Сентябрь тихо тлел сухим листом в пожаре осенних дней. Вечер погасил закатные сумерки и зажёг над жестью крыш, мерцающие гирлянды звёзд. Ольга пришла как всегда нарядная. Синее твидовое платье, аккуратно ложилось на контуры её тела. Обозначенные косметикой плавные черты лица светились радостью. Посидели за нехитро накрытым столом, выпили. Ольга красненького, а Гвоздь на водку налёг, да только поперёк горла она ему встала – не лезет. Говорил Гвоздь мало, сбивчиво и однообразно, в глаза не смотрел, лицо было цвета серого воска.
– Заболел ты Валер, что ли? – спросила Ольга. – Осунулся, вон, желваки повылазили даже, как скелет стал.
– Бесовщина сплошная, по жизни опутала меня. Не продохнуть. Из морока прошлого вся чернь сквозь рубаху наружу рвётся, только ослабь пуговку и захлестнёт с головой. Волком выть хочется.
– Перестань, – Ольга провела рукой по колючему ёжику его седых волос. – Всё будет хорошо. Зачем, напрасно, сам себя живьём в землю зарываешь? За самой тёмной ночью, обязательно следует рассвет. На этом и держится мир и никак по-другому быть не может. Человек приходит на эту землю, изначально грешным и весь путь его по жизни – тёмный и беспроглядный. Лишь в самом конце своего пути он узрит этот свет. Свет очищения.
– Метафизика какая-то пошла, – уныло глядя на Ольгу сказал Гвоздь.
– Не метафизика, а истина. Тебе надо съездить к отцу Афанасию, что служит в церкви Успения Пресвятой Богородицы. Это тут недалеко от посёлка.
– Не лечи меня, мать, истинами – поздно, наверное, уже.
– Истину познать – никогда не поздно.
Ольга бесшумно оделась, Валера виновато отвернулся к стене. Хотела она сказать что-нибудь ободряющее и, наверное, ненужное, но побоялась обидеть его и ушла. Так и уснул Гвоздь отвернувшись лицом к зелёным отцветшим обоям.
Снилась Гвоздю той ночью Пресвятая Богородица с младенцем на руках и разливался от неё невероятно яркий и слепящий свет. Тепло тянулось по телу Гвоздя. Чувствовал он себя легко и возвышенно. Торжественно грянули небесные литавры, закладывая уши. Лик Богородицы был ясный и одухотворённый. Заворожённый стоял Гвоздь и созерцал сие чудо, боясь даже лишний раз вздохнуть чтобы не спугнуть видение. Богородица протянула к Гвоздю свою длань и коснулась его чела. И не было уже после этого жизни Гвоздю, ибо прожил он её в это мгновение и всё грядущее смертью будет и тленом. Затем, сияние исчезло и лик Богородицы сделался старым и измученным, похожим на лицо его умершей матери. Молвил тогда младенец, хриплым голосом Кондрата:
– Сожги ты, Гвоздь, эти деньги нахер! Грех великий на них. Вымоли себе всепрощение…
Через мгновение всё исчезло, и тьма, прародительница жизни, заполнила воспалённое подсознание Гвоздя. Дальнейший сон, до самого утра, потёк неспешной рекой, без сновидений.
6
Церковь Успения Пресвятой Богородицы стояла в маленькой деревушке на востоке от посёлка. Два часа Гвоздь протрясся в пыльном рейсовом автобусе, кляня себя, что решился на эту сомнительную поездку.
Небольшая церковь белого цвета, с кое-где облетевшей краской, обнажающей ярко-красную кладку, внушала Гвоздю определенность и спокойствие. Нещедрое на ласку отцветающее осеннее солнце, иногда выглядывало из-за рваных, низко посаженных облаков, и разливало рыжие пожары по куполам. Колокола мягкой сталью пролили Благовест и распугали чёрные стаи ворон. Внутри церкви умиротворённо и тихо, спокойно – пахло оплавившимся воском и вечностью.
Батюшка Афанасий, предстал перед Гвоздём во время службы во всей красе. Тугим тенором, он вытягивал из сухих слов священного писания волшебные мотивы будоражившие слух. Гвоздь стоял заворожённый, открытым ртом ловя волшебство таинства, слетавшее с батюшкиных губ. После службы, Гвоздь попросил отца Афанасия об исповеди.
– Давно ли исповедовался сын мой? – глуховато спросил отец Афанасий.
– Никогда Батюшка, – тихо ответил Гвоздь.
– И в чём же ты хотел покаяться?
– Грешен, я.
– А кто без греха? Человек априори, с грехом рождается и тащит его через всю свою жизнь и только от человека зависит, легко ли будет идти по жизни с этим грехом. Сможет ли он сбросить его с плеч своих, при входе в царствие божие.
– Я грабил, убивал, вёл жизнь неправедную и бестолковую.
– У тебя есть ещё время исправиться, очиститься.
– Отсидел я уже своё.
– Спасение — это преображение человека. Его просветление, а не справка из Гор суда.
– Что делать-то отец Афанасий?
– Попробуй для начала молиться, разговаривать с Богом.
– Не умею я, не научен был по жизни.
– А ты начни как можешь, а там как пойдёт. Грех удаляет человека от Бога, а не Бога от человека.
– Времени у меня осталось мало совсем. Бог творит как хочет, а человек как может…
– Ступай с миром сын мой. И помни в первооснове всего на планете есть свет, свет тебя ведущий по жизни. Его и держись даже если брезжит он совсем слабо – не теряй его из вида.
Гвоздь поставил свечку матери и помолился, как мог. Он обращался к единому Богу, тому который разговаривал на всех языках. Всемогущему и всепрощающему…
Путался сначала в словах Гвоздь, сыпались ломкие фразы, превращались в труху предложения, никак он не мог начать, поймать нужный ключ повествования.
– Господи, грешен я… Господи неправедно… Бестолково…
Всё один и об дном и всё равно всё не так, как надо. Отчаялся было Гвоздь и хотел уже уходить, пока не сказал вполголоса сам, того, не ожидая от себя:
– Не жалею ни о чём Господи, что было, то было, за то суд земной понёс, а суд небесный ещё предстоит. Там и спросят меня за всё по высшей категории. И точно знаю, не будет мне никакого снисхождения, избавления и очищения. Святое это таинство оставь, Боже, для более достойных путников, чем я. Не за себя прошу, не будет мне дороги в малиновый рай. За убиенного мной Серёгу Кондратьева прошу. Забери его к себе, хоть куда-нибудь на задворки Райских кущ. Зазря я его тогда, но дело в прошлом. Не вернуть. Избави, Господи, его от мучения, пошли ему сухие сигаретки, чтобы не мучился он там пока меня дожидается, а ждать меня осталось не долго. Спалю я эти деньги и дело с концом. Не достанутся они никому, – Гвоздь поразмыслил мгновение и добавил. – Аминь, наверное.
Гвоздь дрогнувшей рукой выудил из неподатливой пачки сигарету и находясь ещё в некотором оглушении прикурил. На секунду бросив беглый взгляд на пёструю толпу, которая словно вороньё толкалась на остановке. Ему показалось что промеж них промелькнула мама. Такая какой он её последний раз видел – маленькая, согнутая временем и морщинистая, в нелепом пёстром платке. Принесла она тогда на свидание пирожки с капустой, смотрела на него ласково, без осуждения, обесцвеченными временем глазами, улыбалась, что-то говорила. Лет пять назад это было…
Защемило сердце, резануло, до боли. Задыхаясь, жадно ловя ртом воздух, Гвоздь выкрикнул сдавленно:
– Мама…
Запнувшись, рванул со всех ног через дорогу к остановке. И встали в горле комом слова несказанные…
– Мама, – еле слышно прохрипел он.
Подъехал автобус подняв ворох придорожной пыли, а когда он отъехал, на остановке никого не было. Только на лавочке лежали кем-то забытые две одиноко горящие бардовые розы.
7
Теперь Кондрат постоянно сидел у Гвоздя на кухне, ночью и днём. Своими пустыми глазницами втягивая всё живое пространство вокруг себя. И, как только, завидев Гвоздя, непременно изрекал следующее:
– Ну, чего Валер, спалишь деньги-то? За сигаретки гранд мерси, теперь настоящая малина!
Если бы Гвоздь мог зарыть его второй раз, он непременно это сделал даже не задумываясь.
Гвоздь закинул в старый холщовый рюкзак бутыль керосина, газеты, утрамбовал мешок с деньгами и отправился в лес. С помощью огненной стихии, бескомпромиссно пожирающей денежные знаки североамериканских штатов, искать истину и путь к всепрощению.
Обогнув центральную площадь, где сбоку кипел рынок, Гвоздь вышел к окраине посёлка и пошёл по загородному шоссе на север. Шёл Гвоздь, не торопясь, сбивая придорожную пыль с обочины. Полной грудью вдыхая свежесть осеннего дня.
Пройдя небольшую желтоватую поляну, он вышл к перелеску, где стояли облетевшие берёзы, вперемежку с осинами. Высыпал из пакета деньги, обложил газетой, облил керосином и поджёг.
– Вот и всё бродяга! Конец истории. Не жили богато и не будем впредь.
Когда костёр догорел, Гвоздь присыпал его землёй. То, что ещё недавно могло сделать его богатым, теперь превратилось в труху, гору чёрного пепла.
Гвоздь вышел из перелеска на поляну, неожиданно из-под тяжёлого свинца туч выглянуло робкое желтоватое солнце, похожее на цыплёнка, и полоснуло придорожную поляну ярким осенним светом. Спустя некоторое время низко висевшие облака, покрыли всю необъятную гладь неба. Задул тревожно ветер, где-то вдалеке прогремел гром. Закапал, нудно шурша, сентябрьский дождь.
Деньги — это сила, даже после того как они превратились в ворох чёрного пепла. Способны они судьбы человеческие вершить. Так Валета, например, его дружки, узнав про исчезновения мешка, наполненного долларами, с маниакальным удовольствием порезали на кожаные ремешки. Затем, самих этих товарищей, обнаружили по частям бродячие псы на загородной свалке. Далеко за пределы повествования тянется вереница кровяных следов, льётся ручеёк человеческого горя. Правильно, наверное, сказал Кондрат про эти деньги – грех великий на них.
Что касаемо Гвоздя, то свой выбор он сделал. Правильный или нет, этот вопрос стоит адресовать вечности, которая вскорости всех нас рассудит. Побрёл Гвоздь, успокоенный, по лунной дорожке в царствие небесное. Где свершиться над ним великий суд и дано будет ему наказание, по делам его…
Автор: ivanegoroww
Источник: https://litbes.com/vor/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке!
#ирония #рассказ @litbes #литературная беседка #черный юмор #книги #чтение #романы #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы
