Десятилетка. Специальная музыкальная школа. Колледж. Школа для одаренных детей… Так или иначе назывался этот музыкальный Хогвартс официально по документам или между учениками. Но суть оставалась всегда одинакова – это другое, непохожее ни на что место.
Точка на карте Свердловска, появившаяся в разгар Великой Отечественной войны в 1943 году. Точка на карте России, одна из девяти подобных, в которые интегрирована система общеобразовательных предметов и программа профессионального музыкального обучения. Одна из девяти, но совсем особенная.
Гуляем по классам и коридорам десятилетки со вчерашними учениками, а теперь уже студентами Московской консерватории, победителями всевозможных европейских и российских конкурсов, талантливыми пианистом Матвеем Шумковым и скрипачом Андреем Зубенко.
Беседу с Матвеем начали с его недавних, еще свежих воспоминаний о школе и размышлений о нынешних буднях в консерватории.
— Любопытно, ты сравниваешь консерваторию со школой. То есть десятилетка – это такой консерваторский уровень? Понимаешь, о чем я? Ведь обычно никто не сравнивает школу с вузом – это просто два разных мира, две части жизни.
Матвей: Вот, о чем я думаю: консерватория вряд ли может стать домом.
— А здесь дом?
Матвей: Да, совершенно точно – дом. Помню, когда только поступил в десятилетку (Матвей родом из Ирбита, поступил в десятилетку в 9 класс), приходилось привыкать к более жесткому графику. Вставал очень рано, к 8-9 утра прибегал в школу, занимался на инструменте. Потом 5-6 уроков. Вечером снова за инструмент. В 9 вечера Эльвира Глебовна (Эльвира Архангельская, директор УрСМШ – прим. ред.) выгоняла всех со словами: «Детям надо на улицу: дышать воздухом, гулять, отдыхать!».
Матвей: Здесь нет безразличия. Но я еще и о том, что мы столько времени проводили в школе, что она естественным образом становилась местом бытия. Превращалась в дом.
Разговор наш сопровождается звуками инструментов, доносящихся из всех коридорных уголков и лестничных пролетов – дети занимаются. Здесь так. В одной из лестничных рекреаций Андрей нас тормозит.
Андрей: Я приходил сюда заниматься все годы. Сюда, и еще на пролет выше. Это лучшие места. В школе так было всегда – учеников много, каждому надо позаниматься отдельно. Потому, кто первый встал, тот «в дамках». Бывало и такое: выходишь, а все везде занято. Но педагог ведь тебя отправил заниматься. И вот ты мечешься и ищешь местечко (смеется).
— С Андреем понятно – взял скрипку и пошел в любой коридор. А пианисты как из положения выходят?
Матвей: Вот там, в коридоре, стояли аж три штуки списанных фортепиано. И на одном из них я начинал учить вещи, которые потом на всю жизнь пригодились. Проблема с классами для музыкантов – история обычная. Их нигде и никогда не хватает. В консерватории все также.
Андрей: Кстати, я обожал кататься по этим лестничным перилам.
Андрей взбегает вверх по лестнице и скатывается вниз, счастливо расплываясь в улыбке... Подходим к кабинету на одном из этажей.
На двери табличка «Кафедральный класс. Вольф Львович Усминский. Заведующий отделением струнных инструментов». Профессор Усминский – легенда не только в десятилетке, а общероссийского и мирового уровня. Заниматься у него — значит получить уникальные знания и навыки. Андрей аккуратно берется за ручку, произнося вполголоса с трепетом:
Андрей: К сожалению, закрыто. В этом классе последние несколько лет у меня была специальность с Вольфом Львовичем Усминским.
Матвей: О! Это и для меня очень волнительное место. Здесь проходили экзамены.
Заходим в класс, в котором ребята занимались уроками истории мировой культуры. Кабинет оказался пуст. Просим Матвея сыграть что-то на инструменте.
— Как все устроено в специальной музыкальной школе? Чем отличается обучение от обычного?
Матвей: Почти так же, как и в обычной школе. Только времени здесь проводим больше. Учимся в две смены. Начальная школа занимается общеобразовательными предметами и слушает лекции в первую смену. А специальными – во вторую. С 6 класса – все наоборот. Специальностью в основном тоже занимаемся в школе. Струнники могут еще дома. А вот пианисты здесь. Духовики, ударники – чаще тоже. Дома им особенно не подудеть.
— Чтобы поступить в 1 класс десятилетки, нужно не просто подготовиться, но и отучиться в подготовительном, а потом еще сдать вступительные экзамены, верно?
Матвей: Да, все так. И без способностей и определенного настроя сюда не попасть. Сначала в классах довольно много учеников. Но со временем дети уходят. Особенно много отсеивается ребят к 6-7 классу, когда ребенок уже может осознанно сам понять: музыка его или не его путь. Но именно в этот момент классы пополняются теми, и часто из других городов, кто к 12-13 годам видит свое будущее только в музыке. То есть ротация и отсев очень серьезные. К концу обучения может остаться 1-2 человека из тех, кто пришел сюда учиться в 1 классе.
У нас, кстати, было целых 2 двенадцатых выпускных класса, при этом, довольно больших (в десятилетке ребята обучаются 12 лет), что необычно. В нашем из 22 человек всего двое тех, кто учился здесь с самого начала и примерно половина ребят из области.
— Андрей, ты поступил в школу как раз в том нежном возрасте, расскажи про свои мысли, чувства, как уезжал из родного города?
Андрей: Первые 4 класса музыкалки я учился у себя в Нижнем Тагиле. Ездил на конкурсы. Были успехи. Меня услышала Ирина Михайловна Мезрина и Вольф Львович Усминский. И родителям педагоги сказали, что нужно думать о получении серьезного образования, поступать в десятилетку.
Пятый класс был очень трудным. Я совмещал 2 школы. Каждый вторник приезжал сюда и занимался специальностью. Год отгонял туда-обратно и понял, что физически это просто невозможно. И уже с 6 класса приехал учиться сюда. К слову, мне не пришлось сдавать вступительные экзамены, мои способности очень хорошо знали, да и к «теоретикам» я ходил весь тот «проездной» год. А вообще, конечно, при поступлении надо пройти экзаменовку.
— А если ребенок хочет поступить в школу, но его не видели на конкурсах?
Андрей: Тогда он приезжает сюда на консультацию на День открытых дверей. Это такой смотр, где тебе говорят – подходишь, не подходишь, и что исправить по всем предметам, чтобы поступить.
— Как к вам относятся преподаватели по общеобразовательным предметам? Есть послабления?
Матвей: Конечно, здесь работают особенные люди, они понимают, какая у нас цель. Но это не значит, что к нам какое-то особое отношение. И слабоумных учеников здесь точно нет. Ну и потом, учиться все равно надо. Например, ребенок не хочет учить стихи, а это надо. Ну куда музыкант без поэзии? А математика? Математический ум он же нам помогает. Словом, без кругозора из нас ничего и не получится.
— Матвей, ты попал в эту школу уже в довольно осознанном возрасте. Как это было для тебя, как встраивался в этот мир?
Матвей: Когда я поступал, у меня были серьезные ожидания и надежды. Я очень трепетно относился к тому, что получил возможность здесь оказаться. И да, для меня это произошло очень поздно. Потому, наверное, я еще острее ценил то, что получил.
Летом, перед 9 классом, я приехал сюда, сдал экзамены по специальности. Принимала комиссия, в которой в том числе сидела наша легенда Мира Исаевна Олле (Мира Исаевна работает в десятилетке с ее основания и еще год назад педагог заведовала фортепианным отделением школы). В этом году ей исполняется 100 лет, представляете! И она до сих пор консультирует учеников. Это ведь всё мастодонты, титаны еще прошлой эпохи. В той комиссии сидел и мой будущий профессор Сергей Григорьевич Белоглазов. У него я впоследствии и учился специальности.
Я поступал из 8-го класса обычной школы и из 7-го музыкальной в 9-й класс десятилетки. И меня приняли сразу в 9 класс. Хотя обычно в таких случаях ученик остается здесь на второй год. Это обычная практика. Программа простой музыкальной школы и десятилетки отличается высокими требованиями. Надо повторить предыдущий класс, чтобы догнать программу десятилетки. Но я успешно сдал экзамены и перескочил эту практику.
— Что должен уметь ученик десятилетки, чего не умеет обычный человек?
Матвей: Теоретическая база должна быть очень сильной. Например, сольфеджио – предмет которого боятся и не очень знают ученики ДМШ. А здесь без сольфеджио не комильфо. Это часть нашего джентельменского набора.
— Были мысли о том, что ты мог сюда поступить в более ранние классы и тогда ты получил бы более серьезную базу?
Матвей: Это риторический вопрос. Возможно, так было бы лучше. Но если так не произошло, значит и не должно было случиться.
— Но что бы ты получил в этом случае… или чего бы лишился?
Матвей: С одной стороны я мог условно потерять детство. Обычно у малышей в специальных школах совсем другое детство. Постоянно нужно заниматься. А значит на простые детские штуки почти не остается времени. Здесь очень тонкая грань счастливого детства, в стандартном понимании, и каких-то потерь. Поэтому, мне кажется, нам, кто приехал сюда учиться в более старшие классы, возможно, чуть больше повезло, чем тем, кто учился с самого начала. Но с другой стороны, мы не имели колоссальную нарощенную, встроенную уже в подкорку базу. Нам нужно было достраивать ее, догонять остальных.
Есть маленькие дети, которые выдерживают ритм и напряжение обучения в десятилетке, но их действительно не так много.
Часто поступление сюда – это чисто родительские амбиции. А вот в более старших классах ребята уже имеют свою четкую цель. Поступают сюда ЗА-ЧЕМ-ТО! И эти люди дико мотивированы. Я точно был одним из них.
Мы двигаемся в сторону концертного зала, где вечером у ребят должен состояться концерт. Здесь тишина. В «гараже» за сценой целое царство спящих инструментов.
Матвей: Наш инструмент пока спрятан. Он стоит в «гараже». Это здесь.
Парни открывают гараж. Выкатывают рояль.
Матвей: Была забавная история. Однажды в «гараже» закрыли альтиста. Инструменты вытащили. «Гараж» закрыли (он закрывается с внешней стороны, изнутри его открыть невозможно), а парень остался внутри. Музыканты расселись перед концертом. «Где альтист?». Но поскольку понимали, что уйти он никуда не мог, сообразили, куда делся. Открыли, выпустили. Он вышел, поклонился. Были овации.
— Просто прийти в зал и репетировать ученики могут?
— Нет, так нельзя. Только, когда оркестровая репетиция.
— Андрей, теперь расскажи ты о попадании в школу.
Андрей: Я ехал сюда все-таки совсем маленьким. Поступал в 6 класс. И еще не осознавал четко: что и зачем. Да и вообще осознанный возраст наступил лет в 16.
— Значит, все благодаря родителям?
Андрей: В том числе. Это было решение родителей и моего педагога из Нижнего Тагила, а я согласился с этим. Конечно, сейчас я благодарен родителям за то, что они сделали этот сложный выбор и отпустили меня из дома в 11 лет. А тогда… я уезжал со слезами из дома. Но понимал, что надо, соглашался.
В Екатеринбург уже тогда перебралась учиться моя старшая сестра. Так что мне было к кому приехать и с кем жить.
Кстати, уже потом я немного завидовал тем, кто живет в общежитии. Это особый мир, особые отношения. Серьезная взаимовыручка: и голодным не оставят, и с занятиями помогут, и неповторимая атмосфера: свои разговоры, свои музыкантские шутки.
Полный текст статьи читайте на Культура-Урала.РФ
Материал Ксении Шейнис, фотографии Кирилла Дедюхина
