(«Не было ни гроша, да вдруг алтын»)
Поскольку я получила от своих дорогих читателей «добро» на продолжение публикаций о «мрачной комедии» (если вы помните, так называют некоторые пьесы В.Шекспира) Островского, то позвольте приступить к делу.
Итак, Михей Михеич Крутицкий.
В четвёртом действии пьесы драматург дарит ему монолог, который как-то пародийно соотносится со знаменитой пушкинской сценой из «Скупого рыцаря». Помните?
Как молодой повеса ждет свиданья
С какой-нибудь развратницей лукавой
Иль дурой, им обманутой, так я
Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам.
Пародийно, потому что вместо «верных сундуков» и «тайного подвала» у Крутицкого всего-навсего шинель, которая «вся ползёт, развалится скоро», но которую он необычайно ценит: «А кабы ты знал, что эта шинель стоит! Хорошо мне в ней, радостно. Шубы собольей не возьму за неё, десяти, ста шуб. Смейтесь надо мной, бейте меня, я стерплю. Я завернусь в свою шинель, мне и хорошо, мне и тепло, мне и весело, да ещё сам над вами посмеюсь, над всей Москвой посмеюсь». И произносит странную фразу, которая может показаться бредом: «А не знаешь ты, глупый человек, что я из одной полы пять домов каменных выстрою; из другой полы пять деревень куплю». Но это вовсе не бред. В конце пьесы, после его самоубийства, мы узнаем: «У него за подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под полом вещей и брильянтов и числа нет».
Пушкинский Барон торжествовал:
Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
Послушна мне, сильна моя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!
И Крутицкий, подобно ему, радуется своему богатству: «Ах ты, глупый! Чиновник в худой шинели! Тут и твои деньги целы. Все тут, все со мной. (Ощупывает подкладку шинели и радостно смеётся.) Вот они, вот они! Вот и здесь, вот и здесь, вот…»
Как нажито это богатство? Один из персонажей комедии, мелкий стряпчий Петрович, будет рассказывать о прошлом — своём и Крутицкого: «Ещё когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вёл большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым...Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я ему не забуду». Конечно, можно вспомнить и поговорку, что вор у вора дубинку украл, но знаем мы, что Михей Михеич не гнушается ничем, и наверняка среди тех, кто пострадал от него, есть не только мошенники...
Больше всего Крутицкий боится ограбления. Испугавшись намёков на полученные им деньги, испугавшись шайки, собирающейся по ночам в лавке Епишкина, он зовёт на помощь квартального. Но посмотрите, как страшны его рассуждения! «Я от старых сыщиков слышал: никогда ты вора не хватай прежде времени, не мешай ему, не мешай, а то он на суде отвертится. А ты дай ему дело сделать, дай ему простор, да тогда и бери его. Вот мы их впустим, да и дадим им время распорядиться… Ведь, может быть… Что делать-то! Что делать-то! (Утирает слезы.) Может быть, они Анну и тук! (Делает рукой жест, как рубят топором.) Что делать-то! Зато уж всех на каторгу, всех на каторгу. Жаль Аннушку, да что ж! Это смерть хорошая; всё равно что мученица. Да, да. А воров-то на каторгу».
Происходит вроде бы трагедия: Крутицкий кончает жизнь самоубийством. Но почему это случается? Потерял один из свёртков, который хранил под подкладкой шинели. Судя по тому, что нашедший этот свёрток Елеся получает три с половиной тысячи («Мне третья часть следует»), было там около десяти тысяч — в общем-то, небольшая часть от его накоплений.
Поняв, у кого деньги, он сначала просит («Елеся, пожалей старика! В гроб ведь ты меня вгонишь, в гроб. Мои ведь, отдай!»), затем угрожает («Задушу я тебя!») и, наконец, уже просто клевещет: «Меня ограбили, он украл у меня, вытащил из кармана».
И пережить свою потерю он не сможет. «Двадцать лет я голодал, двадцать лет жену морил голодом. Господи! Я хуже мота, хуже пьяницы; те хоть удовольствие себе делают, а я копил, копил, да и потерял». И вот из-за потери — нет, не десяти, а трёх с половиной тысяч (Елеся расскажет: «Судили, рядили, сосчитали все деньги, отсудили мне три тысячи с половиной; получай, говорят. Ух, устал! Получаю, говорю. Остальные Михею») он и сведёт счёты с жизнью.
Крутицкий не только сам лишился человеческих чувств (будет же он вспоминать: «Бывало, жена больная дрожит от холода, стонет: ''Михей, Михей, сжалься, я умираю, чайку мне, хоть чашечку, согреться бы мне''. А мне было жаль гривенника для неё…» А жена скажет: «Он сначала, ещё когда молодой был, точно пришиб меня чем-нибудь»), не чувствуя сострадания к другим. Он губит тех, кто находится рядом. Узнав о его смерти и о неожиданном наследстве, Анна горько заметит: «Тяжелы мне эти деньги, душа моя; меня теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день не поправишь».
«Отвыкла жить по-людски» - это, конечно, и о том, как она практически уговаривала Настю решиться пойти на содержание к купцу: «Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы живём, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и лучше...А вот в сумерки придёт купец… Дело-то ясное; я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил... Да, нехорошо. Что дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что получше». Она — страшно сказать! - предпочла бы смерть для девушки («Бедная ты, бедная! Лучше бы всего тебе теперь… Умереть, вот что... Я об тебе и плакать бы не стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила»), но всё же уговаривает её принять это предложение: «Думай, Настенька, думай, душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то и солдатской шинели будешь рада». И вспоминается снова Достоевский - «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?»
Идти некуда — и поэтому так страшно звучат слова тётки: «Думай, Настенька! Времени остаётся нам немного; купец придёт скоро, — надо будет ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому». И поэтому так страшно прозвучит крик девушки: «Вот бы когда умереть-то!.. Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!»
Можно ли назвать трагедией гибель Крутицкого? По-моему, подлинная трагедия — это его жизнь,причём для окружающих, а его смерть — избавление для них...
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь