"Повесть об окаянной" 68 / 67 / 1
Ксанка несколько раз приходила в себя.
Она не понимала, что происходит.
Лёгкий туман заполнял голову. Ей вроде бы и хотелось о чём-то подумать, но не выходило. Она слышала лишь собственный смех.
Да, Ксанка смеялась, само того не осознавая.
От этого было скверно и стыдно.
Иногда до неё доносилась как будто незнакомая речь.
Потом понимала, что это просто кто-то очень быстро говорил, а она не успевала разобрать.
В теле на удивление была невероятная лёгкость. Такую Ксанка уже чувствовала однажды, когда родила первого ребёнка.
Ей казалось, что какую-то острую занозу вынули изнутри и стало пусто и спокойно, спокойно и пусто.
Тело не отвечало Ксанке. Она не чувствовала ни биения сердца, ни дыхания, ни движений.
Всё было лишь на уровне сознания.
Окаянной даже показалось, что она теперь существует отдельно от тела.
И она даже как будто видела, как кто-то тащит его по лесу.
Иногда ощущалась лёгкая прохлада. Могла на мгновение появиться дрожь. Но и той дрожи, кажется, не было. Возможно, это воображение играло свою роль.
Когда глаза ослепил кипенно-белый потолок, когда Ксанка почувствовала чьи-то очень тёплые руки на своей груди, появился страх.
Он сковал ранее не ощущаемое тело. Стало зябко.
Ксанка чувствовала, как крупными мурашками стягивает всю кожу. Было больно.
Она не видела присутствующего рядом с ней, не слышала его голоса.
А может и не было никого?
С трудом удалось повернуть голову в одну, потом в другую сторону.
Стены комнаты тоже были белыми. От этого непривычного блеска появились слёзы.
Глазам было неприятно, окаянная щурилась.
Когда смогла чувствовать руки, поняла, что кольца у неё больше нет.
Вспомнив ночную встречу и сильное жжение, она догадалась, что находится у Эдуарда.
Приподнялась на локтях.
Осмотрелась.
В комнате кроме кровати не было ничего.
Белые стены раздражали, белая постель тоже. Радовало только то, что кровать была невероятно мягкой.
Давно такой не было на Ксанкиной памяти.
Вставать не хотелось. То ли не было сил, то ли боялась, что если встанет, то кровать заберут. Унесут куда-нибудь подальше от неё, вынут опять всё нутро.
Этого не хотелось.
Ксанка ослабила локти, рухнула на кровать, умудрившись удариться головой о подушку.
Лицо горело то ли от жара, то ли от белого блеска так навязчиво наползающего со всех сторон, захватывающего всю Ксанку и не дающего времени на передышку.
Несколько раз Ксанка проваливалась в сон.
Она не была уверена: спит или не спит.
Просто ждала своей участи.
Когда удалось подняться на ноги, окаянная подошла к двери. Дёрнула на себя.
Та открылась. За дверью была тишина.
Изредка её нарушало противное тиканье часов.
Возможно для кого-то оно не было противным, но Ксанке каждый звук казался испытанием.
Выйдя из комнаты, она спустилась вниз по деревянной лестнице с резными поручнями.
Тикающие часы стали ближе.
Они как будто оповещали о том, что внизу будет что-то тревожное.
И поэтому заранее готовили Ксанку.
Та мысленно обратилась к часам и даже поклонилась им.
На первом этаже и стены, и мебель были цвета первой сирени.
Ксанке даже казалось, что там пахнет сиренью.
Запах был густым, насыщенным, очень интенсивным.
Букеты сирени стояли вдоль стен и на большом обеденном столе.
Ксанка подошла к столу и увидела, что кусты эти давно высохли.
И запах изменился на прелый.
Чей-то старческий непрерывный кашель заставил её вздрогнуть.
Она пыталась понять, где кашляют.
Но звук застывал в куполе высокого потолка и рассеивался там.
— Кхе, кхе, кхе…
— Эй! — крикнула Ксанка. — Кто тут?
— Кхе, кхе, кхе…
Ксанка вертела головой и так и не смогла понять, где кашляет кто-то.
Все звуки затихли. И даже противные часы перестали так раздражать.
Вдруг Ксанка почувствовала лёгкое дуновение ветра из открытого окна.
Подошла к нему и оцепенела.
За окном стояло несколько клеток с крысами.
Ячейки клеток были малы настолько, что грызуны не могли выбраться оттуда.
Вокруг клеток бегала собака.
Она, увидев Ксанку в окне, оскалилась и бросилась прямо на стекло.
Ксанка испуганно отпрянула назад.
Хриплый лай заполнил белую комнату и Ксанкино сердце.
— А ну брысь! — этого голоса Ксанка испугалась ещё больше.
Оглянулась.
Перед ней стоял Эдуард.
Он держал на ладони колечко и протягивал его Ксанке.
Она смотрела на потемневший металл, но забирать не спешила.
— Возвращаю украденное, — голос исполина был очень подозрительным.
Ксанка не захотела брать кольцо.
— Кхе, кхе…
Опять под куполом потолка растворились эти звуки.
— Вот уж приютил на свою голову, — заворчал Эдуард, сунув кольцо в карман.
Он быстрым шагом подошёл к почти незаметной двери, ведущей из гостиной. Постучал по ней кулаком и закричал:
— Заткни свою пасть! Заткни!
«Боже мой, — думала Ксанка, — неужели этот человек и впрямь мой отец? Неужели моя мама могла любить такого изверга? Как мне избавиться от его всевидящего ока и пожить простым человеческим счастьем, как живут многие, почти все люди? Как мне стать просто человеком, а не чьей-то подпиткой. Как?»
На эти вопросы вряд ли кто-то дал бы Ксанке ответ.
Эдуард опять подошёл к окаянной.
О кольце уже забыл.
Да Ксанка и не надела бы его. Уж больно оно было непохоже на то, которое с неё сняли.
— Подкрепись с дороги, — приказал Эдуард, схватил Ксанку за руку и почти насильно потащил к столу. — Ешь! Иначе твоё снотворное опять вступит в силу и проваляешься несколько дней, и будешь ходить под себя, потому что я не стану за тобой ухаживать.
Скажи спасибо, что над твоей головой не дождливое небо, не вот-вот разрушившаяся крыша, а белоснежный потолок. На колени перед отцом! Молись!
Ксанка не сдвинулась с места.
Она сумела поймать взгляд Эдуарда. А он не смог его отвести.
Что-то внутри Ксанки перевернулось.
Она чувствовала, как удерживает на себе его взгляд, и отец не может отвернуться.
Какое-то необъяснимое чувство, больше похожее на чувство победы, охватило Ксанку.
Она даже смогла улыбнуться ничего не понимающему Эдуарду.
Тот наконец-то смог опустить голову.
Ксанка торжествовала!
— Кто там? — кивнула она на дверь и по-хозяйски пошла к ней.
— Зайди и узнаешь. Только потом не выйдешь оттуда, — усмехнулся Эдуард.
Но Ксанка даже не подумала бояться, рванула на себя дверь.
Оттуда на неё дыхнула темнота и вонь. Вонь, от которой хотелось скрыться, побыстрее закрыть дверь.
Но Ксанка шагнула внутрь.
— Све-е-е-т, — услышала она дрожащий голос, — све-е-е-т убери… Больно.
Ксанка слышала, как захлопнулась дверь, как задвинулся засов.
Она хотела было заплакать, застучать кулаками, попросить прощения, попроситься назад.
Но услышав тоненькое, до боли в груди знакомое: «До-че-нь-ка…», разрыдалась и не могла успокоиться.
Чьё-то очень морщинистое лицо утыкалось в её руки и целовало их.
Ксанка не шевелилась.
— Доченька…
И опять этот сладкий голос, как первая весенняя капель, разлился среди духоты и вони, что сейчас окружала окаянную.
Ксанка позволяла лобызать свои руки, позволяла называть себя доченькой.
И со страхом думала о том, могла ли это быть её пропавшая много лет назад мать.
Продолжение тут
Все главы тут