Уважаемые читатели! Этот очерк получился до неприличия длинным, а потому разделил я его на две части. Окончание опубликую через пару дней.
Эх и холодно с утра! А я-то по привычке в рубашку с коротким рукавом и жилетку вырядился, не удосужившись заранее посмотреть прогноз погоды. Да ещё и супруга почему-то не проявила своей обычной бдительности. Ну ничего, днем тепло обещали, плюс двадцать. Так что, моя кончина от общего переохлаждения точно не приключится.
По пути на остановку, произошла у меня необычная встреча. Вот, казалось бы, что может быть необычного во встрече со знакомым дворником? Но штука в том, что оделся он, мягко сказать, весьма оригинально. На нём был весьма приличный тёмно-серый пиджак, надетый на голое тело, «семейные» трусы в синюю полоску и чёрные остроносые туфли на босу ногу.
– Здорова, Валер! Ты чего это как нарядился-то? – поинтересовался я.
– Вчера у брата юбилей был. Сначала в кафе отмечали, потом я куда-то ушёл, с какими-то пацанами познакомился, стали с ними бухать. Помню, что где-то купались ночью, а дальше провал полный. Рубашку и брюки потерял, а телефон и деньги, наверно, вытащили. Очухался вот тут, под кустами, немного до дома не дошёл. Иваныч, дай денежку, пожалуйста, иначе сейчас кони двину! Я тебе отдам, ты же меня знаешь!
– На, держи двести рублей. Иди домой, похмелись да поспи!
– Да ну, какой, <нафиг>, домой! Мне убирать надо, иначе мастер с меня шкуру сдерёт. Сейчас только переоденусь…
– Ну ладно, Валер, давай, удачи тебе!
– Спасибо, Иваныч!
Кому-то моя финансовая помощь Валере покажется неуместной. Мол, зачем идти у алкаша на поводу и вновь толкать его на пьянку? Но всё дело в том, что похмельный синдром – это не желание вновь упиться, а тяжёлое патологическое состояние, которое может быть смертельным. По-хорошему, здесь требуется медицинская помощь. Но если нет возможности её получить, то не возбраняется умеренно опохмелиться. Однако я не проявляю добродетель ко всем без исключения рабам алкоголизма. При возможности помогу финансово лишь тем, кто страдает от похмелья. Ну а те, кто хотят лишь «догнаться», дойти до кондиции, могут смело идти мимо.
У входа в медицинский корпус стояли врач Комаров и фельдшер Филиппов из предыдущей смены, принимавшие по дозе никотина.
– Приветствую, господа! Ну как поработали? – спросил я.
– Эх, Юрий Иваныч, это просто <песец>, как поработали! – ответил Комаров. – Вчера бабульку сбили. В неположенном месте вдруг кааак выскочит! С тележкой и с палкой, а резвая, блин, как электровеник! Ну, короче, отбросило её метров на пять, куда палка, куда тележка! Лежит, не шевелится. Мы к ней сразу подбежали, смотрим – живая, только без сознания.
– А травмы-то какие?
– Открытая ЧМТ, переломы плеча и голени. Мы на себя другую бригаду вызвали, чтоб её увезли, а сами гаишников дождались. Пока они место осмотрели, пока нас всех опросили, время потеряли туеву хучу. А потом вся смена пошла наперекосяк. То конфликты на вызовах, то шприцы забыли и потом возвращались. И до кучи – две смерти в присутствии.
– Да, не позавидуешь. Но раз она в неположенном месте перебегала, то к водителю-то претензий не должно быть?
– Нет, никаких претензий.
Переоделся, наркотики получил и на конференцию потопал.
Доклад старшего врача всегда начинается со смертей за истекшие сутки. В этот раз он заострил внимание на одном из случаев:
– Фельдшер Панова выезжала на боль в груди к мужчине пятидесяти пяти лет. На момент прибытия боли уже не было. На ЭКГ синусовая тахикардия, блокада передней ветви левой ножки, гипертрофия левого желудочка. Да вот, пожалуйста, сами посмотрите, – он передал кардиограмму главному. Троп-тест отрицательный. Давление сто пятьдесят на девяносто. Больной сказал, что такое с ним впервые, раньше сердечных проблем не отмечал. От госпитализации отказался под роспись. Она выставила нестабильную стенокардию и направила актив в поликлинику. Были даны sub lingua <названия ингибитора АПФ и бета-блокатора>, рекомендовано обращение к терапевту. Далее, поступил повторный вызов с тем же поводом «боль в груди». Выехал врач Матвеев, но приехал уже к тр-пу. Он выставил внезапную сердечную смерть. Но, я бы не заострял внимание на этом случае, если б родственники не устроили скандал. Они заявили, что смерть наступила из-за неправильно оказанной помощи.
– Я вас понял, Дмитрий Александрович, – сказал главный врач. – Возьму это под контроль, позвоню в «судебку» и узнаю причину смерти. А уже исходя из неё будем думать, как отвечать на жалобу.
Далее подключилась начмед Надежда Юрьевна:
– Коллеги, у меня объявление. Второго июня, в восемь ноль-ноль у нас состоится лекция по оказанию помощи при болевом синдроме. Обязательно постарайтесь на неё прийти! Читать будет доцент кафедры неврологии и нейрохирургии Александр Михайлович Туманов.
– Так ведь в прошлом году мы это слушали, – сказала врач Жидкова. – Ну зачем нам давать по сто раз одно и то же?
– Лидия Владимировна, вас и всех, кто уже был на этом занятии, никто не заставляет. Явка обязательна для тех, кто не был на прошлой лекции и, прежде всего, для молодых специалистов. Мы бы не организовывали это занятие, если б было всё в порядке с оказанием помощи при болевом синдроме. Встречается много случаев, когда обезболивание проводят неадекватно. Самый последний пример: при открытом переломе голени, фельдшер делает к***рол. Разве это адекватное обезболивание? Что мешало сделать наркотик?
– Так если давление низкое, какой может быть наркотик? – спросила фельдшер Кудрявцева. – Мы так больного вообще угробим!
– Нет, я не поняла, а вы не собираетесь, что ли, с шоком-то бороться? Так и повезёте с нестабильной гемодинамикой? – Надежда Юрьевна аж раскраснелась и запыхтела от возмущения. – Вы первый день работаете на «скорой»? Вы не знаете, что нужно проводить инфузии? Про <Название вазопрессора> когда-нибудь слышали? В общем, Нина Петровна, для вас явка на лекцию обязательна!
Вот и завершилась конференция с её накалёнными страстями. Бригада, которую мы меняем, задерживалась на вызове. А это давало нам возможность законно побездельничать.
В «телевизионке» сидели несколько коллег из предыдущей смены, по каким-то причинам не спешившие домой. Обратил я внимание на фельдшера Шишкину. Точней на то, как она в последнее время резко изменилась и постарела. Теперь в ней было не узнать прежнюю хохотушку, любительницу побалагурить и приложить крепким словцом. Раньше её супруг Павел Сергеич тоже у нас работал фельдшером. Специалист отличный, работу свою знал, но вдруг захандрил и ослаб. Перевёлся на половину ставки, но и это не по силам ему оказалось. В конечном итоге уволился он, благо был он пенсионером.
– Здравствуйте, Ольга Евгеньевна! Как там Павел Сергеич поживает? – поинтересовался я
– Ох, Юрий Иваныч… Он не поживает, а доживает…
– Это как так?
– У него же рак простаты. В прошлом году, в ноябре, его прооперировали, курс химии провели. Поначалу всё хорошо было, он и онколога перестал посещать. Зачем, говорит, почём зря туда ходить, если у меня всё нормально? В апреле, когда стало ненормально, пошёл, но уже поздно: там «четвёрка» с метастазами. Он взял и сам в хоспис попросился. Мне теперь перед людьми очень неудобно, осудят, скажут, мол, сдала, от обузы решила избавиться…
– Да перестантьте, Ольга Евгеньевна! Такое могут сказать только идиоты полные. Но в нашем коллективе я таких не знаю. Так что выбросьте эти мысли из головы.
– Да, это-то выброшу. Вот только никак привыкнуть к мысли не могу, что в скором времени хоронить придётся моего Павлика… Раньше о смерти мы и не думали, а она, <самка собаки>, взяла и явилась. Ждёт, наготове уже. А самое-то страшное в том, что уже ничего не изменишь и её не прогонишь…
– Ну что ж делать, крепитесь, Ольга Евгеньевна. От горя время вылечит, хотя и не полностью.
Да, прекрасно я понимал, что моя попытка утешить, была лишь шаблонным пустословием. Но разве существуют волшебные слова, которыми можно отменить неумолимую неизбежность?
Около девяти приехала бригада, которую мы меняем. Врач Анцыферов был зол как голодный хищник и громко зарычал:
– Вызвали, <распутная женщина>, без пятнадцати восемь! Боль в груди, задыхается. Нормальный повод для психиатрической бригады, да? Что, нельзя было кого-то другого направить? Ну <циничные нецензурные оскорбления>, чтоб их всех <нецензурное название полового акта в извращённой форме>!
– Александр Сергеич, а ты посмотри на вещи трезво, – сказал я. – Мы психиатрическая бригада лишь формально. А по факту – самая обычная общепрофильная. Главный с начмедом давно уже всё решили за нас. Надежда Юрьевна, по-моему, при тебе заявила, мол, валять дурака, когда все пашут без заездов, вы больше не будете.
– Да понимаю я это всё, Юрий Иваныч. Но пусть уж тогда официально нас в общепрофильные переведут, да и дело с концом!
– Вот уж нет, не согласен я с тобой, Александр Сергеич, – возразил я. – Если мы не будем психбригадой, то тогда и доплаты лишимся и отпуска огроменного. Зачем нам это надо?
– А, ну да, да… Ладно, <фиг> с ними со всеми! Я сейчас только домой хочу, пожрать как следует и в люлю завалиться!
Первый вызов прилетел без двадцати десять: головная боль у женщины пятидесяти семи лет. Ожидала она нас на платформе автовокзала. Вызвал друг. Странно как-то. Если повод действительно такой, то со стороны вызывальщиков это полнейшее свинство. Мы кто, бесплатная аптека на колёсах? Без нас никак нельзя таблетку принять, коих в аптеках завались?
Прибыли мы на место, пришли на нужную платформу. Народа почти не было. Лишь сидели на скамейке двое старушек, возраст которых явно превышал пятьдесят семь лет. Вдруг распахнулась дверь и к нам выбежал высокий молодой мужчина:
– О, здрасьте! Это я вас вызвал к своей женщине. Ща, погодите малёха, она в туалет пошла! – затараторил он, глядя на нас мутным взором и обдавая густыми алкогольными парами.
– А что с ней случилось-то?
– Блин, ей плохо! Конкретно плохо! Вы её посмотрите! Не дай бог она умрёт, тогда вообще всем <песец> будет!
«Ну-ну, повизжи, может легче станет» –беззлобно подумал я.
Виновница торжества изволила появиться спустя пятнадцать минут. Она была прилично одета, аккуратно причёсана, с грубоватым макияжем. Однако ж никакой макияж не способен полностью скрыть habitus alcoholicus. Тем более, была она заметно пьяней своего молодого друга. Осмотреть и расспросить её я решил в машине.
– Что с вами случилось? – спросил я.
– Вы понимаете, мне очень плохо! Я умираю! – томно сказала она, растягивая слова.
– А что плохо-то?
– Ну как что? Плохо…
– У вас что-то болит?
– У меня всегда душа болит. Вот здесь, – показала она на грудь, являющуюся местом жительства её многострадальной души. – Меня обижали много раз, понимаете? И сейчас обижают. Мне больно от этого, понимаете?
Дальнейшая беседа не имела никакого смысла.
Несмотря на очевидную ненужность детального обследования, мы добросовестно сделали ЭКГ, измерили давление, провели пульсоксиметрию и глюкометрию. Само собой разумеется, что никаких признаков тяжёлой патологии не выявили. Дали ей три таблетки волшебного г***цина и выпустили из машины на вольный свет. Её друган тут же озабоченно спросил:
– А укол вы ей сделали? Танюх, тебе сделали укол?
– Нет, – ответил я. – Не надо ей никаких уколов.
– Э, вы чё, ваще, что ли? Не, давайте делайте ей укол!
– Так, уважаемый, тебе уже всё было сказано. Отойди отсюда!
– Никуда я не отойду! Вы чё, блин, <офигели>, что ли?
Тут из машины вышли мои парни.
– Слушайте, друзья, вам же сказано, топайте отсюда оба! – сурово сказал фельдшер Герман. – Вам неприятности нужны?
– А ты чё тут, самый здоровый, что ли? – даже и не думал успокаиваться друган. – Давай отойдём, побазарим по-пацански!
– Слышь, клоун, свои пацанские понятия в опу себе засунь! – вступил в разговор медбрат Виталий. – Если сейчас не угомонишься и не свалишь, мы тебя уложим мордой в асфальт и сдадим в полицию! Ты понял, чудило?
– Да <фиг ли> вы как менты базарите? Пошли вы все <нафиг>, уроды <долбаные>!
Высказавшись, кавалер обнял свою даму за талию и ушли они в прекрасную даль, на поиски новых незабываемых приключений.
Диагноз Танюхи прямо на ней был написан. Причём так, что не сотрёшь: токсическая энцефалопатия и алкогольное опьянение. Проще говоря, пропила она немалую часть своего мозга.
Следующий вызов прилетел буквально через пару секунд после освобождения: психоз у мужчины сорока восьми лет.
Открыла нам пожилая женщина, на лице которой одновременно выражались испуг и растерянность.
– Здравствуйте, я вообще понять не могу, что с ним творится. Белая горячка, что ли? Но ведь он последние дни вообще не пил.
– А что происходит-то?
– Он мою куртку в унитаз суёт. Засунет, вынет, отожмёт и опять суёт. Я его спрашивала, мол, что ты делаешь-то? А он чего-то бормочет непонятное. Слушайте, я его боюсь, мало ли чего ему в башку-то взбредёт!
– Вы его мама?
– Нет, тётка, но я его вместо матери вырастила. Раньше-то он с семьёй жил, квартира была хорошая. А потом всё потерял, всё пропил. Ну а я пожалела его на свою голову, к себе поселила. Теперь он мне совсем житья не даёт со своими пьянками. Не знаю, что и делать. И выгнать на улицу жалко, и терпеть больше сил нет…
Болезный действительно занимался тем, о чём сказала его тётка и не обратил на нас ровно никакого внимания. Его движения были отточенные и целенаправленные. Плотно засунул куртку в унитаз, вынул, отжал, вновь засунул и так до бесконечности.
– Руслан, а ты зачем это делаешь? – поинтересовался я.
– Прочищаю. Прочистить надо, – ответил он.
– Так ведь прочищают-то тросом, а не курткой.
– Не, всё нормально.
– Значит унитаз чем-то засорился?
– Туда проволока попала. Вон она, везде валяется.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я очень боюсь…
– Чего или кого ты боишься?
– Меня на улице ждут.
– Кто ждёт-то?
– Два старика каких-то.
– Так, ну всё, Руслан, давай прекращай прочистку и в больницу поедем. Иди собирайся.
– Не-не-не, не надо! Никуда не поеду. Меня Лёха зовёт, надо ящики перетаскать.
– А ты сейчас где находишься?
– На складе. Вон, тридцать ящиков стоят, ща будем перетаскивать. Лёх, скажи им, чтоб проволоку убрали! – крикнул он.
– Руслан, я договорился, тебя отпустили. Всё, поехали!
– Не-не-не, не надо! Всё, я пошёл.
Вот ведь за…нец несговорчивый! Что нам оставалось делать? Пришлось его силой вытаскивать из маленького узкого туалета, как винную пробку. Ну а в машину повели уже безо всякого принуждения. При этом он растерянно озирался и непонимающе спрашивал: «А чё такое-то? Что, вообще, происходит? Мы где?».
Алкогольный делирий был виден сразу, безо всякого диагностического поиска. Вот только уточню, что в данном случае делирий являлся «профессиональным». Нет, это не потому что Руслан профессиональный алкоголик и белогорячечник. Просто он считал, что находится на работе и готовился выполнять свои обязанности. К сожалению, такая форма делирия имеет неблагоприятный прогноз.
Повод к следующему вызову был исключительно отвратным: задыхается мужчина девяносто семи лет. А отвратность заключалась в том, что мы имели все шансы нарваться на смерть в присутствии. Но, выбирать не приходилось, и мы покорно поехали.
В прихожей нас встретила невысокая пожилая женщина с короткими седыми волосами и сразу закричала:
– Помогите, помогите! У него, наверно, астма! Он умрёт сейчас, задохнётся!
Из комнаты вышла девушка и принялась её утешать:
– Бабуль, ну всё, всё, успокойся, нельзя так. Иначе ты и сама-то свалишься. Пойдём, пойдем…
Неимоверно худой, бледный, с синеватым носогубным треугольником, больной лежал на кровати. Дышал он с трудом, словно через силу и из груди его слышалось клокотание. Для того, чтоб представить себе этот звук, можно медленно подуть через трубочку в воду.
Нет, это была никакая не астма, а отёк лёгких собственной персоной. Давление девяносто на сорок. «Ну что за <грязное ругательство>!» – мысленно крикнул я. Уважаемые коллеги безусловно поймут мои эмоции. Ведь что может быть хуже отёка лёгких на низком давлении? В таких случаях приходится метаться меж двух взаимоисключающих действий. Для повышения давления нужно лить, наполняя кровеносное русло, но обильные инфузии утяжеляют состояние больного. Вот и выбирай, что лучше! Но самой главной пакостью был тот факт, что отёк лёгких у этого больного возник не сам по себе, а на фоне острого трансмурального инфаркта миокарда. Минут через десять после нашего приезда больной выдал асистолию и ушёл в клиническую смерть. Сложившаяся ситуация характеризовалась лишь одной звонкой фразой: полный <песец>!
Быстро переложили больного на пол и приступили к сердечно-лёгочной реанимации. Хотя при этом мы изначально знали, что толку от неё не будет. Ведь трансмуральным называется обширный инфаркт, поражающий все слои сердца. Здесь стоит заметить, что такой вид инфаркта хоть и несёт угрозу жизни, но всё-таки не означает неминуемый смертный приговор. Вот только у этого больного шансов не было совсем. И даже призрачных. Пожилая женщина, оказавшаяся его дочерью, рассказала, что отец ранее перенёс три или четыре инфаркта. Сердечная мышца и так-то была потрёпанной, а теперь полностью утратила жизнеспособность.
Когда истекли положенные тридцать минут, реанимацию прекратили. Подобрав наиболее мягкие слова, я сообщил обо всём родственникам. Дочь тут же разразилась пронзительными причитаниями и на наши успокоения почти не реагировала. Была у меня мысль уколоть её <Название бензодиазепинового препарата>, но не стал этого делать. Всё дело в том, что у пожилых он может вызывать делирий. Так что ограничились мы пятью таблетками гл***цина. Разъяснил я им дальнейшие действия, и ушли мы без чувства исполненного долга.
После этого вызова писанины было много. Кроме записей в планшете и карте, пришлось оформлять протоколы реанимации и констатации смерти. Всё это, кроме планшета, можно было отписать на Центре, но не люблю я, когда на мне висят всякие недоделки.
Все фамилии, имена, отчества изменены