В 1988 году в январском номере журнале «Уральский следопыт» начала печататься повесть известной советской писательницы-фантастки Ольги Ларионовой «Чакра Кентавра». Жанр был необычным для советской литературной традиции, других примеров космооперы в фэнтезийном антураже, изданных в СССР, как-то даже не вспоминается. Но изюминкой повести были вовсе не сюжет и тем более не антураж, а центральная идея. Её можно было бы назвать абсолютно оригинальной, если бы она не базировалась на психологическом эксперименте, впервые поставленном американским исследователем Джорджем Малкольмом Стрэттоном аж в 1896 году.
Стрэттон задался очень простым вопросом. Как и в фотоаппарате, изображение в человеческом глазу попадает на сетчатку (в фотоаппарате, соответственно, на плёнку или светочувствительную матрицу) в перевёрнутом виде. В глазу изображение переворачивает хрусталик, в фотоаппарате — линза (или несколько линз), выполняющая ту же функцию. Техническому прибору нет никакой разницы, прямое изображение или перевёрнутое. А мозгу? Чтобы узнать это, учёный соорудил специальные очки, переворачивающие изображение для каждого глаза. И надел их.
Подопытные, надевавшие «инвертоскоп» (так Стрэттон назвал своё изобретение) говорили, что сперва вообще не понимали, что у них перед глазами. Мир не переворачивался, а распадался на разноцветные пятна. Так впервые опытным путём было установлено, что мозг отнюдь не механически копирует в сознание оптическую информацию, поступающую на сетчатку глаза. Чтобы увидеть изображение, его надо воспринять, то есть описать в понятных образах. Причём когда подобное описание уже есть (а оно существует у любого зрячего человека), мозг через некоторое время адаптируется к изменившейся картинке и воспринимает её как обычную. Участники экспериментов, в том числе сам Стрэттон, через несколько дней переставали замечать, что мир в их глазах перевёрнут.
Последующие поколения экспериментаторов всячески модифицировали опыт Стрэттона, внося разнообразные искажения в оптику, заставляя мозг подопытных некоторое время жить с этим и поневоле адаптироваться к изменившейся «картинке». Выяснилось, что человек в общем-то достаточно легко справляется с любыми искажениями, но лишь в случае, если имеет возможность оценить их на практике (протянуть руку, пытаясь взять некий предмет, кидать в него мелкие камушки, смотря, куда они попадут, и т.п.). А вот например цыплята, которым на глаза надевали линзы, смещающие объекты в их поле зрения, приспособиться так и не смогли, упорно пытаясь клевать зёрна там, где их на самом деле не было.
В простом мозгу курицы задача оптического распознавания, как оказалось, жестко прошита, а вот у человека она не просто модифицируется — его «мозг» адаптируется к изменившимся условиям самостоятельно, «на лету», то есть в процессе обычной жизнедеятельности. Именно поэтому люди с нарушениями зрения, вроде астигматизма, хоть и испытывают некоторые неудобства, но всё-таки обычно не промахиваются рукой мимо стакана.
Возвращаясь к фантастической идее Ольги Ларионовой. В повести «Чакра Кентавра» был поставлен мысленный эксперимент — что будет, если часть мозга, отвечающую за зрение (не только глаза, но и интерпретация увиденного ими) будет вынесена из внутричерепного пространства на внешний носитель? А если этот носитель не просто разумен, но имеет собственную личность и волю, которая вмешивается в процесс интерпретации? Разумеется, такой «оптический посредник» получит почти абсолютную (почти — потому что кроме зрения люди имеют и другие органы чувств, например осязание) власть над носителем. Как он может эту власть использовать и каким будет подобное общество?
У Ларионовой «внешним органом зрения» выведены разумные нелетающие птицы, ставшие симбионтами людей. В антураже киберпанка ту же роль мог бы выполнять ИскИн, управляющий зрительными аугментами киборгизированных юзеров, а в чистой фэнтези — демоны, вселяющиеся в глаза жертв или создающие перед глазами (а лучше непосредственно в мозгу) искусные иллюзии. Суть осталась бы той же. У читателя не может не возникнуть вопрос, а не внедрился ли такой посредник между мозгом и окружающим миром и в наши мозги?
Разумеется, такой посредник в наши органы зрения (да и все остальные органы чувств) внедрился, причём очень давно — с появлением у людей языка. Наша картина мира сформирована вовсе не нами, она последовательно создавалась в процессе роста и воспитания. Что именно мы видим перед собой — нам говорят другие люди. Затем мы сами передаём то же самое знание следующим поколениям. Откуда мы знаем, например, что стол перед нами не относится к живым существам, а кот, на этом столе лежащий — относится? Нам так сказали в раннем детстве и нам не оставалось ничего другого, как принять эту информацию за истину.
В процессе взросления нам поведают о критериях, по которым живое отличается от неживого (съедобное от несъедобного, важное от неважного и т.д.), и нам придётся учиться ими пользоваться. Но изначально различение предметов, их качеств и функций, даются каждому ребёнку в готовом виде и он некритически принимает эти сведения. Наша культура (в широком смысле этого слова) и есть тот «венценосный Крэг» Ларионовой, мозговой паразит, полностью завладевший нашим восприятием. Но, в отличие от фэнтези, в реальном мире от этого посредника между нами и реальностью избавиться абсолютно невозможно.
