Систематически слышу крики о том, что «ах, все, капитализм убьёт семью», «мама, мама, что мы будем делать» и так далее. Но в целом, будучи вполне согласным с критикой буржуазной трансформации семьи и не имея особых претензий к описанию процесса частичного разрушения этого института капиталистическими отношениями, я решительно не вижу никаких предпосылок для смерти самого института семьи.
Семья — это как не самый крепкий социальный институт. Его убивали рвущиеся к власти племенные вожди, привечая изгоев (и общинники кричали, что семью разрушают), его убивали феодалы-крепостники, распродавая семьи и тасуя их, как карты, на разных повинностях, возрождая некий промискуитет в форме права первой ночи (и местные попы также тихо скулили о разврате и упадке семьи). Капиталисты, где 200, где 300 и более лет, активно пролетаризируют (что равносильно проституированию) неимущие слои, в своей среде практикуют тот же промискуитет по факту, но, опять же, семья жива, 200 лет в «кризисе» и нет такого места, где уничтожили бы сам институт хотя бы локально.
Почему? Потому что за семьёй стоит достаточно мощная сила — стихийный коммунизм, который в целом есть СОЦИООРГАНИЗУЮЩИЙ ФАКТОР. Марксистская социология вообще стоит на том, что стихийный коммунизм, т.е. взаимодействие в общих интересах, есть в принципе наиболее общее свойство общества. И буржуа, самые разэгоистичные и мерзкие твари, вовсю пользуются этим фактором и, что самое смешное, стихийно и неосознанно его проявляют. Например, бесплатно кормят своих детей и не требуют возврата вложенного. Буржуа могут пилить все ветки общественного дерева, вплоть до той, на которой сидят, но они никогда не дотянутся до корней. И семья — это лишь одна из частностей стихийно общественного поведения. И чисто в материальном плане она в долгосрочной перспективе переигрывает эгоизм. Мы все можем видеть, как дружные и хорошо организованные пролетарский семьи решают проблемы, недоступные эгоистам, — пусть и большими усилиями строят в короткие сроки большие и достаточно недешевые дома, в то время как единоличники по 20 лет бегают в колодках и вечной ипотеке и некому их поддержать во время кризисов и безработицы. Пролетарий неплохо знает ценность и нужность, если хотите, выгоду семейного института, именно поэтому с упорством маньяка заключает те самые браки с высоким риском распада вплоть до 80%. Несмотря на столь высокие риски, пролетарий все равно вписывается в эту лотерею, потому что надеется получить несомненные блага семьи, пусть и частично обесцененные и побитые капитализмом.
Семья для пролетария (и не пролетария) — это не только материальная выгода, это своего рода духовная отдушина, форточка, в которую можно подышать свободно от рыночной гонки, конкуренции, чистогана и недоверия к людям. Без этого вообще невозможно существовать.
Даже когда семья оказывается поражена рыночными отношениями, она никогда не бывает поражена от начала и до конца, в ней все равно сохраняются те или иные виды коммунизма, либо же проявляются спорадически и ситуативно. Капитал толкает членов семьи разрушать семью, но стихийный коммунизм все равно противодействует так или иначе и в частных вопросах не может временами не побеждать. Он никогда не проигрывает полностью, даже если в частном случае капитал и сильней. Это подталкивает пролетария начинать все заново даже при полном развале семьи. Создаётся ситуация: семьи разваливаются, а институт живёт и в ус не дует.
Это даёт вполне достаточно оснований скептически улыбаться при виде правых и частично левых алармистов. Семья однозначно переживёт капитализм. В виде неидеальном, но капитализм тут надо воспринимать не как рак общества, однозначно убивающий семью, а лишь как незаживающий свищ, который причиняет сильное беспокойство, но не убивает семью.
Иван Бортник