясь переливами узоров и вспоминая обстоятельства охоты.
Поезд вышел из тоннеля, и открывшийся вид морского простора, залитого щедрым солнцем, как масло заливает обширный блин, отвлёк меня от созерцания моей эксклюзивной коллекции, которая только что приросла занятным экспонатом.
Я возвращался со свидания, или с охоты, как кому будет угодно. Из городка с романтичным и точным названием «Под солнцем». Он карабкается по почти отвесному склону прибрежной скалы уже, наверное, около тысячелетия. Мало изменился, редко расстаётся с обитателями, которые живут по сто и больше лет, и иногда принимает пришельцев, избравших его на дожитие. С некоторых пор он стал популярен среди беглой восточноевропейской элиты, способной позволить себе скромную недвижимость в этой относительно недорогой части Ривьеры.
Возвращался позже, чем изначально планировал, поскольку свидание несколько затянулось. Возможно, я не успевал на вечерний сеанс фестивального предварительного просмотра. Да, я включён в состав просмотровой комиссии, отбирающей фильмы для конкурсного показа на престижном кинофестивале. Мою кандидатуру предложил член жюри, занимающий должность атташе по культуре нашего посольства в этой дружественной стране. Так удобнее находиться и перемещаться в зоне, где мне поручено выполнение деликатного и важного задания. Как обычно.
Я ожидал за одним из двух столиков кафе, прилепившегося на краю пропасти, которую приспособили под помойку, наверное, ещё проходившие вдоль моря римские легионеры и карфагенские погонщики слонов. Как только люди не боятся жить здесь, рискуя сорваться в виднеющиеся далеко внизу заросли колючек, пересыпанные разнообразным древним и не очень мусором?!
За соседний столик сел немолодой господин, волнистая, элегантно спадающая за воротник, седоватая с перцем шевелюра которого выдавала принадлежность к творческой профессии. Певец, художник, режиссёр? Словом, богема.
Он смотрел туда же, куда и я, – в пропасть, на колючки и мусор, только, в отличие от вашего покорного слуги, с нескрываемой тоской. Если бы я его не ждал, то, скорее всего, и не признал бы. На фото в нашем досье был упитанный молодой человек, коротко стриженный, чернявый и, судя по нахальному выражению, вертлявый и пронырливый. Но это был он, наш «Филеас», лёгкий на подъём любитель кругосветных путешествий.
Поймав его взгляд, я приглашающе улыбнулся и он, поняв, что я и есть тот, к кому он пришел на встречу, перебрался за мой столик. Для порядка обменялись условными фразами:
– Вид, как с горы Фудзи на залив Сагами, – начал я.
– Оттуда в ясную погоду виден остров Идзу-Осима, не правда ли? – чётко ответил он и добавил отсебятину:
– Закаты здесь волшебные. Солнце уже не жжёт, а наполняет тускнеющим золотом всё вокруг. Даже кофе становится кроваво-золотым.
Я взглянул на свою чашку. Кофе, неплохой для этих мест, был обычного цвета. Правда, и закат ещё не наступил.
Перешли к сути беседы, быстро прошли основные точки и я, давая понять, что разговор приближается к завершению (мне тогда ещё хотелось успеть на просмотр, я торопился к поезду), спросил с вежливым намёком на то, что согласие не обязательно .
– Не желаете ли ещё кофе или чего-нибудь иного?
Поезд вновь нырнул в тоннель, за окном показалась тьма, перемежаемая жёлтыми вспышками настенных фонарей, загрохотал набат подземного эха.
В начале девяностых он сориентировался и вошёл в бизнес иностранного инвестора. Торговал бытовой техникой, рекламировал сервисные услуги. Тогда же стал наводить первые справки о возможности эмиграции. В беседах с партнёрами аккуратно зондировал, нет ли связей в посольствах и других инстанциях.
Нам стал интересен после того, как получил предложение занять должность в министерстве инвестиций. Установление контакта и начальная обработка были доверены молодому сотруднику «станции», который и завёл досье «Филеас». С пометкой «наблюдательное».
Он усердно и умело шёл к цели, вывел из страны немало чужих денег. И о своих не забыл. Когда счёл, что ресурс достаточен, а оставаться на родине ни к чему, да и небезопасно, выехал. Сначала к нам. Мы приняли, помогли устроиться. Досье сдали в архив. Он не скрывал, что на постоянное жительство его влечёт к югу, к солнцу, к морской рыбалке и любованию гигантскими черепахами на пляже. Мы не возражали и не препятствовали.
Прошло около двадцати лет и он получил письмо на бланке кинофестиваля: «Дорогой друг, приглашаем вас принять участие в проекте «Меценат» с целью оказания поддержки талантливым молодым кинематографистам». Подписано членом жюри. Между строк – указание места и времени встречи. «Филеас» вышел по-солдатски точно и даже пароль с отзывом за эти годы не забыл, молодчина.
Поезд выскочил на волю, и я понял, о чём говорил мой собеседник в начале встречи. Наступил ранний вечер. Солнце из раскалённого орудия пытки превратилось в шедевр ювелирного искусства, брошь, благородно сверкающую на груди королевы бала и притягивающую, не ослепляя, взоры всех, кто находится в огромном зале.
Мягкий, но неодолимый свет разливался повсюду, покрывая червонным золотом лазурное море, кремовые облака, изумрудную растительность и, наверное, наш серенький вагон тоже, если бы я мог его видеть. Да, красивый закат, ничего не скажешь.
Суть нашей просьбы я изложил в двух словах. Требуется уточнить кое-какие сведения закрытого характера. Известно, что однокашник «Филеаса» имеет по роду службы прямой доступ к этим сведениям. У них сохранились дружеские отношения, регулярно обмениваются поздравлениями в сети, встречаются в общих компаниях, когда «Филеас» заглядывает в родной город.
Я не стал говорить, что выполнение просьбы может стать началом нового этапа серьезного сотрудничества. Умному достаточно. Sapienti sat.
Он кивнул так рассеянно, что я чуть было не начал повторять задание. Но осёкся, поймав на себе его тоскливый просительный взгляд. Тут-то и предложил ему ещё кофе, собираясь распрощаться.
– У вас есть ещё немного времени для личного разговора?
Неожиданно. Но интересно. В такие моменты во мне просыпается коллекционер. К тому же в основе нашей профессии испокон веков лежит принцип: негласный помощник – это дитя, требующее ласки, заботы, тёплого искреннего внимания.
– Немного есть, – ободряюще ответил я, закрепляя на стуле приподнявшуюся было корму.
– Вы знаете, сколько мне лет, – начал «Филеас», следя за полётом чайки, нарезавшей неспешные круги над древней помойкой. – Жена моя на двадцать младше. Мы повстречались в караоке. Она была со своей компанией, я со своей. Я спел «Стрекозу», это моя любимая. Ну, знаете, конечно, «Стрекоза счастья». Постой, откликнись на мой призыв… Ну и так далее.
Конечно, знаю. В свое время и сам не раз исполнял сей хит в далёком Томбо.
– Ну, так вот, она сказала, что я пою лучше всех. Так и познакомились. И как-то быстро сошлись. Она называла меня своим высоким голубоглазым стройным блондином.
К тому времени меня уже год, как оставила первая жена. Я был удивлён, обижен, не скрою. Я только-только начал прилично зарабатывать, двинулся довольно круто вверх по карьерной лестнице. Мы поженились ещё студентами. Было трудно и весело. Дипломы писали на кухне, дочку купали в жестяном корытце. Вам интересно?
«Ещё как!» – искренне, хотя и беззвучно, откликнулся я, послав ему поощрительный взгляд. Он и не ждал ответа, просто собирался с мыслями, провожая глазами чайку.
– Да, меня обидел её уход. Оказалось, её роман с этим типом длился несколько лет. Я не замечал, у меня были интрижки, но домашнему очагу я был верен всегда. Я нравлюсь женщинам, умею в себя влюблять, но от неё не ожидал. Вскрылось, когда я ей сообщил, что меня переводят в столицу, а она сказала, что не поедет.
До сих пор считаю, что это было с её стороны и предательством, и ошибкой. Меня она подставила под ироничные взгляды коллег и руководства, хорошо ещё, что времена изменились и за развод перестали наказывать изгнанием из «обоймы».
Себя лишила перспективы войти в элиту, в том числе, зарубежную. Дочка осталась с ней, я ей помогаю деньгами, но папой она называет не меня.
Обида обидой, а, собственно, потери я, по сути дела, и не заметил. Работы было невпроворот, вне работы я узнал немало такого, чего не мог себе позволить, будучи семьянином, пусть и не самым примерным. В детали вас погружать не буду, они банальны.
А потом встретил Арабеллу. Так, помните, звали подругу капитана Блада? До встречи со мной у неё было другое имя, но я стал называть её Арабеллой, а она меня – Капитаном. У неё было двое детей, а мужа она прогнала. Он был военным, подавал надежды, но стал пить и, что называется, сошел с круга.
Сейчас у нас в общей сложности четверо. И пятый на подходе. Она давно мечтала об отъезде. Настояла, чтобы мы обосновались именно здесь, Под солнцем, где зима напоминает наше лето, а лето – райскую сказку. Старшие дети учатся в лицее, младшие – в частных школах. Мы с Арабеллой ходили на тунца, на голубого марлина, ездили в Африку на сафари. Я собрал коллекцию черепаховых яиц.
Заметив в моих глазах неподдельный интерес, но не совсем правильно его истолковав, он пояснил:
– От разных видов черепах, в том числе карликовых. Но дело не в черепаховых яйцах, а в том, что Арабелла мне изменяет. У неё связь с моим приятелем и соотечественником, хозяином местного футбольного клуба, за третий состав которого играет её старший сын. Любовник не богаче меня, но моложе. Он даже немного младше её. Я планирую их убить. Поможете?
Если бы я в тот момент отхлёбывал кофе, то непременно поперхнулся бы. Он же сказал, что они ждут прибавления. Значит, тройное убийство?
Смятение и готовность немедленно убраться как можно дальше, хотя бы в эту мусорную пропасть под ногами, явственно начерталось на моем лице. Возникла пауза, которую мало назвать просто неловкой. Это был внезапный паралич, поразивший мои мышцы, речь, мозг и едва не остановивший сердце.
– Вы позволите, я отлучусь вымыть руки? – наконец выдавил я, отнюдь не будучи уверен, что ноги в состоянии перемещать их хозяина в пространстве. «Филеас» ответил учтивым наклоном головы. В его взгляде была уже не тоска, а какое-то весёлое любопытство. «Маньяк или мистификатор?» – ломал я голову, ковыляя в туалет. Хочешь не хочешь, а надо возвращаться за стол.
– Разумеется, мой. В любом случае. – Он изучающе глядел на меня и, видимо, пришел к выводу, что меня мучает вопрос, от кого ребёнок. Сказать по правде, не это было главной из терзавших меня загадок.
– Не берите в голову. Сам справлюсь. Считайте, что я вас разыграл, – тон его был примирительным, но как-то не убеждал. – Я, знаете ли, люблю ставить опыты. По выделению человеческих эмоций в максимально чистом виде. Иной раз удается. Главным образом, низменные. Зависть, алчность, похоть. В вашем случае – ужас. Закрываю в колбу, вешаю бирку и ставлю на полку в своем мысленном лабораторном шкафу.
– А?…
– Да это я сделаю. Куда денусь.
На обратном пути в сторону кинофестиваля я занимался классификацией нового экспоната своей коллекции. Индивидуальность незаурядная, не правда ли? С амбициями, с претензией на превосходство. Он, видите ли, коллекционирует чужие эмоции. А свои, интересно, куда девает? Тоску, к примеру. Я то видел, что она не наигранная, всамделишная. Аутентичная. Впору вешать бирку – и на полку. Ничего, пусть послужит нашей короне. Развеется.
Надо будет поручить «станции» собрать данные на жену «Филеаса» и на её футбольного магната.
В фойе меня встретил член жюри. На его немой вопрос я ответил быстрым красноречивым кивком и направился к просмотровому залу, чтобы хоть что-то успеть. Но он не отставал. Пришлось задержаться у кадки с пальмой.
– Как насчёт «Мецената»? Войдёт? – Тьюсдей, атташе по культуре, заместитель шефа «станции», куратор досье «Филеас», конечно опытный сотрудник. Уже не тот молокосос, которого я за ручку вводил в профессию. Но не мастер. Разве подобает так серьезно, да ещё вслух, проявлять озабоченность по теме, не относящейся к работе? Найду время, деликатно укажу ему в приватной беседе.
Окидываю его беглым взглядом. Гасконская бородка клинышком, загар, клетчатый пиджачок, кургузые брючки. Старается слепить творческую индивидуальность. Нет, в моё собрание он отбор не пройдёт. Смотрит колюче, словно прикидывая что-то в уме. Тоже, что ли, собирает коллекцию?
– Войдёт. Куда денется? Обещал привести с собой других состоятельных эмигрантов. Из спортивного бизнеса.
Задание выполнено, но мне хотелось досмотреть заявки в шорт-лист. Я исхлопотал продление командировки и погрузился в любимую с детства атмосферу кинотеатра. Только экран и немного попкорна. Так, я надеялся, пролетят сутки, а то и двое.
Попадались неплохие, да что говорить, просто отличные зрелые вещицы. Вот, к примеру, молодой, пятидесяти нет, режиссёр и сценарист из России Нестор Лживцев. Сюжет его антиутопии «Сам в душе палач» основан на реальном историческом факте. Когда император Павел возглавил Мальтийский орден, Мальта на какое-то время стала частью России, чуть ли не одной из губерний. Мы, британцы, вскоре восстановили порядок, но курьезный эпизод дал пищу для остроумной и забавной киноверсии. Кремлёвский диктатор решает напасть на Мальту под предлогом восстановления исторической справедливости. Объявляя о начале военных действий, он тычет в объектив пергаментом с руническими письменами и изображением восьмиконечного креста. Якобы, это грамота, дающая ему юридические права на Мальту, а заодно на Родос, поскольку рыцари-госпитальеры отметились и там. К слову, роль кремлёвского маньяка, не главную в эпопее, но важную и колоритную, талантливо сыграл сам Нестор.
Человечество негодует, но поначалу не решается ответить силой на выходку агрессора. Даже в английском парламенте находятся соглашатели и трусы. Но здравый смысл, благородство, осознание ответственности за судьбы мира берут верх. Мы, Великобритания, провозглашаем крестовый поход, под знамёна которого встают все цивилизованные нации. Поход благословляет епископ Кентерберийский (главная женская роль), ему прислуживают римский понтифик и парижский муфтий. Мне, знакомому с нашей церковью не понаслышке, духовная линия ленты особенно близка.
Любовная – меньше. Здесь автор просто заимствовал расхожий шекспировский сюжет. Джульетта – мальтийская рыбачка-патриотка. Ромео – русский «морской котик», отряду которого приказано взорвать склад баркасов и неводов.
Не буду утомлять читателя подробным пересказом. Фильм непременно сделает хорошую кассу. Я смотрел с истинным наслаждением.
И ведь как точно подобрана в названии цитата из Пушкина, кажется. К Пушкину вообще-то есть вопросы. А был ли он? В отношении того же Шекспира специалисты и серьезные любители, вроде вашего покорного слуги, давно ведут острую дискуссию. Не мог один автор создать столько шедевров. И Пушкин не мог, тем более его застрелили в тридцать с чем-то лет. И правильно, незачем писать гадости про европейцев. Мы, дескать, их, русских, ненавидим. Мы варварство ненавидим. А воспитанных людей, тянущихся к культуре, пусть из русской глухой духовной нищеты, вот как мистер Лживцев, мы поддерживаем и ведём вперёд и вверх по трудному творческому маршруту.
В кинозал вторгается посторонний свет и шум. Это Тьюсдей. Видимо, что-то стряслось.
– Сэр, ко мне обратилась пара, прибывшая из Под солнца. Они передали это.
Он протягивает мне свое письмо, адресованное «Филеасу».
– Я счёл возможным потревожить Вас, сэр.
Выхожу, щурясь от яркого дневного света. Оказывается, сутки и впрямь пролетели.
Пара застенчиво жмётся в углу, не решаясь ступить на расстеленную в фойе красную ковровую дорожку. Она – рослая, пышная, фигурой напоминает славянский пасхальный кулич. Ну да, восьмой месяц. Он – небольшой, крепенький, переминается на изогнутых косолапых ножках. Футболист. Тот самый, очевидно, владелец клуба.
– Чем могу служить, мадам? – обращаюсь к Арабелле, понимая, что она – главная. Ну, и учтивость диктует.
– Я нашла это в бумагах покойного мужа, – Арабелла указывает на письмо в руке Тьюсдея, – мы с Диего (футболист скалит не очень искусно выточенные желтоватые крупные ослиные зубы) в память о Капитане хотели бы поучаствовать в проекте «Меценат».
Вопросительно смотрю на Тьюсдея. Тот предъявляет экран смартфона с новостной лентой. Вчера на закате погиб, сорвавшись в пропасть у края центральной площади города Под солнцем, один из активных членов диаспоры, зарегистрированный в яхт-клубе под именем Капитан.
Перевожу взгляд на женщину. Она торопливо испускает скорбный вздох и движением головы призывает меня не отвлекаться.
Мир его праху. Вспомнилась неподдельная тоска во взгляде «Филеаса» и то, как он меня тонко разыграл. Или это была реальная просьба о помощи? Теперь не разберёшь, у славян всё так запутано. Однако в моей экспозиции он, полагаю, на какое-то время задержится.
Что же касается двоих, немедленно желающих стать меценатами… Вдова получит средства, но вряд ли сохранит связи, нас интересующие. Футболист, не исключаю, что он и провернул комбинацию по устранению мужа, должен ещё постараться, чтобы доказать свою полезность. В наш клуб двери тесные. Фильтры надёжные. А в мою личную коллекцию попасть и того сложнее.
Жаль, задание сорвалось. Что ж, придётся подбирать альтернативного исполнителя. Привлеку Тьюсдея. Ему ведь тоже надо искать замену фигуранту досье «Филеас».