В праздничном календаре наших предков помимо церковных праздников были также и торжества, связанные с постоянно меняющимися временами года. Люди провожали один сезон и тут же радостно встречали другой, благодаря чему время не перетекало у них совершенно незамеченным из зимы в лето, подобно тому, как происходит это у нас сегодня.
К каждому такому празднику приурочены были определенные традиции, определенные символы и атрибуты, олицетворяющие то или иное явление, и даже собственная обрядовая кухня, в которой тоже заключался глубокий символический смысл.
Порой в народные обычаи вплетались элементы откровенно мистические, таинственные, уходящие корнями в дохристианское прошлое славян. Но тем не менее, эти праздничные обряды сохранялись в России вплоть до начала прошлого века, а потому небезынтересно, все же, узнать, для чего они устраивались и что означали они в сознании людей, которые жили в нашем Отечестве несколько веков назад.
О двух таких загадочных старинных торжествах – о забытом ныне Семике и о таинственной, преисполненной мистики Русальной неделе – можно найти сведения в двухтомной Этнографической энциклопедии Олега Платонова, опубликованной на православном интернет-портале «Азбука Веры», а также в «Энциклопедии русских обычаев», составленной в начале столетия известным российским библиографом Натальей Юдиной.
ЗАБЫТЫЙ ПРАЗДНИК СЕМИК
Старинный праздник Семик наши предки отмечали в седьмой четверг после Светлого Дня Воскресения Христова. Потому-то и получил он такое необычное название, напоминающее о числе «семь».
Торжество это не вполне церковное. Скорее, оно являет собою дань уважения многовековым традициям русского народа, берущим начало в глубинах минувших столетий.
Это день праздничных народных гуляний, посвященных прощанию с весной. Точно также, как любимая в народе Масленица, по большей части, в сознании людей воспринимается как проводы зимы, так в старину, во многих губерниях, принято было прощаться и с весенним периодом, одновременно встречая жаркое красное лето. В некоторых селениях Семик даже называли честным, точно так же, как и Масленицу.
Главным символом этого праздника, неразрывно связанного с покрытой в это время года благоухающими цветами и сочной зеленью землей, была изящная русская березка, которую к дню Семика празднично украшали разноцветными лентами, бусами и платками, словно желая выразить через такое красочное многоцветие приближающийся расцвет природы, украшенной по Мудрости Господней всевозможными цветовыми оттенками.
Нужно упомянуть, что помимо березки, в старину на Руси весьма почитаемы были также могучий дуб и целебная медоносная липа. Деревья эти считались в народе заповедными – то есть такими, от которых без надобности, из баловства, нельзя было даже и веточки отрезать. Вероятно, корни этого поверья уходили в таинственную глубину веков, когда славянские племена были еще язычниками.
На церковную службу в этот день шли люди с букетиками полевых цветов, а пол в храме, также, как и на Троицу, в Семик устилали свежескошенной травою для того, чтобы вся окружающая обстановка напоминала по облику благоуханную зеленую рощицу.
Побывавшие в церкви букетики не выбрасывали. Их засушивали и бережно хранили для всяких бытовых надобностей. Обычно их подкладывали в амбары и житницы, надеясь, что с их помощью зерно и сено будут надежно храниться, и амбарные запасы не попортят мыши. А иной раз подкладывали их на расположенные под крышей сеновалы, веря, что эти освященные цветочки, с помощью переданной им Благодати, уберегут крестьянские дома от попадания в них молний.
После праздничной службы начиналось веселье.
Почти все деревенские избы украшены были снаружи березовыми ветвями. Это делалось для того, чтобы, проходя по улице, людям казалось, что идут они не просто по дороге, а по настоящей березовой зеленой аллее.
Все собирались на гулянья в ближайшей к деревне роще. Здесь обычно и росла та самая украшенная лентами праздничная березка, которую выбирали символом торжества. Разумеется, люди приносили с собою и праздничное угощение: пироги, традиционные лепешки и обязательно яйца, из которых тут же готовили пышущую жаром общую дружескую Царь-яичницу.
Нужно сказать, что на Семик блюда, приготовленные из яиц, были обязательным угощением общей трапезы, ведь обычное яйцо во все времена ассоциировалось у людей почти всех народов с зарождением новой жизни и с плодородием. К торжественному застолью готовили всякую выпечку с ними, иногда придавая ей форму венков. В некоторых губерниях принято было, как и на Пасху, дарить друг другу крашенки. Только окрашивали их уже не в красный цвет, напоминающий о Подвиге Искупителя, а в зеленый или желтый, напоминающий о теплом летнем солнышке и о возрождении живительных сил расцветающей в этот период природы.
После трапезы пели песни, плели венки из зеленых молодых веток, вплетая в них ландыши, незабудки и прочие цветы. Водили хороводы. Начинался самый разгар народного веселья…
Потом все шли к пруду или к речке. С закрытыми глазами опускали на воду венки, по которым нередко загадывали о будущем. Очень плохой приметой считалось, если венок потонет – это означало, что девушка не выйдет в том году замуж, а, может быть, еще и недуг тяжелый одолеет ее. Зато очень хорошей приметой считалось, если венок поплывет по водной глади, да еще и против течения.
В каждой местности были в этот день свои обычаи. Своя последовательность праздничных действий и свой песенный репертуар. Однако были и общие для всех элементы торжества: украшение дерева разноцветными лоскутками и лентами, совместная трапеза, песни и хороводы, плетение обрядовых венков с последующим опусканием их на воду. Правда, в некоторых губерниях принято было не опускать те венки в воду сразу же, а хранить их в доме до Троицы.
Впоследствии, когда праздник этот стал утрачивать в народе свое значение, его отголоски в виде некоторых обрядов закрепились в праздновании Дня Светлой Троицы. Однако в наши дни в ряде случаев, если не обратиться за разъяснением к специалистам-этнографам, можно даже и не понять, откуда взялись в христианском обиходе те или иные традиции, и что еще того хуже, не познав символической сути этих обычаев, основанных на народной многовековой мудрости, можно без должного рассуждения объявить эти традиции языческими. Потому то и изучают так тщательно исследователи фольклора те давние народные обычаи и обряды, которые много столетий были неразрывны с жизнью наших далеких предков.
ТАИНСТВЕННАЯ РУСАЛЬНАЯ НЕДЕЛЯ
Первое упоминание о таинственных «Русалиях» встречается в старинной Лаврентьевской Летописи на 1068 год. Эту древнюю рукопись некий монах Лаврентий составлял по велению Суздальского князя Дмитрия Константиновича – правнука князя Андрея Ярославича, младшего брата святого Александра Невского.
В том документе старец решительно осуждал существовавший в народе обычай праздновать мистические «русалии», призывая притом духи враждебных людям водяных демонов, которые, по поверьям древних славян, способны уберечь их урожай от летней засухи. Торжества те сопровождались разгульными гуляниями с песнями и шутками, и боголюбивый Лаврентий весьма сетовал на то, что люди обращались за помощью не к Истинному Сотворителю мира, а к нечистой силе.
В древнерусском своде нравственности «Слово о злых женах» также есть упоминание о широком распространении в народе празднования так называемых «русалочьих дней», сопровождаемых «бесовскими игрищами», «потехами с плясанием» и «ряжением в звероподобные маски». Причем составители данного сборника называют русалками не только мистических сущностей, являющихся людям в образе водяных дев, но и всех участвующих в поклонении им женщин.
Так что же означал этот праздник для наших далеких предков?
По старинным народным верованиям с Троицына Дня водяные русалки, облюбовав кряжистую плакучую иву, склонившуюся над прудом, или же раскидистую березу, выходили из воды и жили на этом дереве чуть ли не до конца лета. Люди верили, что ночью, при лунном свете, который для этой нечисти является более ярким, чем для них, русалки, раскачиваясь на упругих ветвях деревьев, перекликаются друг с другом и напевают тихие протяжные песни. Иногда они устраивают игры, разбегаясь по лесным полянам и рощицам, и там, где пробежит такая водяная жительница, по поверью, трава растет гуще и не в пример сочнее, чем на других участках земли.
И, хотя на вид кажутся они хрупкими и безобидными, человеку ожидать от этой нечисти опасности следует гораздо большей, нежели пользы. Ведь, когда русалки плещутся в воде, то не забывают притом запутывать рыбацкие сети и портить жернова мельниц. На сельские поля и угодья насылают они бури и проливные дожди, губящие молодые зеленые всходы, а град и вовсе могут накликать такой, что побьет он все крыши у деревенских жителей.
А еще, по народному поверью, очень любят они похищать у нерадивых хозяек, разбрасывающих где попало свои вещи, пряжу и холсты полотняные, особенно, если такая хозяйка, отправляясь спать, не перекрестит, по примеру благочестивых христиан, свой дом на четыре стороны, читая при этом молитву «Да воскреснет Бог». Украденную пряжу они разматывают, качаясь на деревьях, и похваляясь своею добычею перед другими нежитями.
По мнению наших предков спастись от русалочьих чар можно было, молитвенно воскуряя в дому ладан или возжигая Страстную свечу, а также бережно сохраняя весь год за иконами священную вербу. А еще в те далекие времена наделяли славяне особой силой отгонять эту нечисть целебную траву полынь, пучки которой порой не только развешивали над входной дверью, но и раскладывали по всему дому, и даже брали с собой, собираясь в «русалочьи дни» в лес, куда ходить в эти дни поодиночке считалось делом весьма опасным. Не оставляли пастись в лесу в эти и домашний скот.
Несмотря на строжайшие запреты Церкви, окончательно искоренить в народе подобные верования так и не удалось. Даже в строгие времена Средневековья люди кое-где продолжали праздновать русалии. Такое положение дел решительно осудил собравшийся в Москве весной 1551 года Стоглавый Собор, на котором присутствовал сам Иван Грозный. Но и это не помогло. И даже уже в веке XIX-м все еще существовала в России, в кое-каких отдаленных губерниях, традиция отмечать эти мистические дни. Об этом свидетельствовал русский историк и этнограф Антоний Степанович Петрушевич, составивший в 1866 году сводный календарь народных обычаев и включивший в него празднование в начале лета «русальной недели». Причем особенно он выделял на этой неделе четверг, называя его «Русалочьим Великднем».