Конечно, в названии книги Арлена Блюма «От неолита до Главлита» допущено шуточное преувеличение. Существовала ли цензура в эпоху неолита, мы не знаем, но примерно представляем, что вместе с возникновением письменности сразу же появляется потребность власти контролировать написанные тексты. К примеру, первые рукописные книги Древней Руси датируются 11 веком, и в это же время появляется первый список запретных книг. Вы, наверное, спросите, было ли в истории России такое время, когда цензуры не было совсем? Пусть и не абсолютно свободное от давления государственной власти, но такое время было дважды: в начале и в конце 20 века, между этими короткими периодами больше 70 лет в стране господствовала тотальная цензура. В книге Арлена Блюма «От неолита до Главлита: достопамятные и занимательные эпизоды, события и анекдоты из истории российской цензуры от Петра Великого до наших дней» собрано множество любопытных, курьезных и трагических случаев цензурных запретов. Мы выбрали для статьи шесть особенно абсурдных фактов, поражающих «нормального человека своим беспредельным перестраховочным идиотизмом». Стоит только помнить, что за каждым таким историческим анекдотом стоят поломанные судьбы реальных людей.
Факт первый, из которого вы узнаете как уничтожались следы «известных персон» в 18 веке
Императрица Елизавета Петровна, пришедшая к власти в результате дворцового переворота, старалась уничтожить все печатные следы предшествующего короткого царствования Иоанна Антоновича (Иоанна VI). Для этого были специально выпущены указы, предписывавшие все печатные книги, изданные после смерти Анны Иоанновны «для переправления обновлять», для чего следовало приносить их в «Академию де сиянс» (так в начале 18 века официально называлась Российская академия наук). Имелись в виду книги, в которых упоминался Иоанн Антонович, но подданные, далекие от дворцовых интриг, поняли указ слишком прямолинейно. Известный исследователь дореволюционной цензуры А. М. Скабичевский приводит интересные сведения:
«Благомыслящие россияне поняли приказание в таком смысле, что следует представлять начальству все книги, какие только кто имеет. И вот в де-сиянс Академию и в Сенат начали стекаться целые кипы книг самого разнообразного содержания, исторические, генеалогические, географические, между прочим, экземпляры какого-то «Гибнерева статского лексикона». Во избежание оставить подданных совсем без всяких книг, правительству пришлось принять меры против такой излишней покорности, и оно принуждено было издать новый указ, изъясняющий, что следует представлять одни только книги, заключающие в себе имена известных персон, а вовсе не все без исключения, особенно же такие, в которых «не что иное, как токмо к Высочайшей Ея Императорского Величества славе и к знанию и обучению истории детей напечатано, из которых ничего исключать не следует».
Примечательно, что имена «известных персон» (Елизавета преследовала не только бывшего императора, но и его родственников) так и не были названы в указах, и бедным россиянам приходилось только догадываться, о ком идет речь.
Самой знаменитой жертвой елизаветинской цензуры стала ода Ломоносова с пространным и велеречивым названием «Первые трофеи Е. В. Иоанна VI Императора и Самодержца Всероссийского чрез преславную над шведами походу августа 23 дня 1741 года в Финляндии, поставленные и в высокий день тезоименитства его Величества августа 29 дня 1741 года в торжественной оде изображенные от всеподданнейшего раба Михайла Ломоносова». Произведение было сочинено в 1741 году и вышло тогда же отдельным изданием и в газете «Санкт-Петербургские ведомости». До наших дней сохранились только два экземпляра этой оды: один хранится в РНБ (Санкт-Петербург), другой был обнаружен недавно в одном из немецких архивов.
Факт второй рассказывает о том, как императрица Екатерина II стала жертвой николаевской цензуры
Как известно, в первые годы своего правления Екатерина Вторая была настроена весьма либерально. Она не только переписывалась с Вольтером и Дидро, но и разрешила издавать в России сатирические журналы. Более того – сама императрица в одном из них («Всякая всячина») регулярно публиковала свои литературные опусы. Произведения наставительного характера она подписывала И.Е.В. (что означало ни много ни мало «Императрица Екатерина Великая), драмы и комедии выходили под различными псевдонимами: Патрикей Правдомыслов, Петр Угадаев, Любомудров из Ярославля и даже Разносчик Рыжик Фролка. Современники знали, кто скрывается за этими лукавыми именами. Особенными литературными достоинствами произведения Екатерины не обладали и были вскоре после ее смерти забыты (широкой публикой).
Но вот настали времена Николая I – «моровой полосой» назвал эту эпоху Александр Герцен. Через жесткую цензуру проходило все, что должно было появиться в печати. Доходило до абсурда: газетная заметка об уличном происшествии, лично одобренная предварительно самим императором, не была допущена к публикации. Конечно, рядовые цензоры (в большинстве своем малообразованные и трусливые люди) получили огромную власть над всеми литераторами. Под запрет попадали не только произведения Грибоедова и Герцена, но и литературные опусы самой императрицы Екатерины II. Так, рядовой цензор не разрешил для представления в Симбирском театре присланные тамошним антрепренером без указания имени автора две пьесы – «Г-жа Вестникова с семьёю» и «Именины г-жи Ворчалкиной».
«Все сии пьесы, - докладывал он, не подозревая, кто их автор, - замечательны пошлостию своего содержания, незнанием русского языка и частым употреблением ругательных слов».
Разумеется, разразился скандал.
Из третьего факта вы узнаете о цензоре Красовском, строго охранявшем нравственность православных россиян (а еще грибы)
Отношение писателей и поэтов к цензуре в 19 веке было сложным. Как известно, даже Пушкин, написавший немало эпиграмм на цензоров, считал, что «просвещенная» цензура необходима. Работа цензора не считалась позорной: в цензурном комитете служили поэты Ф. И. Тютчев, Я. П. Полонский, А. Н. Майков, крупные писатели С. Т. Аксаков и И. А. Гончаров. Объектом критики и насмешек интеллигенции становилась не сама цензура, а необразованные, но при этом ревностные к службе цензоры. Один из них – цензор Александр Иванович Красовский – вошел в историю благодаря особенному, доходившему до «идиотизма» стремлению все запрещать. Однажды он даже запретил печатать статью «О вредности грибов», потому что она, якобы, наносила вред православию, ведь «грибы – постная пища православных, и писать о вредности их – значит подрывать веру и распространять неверие».
По воспоминаниям А. Я. Панаевой, Красовский был настоящим бичом для литераторов: «когда к нему попадали стихи или статьи, он не только калечил, но еще делал свои примечания и затем представлял высшему начальству. Помимо тупоумия, Красовский был страшный ханжа и в каждом литераторе видел атеиста и развратника». Сохранились примечания, оставленные Красовским к невинным стихам «Стансы к Элизе» поэта Валериана Николаевича Олина (вольный перевод из поэмы Вальтера Скотта «Замок Литтелькельт»). Вот некоторые из них:
2-я строфа
О, сладостно, клянусь, с тобою было жить,
Сливать с душой твоей все мысли, разговоры,
Улыбку уст твоих небесную ловить.
Примечание Красовского: «Слишком сильно сказано; женщина недостойна того, чтобы улыбку ее назвать небесною».
10-я строфа
Что в мненьи мне людей? Один твой нежный взгляд
Дороже для меня вниманья всей вселенной.
Примечание: «Сильно сказано; к тому ж во вселенной есть и цари, и законные власти, вниманием которых дорожить должно».
12-я строфа
О, как бы я желал пустынных стран в тиши,
Безвестный близ тебя к блаженству приучаться.
Примечание: «Таких мыслей никогда рассеивать не должно; это значит, что автор не хочет продолжать своей службы государю для того только, чтобы всегда быть со своею любовницею; сверх сего к блаженству можно только приучаться близ Евангелия, а не близ женщины»
13-я строфа
О! как бы я желал всю жизнь тебе отдать!
Примечание: «Что же останется Богу?»
У ног твоих порой для песней лиру строить…
Примечание: «Слишком грешно и унизительно для христианина сидеть у ног женщины».
Все тайные твои желанья упреждать
И на груди твоей главу мою покоить…
Примечание: «Стих чрезвычайно сладострастный».
Известно, что несчастный поэт Олин пытался опротестовать решение цензора, но Санкт-Петербургский цензурный комитет признал абсурдные доводы Красовского вполне «законными», и стихотворение так и не было опубликовано.
Факт четвертый раскроет секреты библиотечных спецхранов, а еще вы узнаете, почему запретили «Микробы коммунизма»
В 1906 году предварительная цензура в Российской империи была отменена: любое печатное произведение отныне могло быть запрещено только в судебном порядке. Фактически, конечно, свобода слова была не абсолютной. То и дело преследовались отдельные книги, закрывались издательства, штрафовались газеты и журналы. И все же уровень свободы в стране был такой, как никогда прежде, что привело к расцвету «серебряного века» русской культуры. Конец свободной прессы наступил на третий день после октябрьского переворота 1917 года, когда В. И. Ленин подписал «Декрет о печати», устанавливающий жесткую цензуру.
«Настоящее положение имеет временный характер, - говорилось в декрете, - и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий жизни…»
Как известно, «нормальные условия жизни» наступили только спустя 73 года.
В 1922 году большевики создали Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит РСФСР), которое стало главный цензурным ведомством в стране. Находясь в тесной «дружбе» с ГПУ, оно контролировало печатную продукцию в СССР: разрешало или запрещало выход новых изданий, а также с помощью секретных «списков», рассылаемых по библиотекам, изымало попадавшую под запрет «старую» литературу. Надо сказать, что с нежелательными дореволюционными книгами было покончено еще в ходе идеологических кампаний 1920-х гг., проводимых под руководством Надежды Крупской. Тогда были истреблены (физически) тысячи книг, в том числе произведений русской классики.
В 1930-е гг. книги из списков Главлита обычно попадали в так называемые «спецхраны», которые были созданы в крупнейших библиотеках страны. В главных библиотеках (ленинградской Публичке и московской Ленинке) секретные фонды насчитывали до полумиллиона «единиц хранения». При этом в подавляющем большинстве случаев (80-90 %) ничего «антисоветского» или «контрреволюционного» в запрещенных книгах не содержалось. Напротив, это все были книги идеологизированные, попавшие под запрет не из-за содержания, а по формальным причинам: среди авторов, редакторов, корректоров, оформителей встречались имена «врагов народа» (поскольку «врагом народа» мог стать кто угодно, то предположить будущее издаваемой в 30-е годы книги было трудно), либо в тексте встречались упоминания или цитаты неугодных «вождей». Почему, например, в спецхран попала книга «Микробы коммунизма» (Производство крупнейшей в СССР газеты «Известия ЦИК». М., 1926. 14 с.)? Вовсе не из-за провокационного названия, как можно было подумать. «Микробами коммунизма» авторы брошюры серьезно и горделиво называли советскую прессу.
«В случае войны «Микробы Коммунизма» полетят через фронт в агитснарядах с газетами, литературой. Врагам Советского Союза тоже придется «лететь» (внизу помещены карикатуры на летящих вверх тормашками врагов). Недалеко то время, когда «Известия ЦИК» станут Известями Мирового Союза Советских Социалистических Республик».
Книга попала под запрет в конце 30-х годов из-за нежелательных фамилий: на форзаце была помещена галерея портретов «Политических деятелей СССР», среди которых оказались разоблаченные и расстрелянные в годы Большого террора «враги народа»: А. С. Бубнов, А. И. Рыков, Л. Б. Каменев и другие.
В книге Арлена Блюма приводятся и другие книги, которые были запрещены не из-за «антисоветского» содержания, а из-за упоминания «врагов». Так, например, пострадала совершенно безобидное пособие С. Абакумова и В. Клюева для школы-семилетки «Знаки препинания» (1926): в упражнениях на тему «Точка в конце фразы» школьникам предлагалось поставить точку в текстах писателей Е. Замятина, И. Бабеля и Б. Пильняка.
Пятый факт касается антисоветских очепяток
Илья Ильф в «Записных книжках» заметил, что борьба с опечатками бессмысленна: как ни пытались издатели напечатать книгу без единой опечатки, проверяя текст десятки раз, на переплете ее тем не менее стояло: «Британская энциклопудия». Некоторые, впрочем, находят, что какое-то количество опечаток в книге просто необходимо: по крайней мере, они веселят читателя. Но во времена Большого террора (1937-1938) было не до смеха: работники Главлита, впавшие в параноидальное состояние, высматривали в опечатках «вылазки классового врага». Вполне серьезно по приказу свыше была объявлена тотальная борьба с опечатками.
Из «Материалов Главлита о вредительстве в печати» (1937):
«Особенное широкое распространение за последнее время получили опечатки. Причем опечатки эти, в значительной своей части, отличаются от обычных тем, что они искажают смысл фразы в антисоветском духе. «Опечатки» берут начало в типографии, но бывает, что источником контрреволюционных вылазок в виде «опечаток», искажения цитат, фото и прямой вражеской пропаганды являются и редакции. Враги плодили антисоветские опечатки, придумывали всякие гнусности, используя газету как трибуну для антисоветской агитации. Техника «опечаток» такова: вражеская рука выбрасывает целые строки, заменяет целые слова, буквы (…) и тогда тексту придается гнусный контрреволюционный смысл. Например, в газете «Спартак» (Ленинград) дана была такая «опечатка»: «…мелкий тоскливый вождь сеял над зеркальным прудом стадиона» - вместо «дождь». Природа всех этих, с позволения сказать, «опечаток» совершенно ясна. Все это делается с определенным смыслом – грубо извратить смысл в контрреволюционном духе».
Приведем несколько реальных примеров «антисоветских» опечаток, за которые были наказаны редакторы и корректоры (от выговора и снятия с должности до реального срока в лагере).
- В романе Ал. Толстого «Хлеб»: «Владимир Ильич начал говорить, сидя за столом, медленно царапая когтями лоб».
- В журнале «Юный пролетарий», разделе «Решение кроссворда»: вместо «Пустота в дереве» напечатано: «Пустота в деревне».
- В печатной повестке о вызове допризывника (Сясьстрой): вместо слов «указанные лица» набрано «укаканные».
- В либретто «Маскарад» Большого Советского театра (Воронеж): вместо «великосветской черни» набрано «великосоветской».
- В газете «Челябинский рабочий» (№ 258 от 22.2.1936 г.), в резолюции Областного съезда Советов напечатано: «достигнутые за 19 лет под куроводством (вместо руководством) партии Ленина-Сталина».
- В радиовещании, в передаче «Октябрятская звездочка» прозвучала такая фраза: «Самым большим желанием у меня было побывать в Мавзолее и увидеть Вас, тов. Сталин».
Особенно много бед корректорам и редакторам доставляла фамилия вождя. В делах цензурных органов – десятки случаев «упреждения» опечаток, порою безобидных: Смалин, Слалин и т. п. – тогда дело заканчивалось выговором. Хуже было, когда в начале фамилии вместо «т» появлялось еще одно «с», и уж совсем плохо, когда вторая буква заменялась стоящей рядом в наборной кассе коварной «р». Говорят, именно такую опечатку боялась увидеть в набранном тексте героиня Маргариты Тереховой в фильме Андрея Тарковского «Зеркало».
Факт шестой научит вас, как обмануть цензора (только реальные рецепты из эпохи «застоя»!)
Трудно представить, что в сталинские времена кто-то стал бы в шутку пытаться обхитрить цензуру: такая шутка стоила бы ему (а то и всей его семье и знакомым) жизни. Но вот наступили времена более «вегетарианские», «застойные», запрещенная литература распространялась через самиздат, а более смелые литераторы (и имеющие к ним отношение) даже осмеливались шутить с цензурным комитетом, «протаскивая» в печать неугодных писателей. Один из рецептов состоял в том, чтобы суметь напечатать нечто опасное – так называемый «непроходняк» - «далеко от Москвы», и чем дальше, тем лучше, ведь провинциальных цензоров обмануть было нетрудно. Все помнят историю альманаха «Тарусские страницы» под редакцией К. Паустовского (1961), в котором были опубликованы стихи и проза М. Цветаевой, стихи Н. Коржавина, Б. Слуцкого, Н. Заболоцкого, повесть в стихах Вл. Корнилова «Шофер», повесть Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр!» и другие произведения, выходившие за рамки дозволенного. В Москве такой сборник не пропустили бы, а в Калуге книга вышла. Конечно, позже сотрудники издательства, «виновные» в издании альманаха были уволены, но книга тем не менее была издана.
Большой популярностью пользовались в 60-70-е годы литературные журналы, выходившие в союзных республиках, особенно в Грузии и Прибалтике, им позволялось больше, чем другим. В «Литературной Грузии», например, под флагом «дружбы народов» и крепких литературных связей с Россией были опубликованы стихи поэтов-авангардистов, Осипа Мандельштама, Михаил Кузмина, Бориса Пастернака и других полузапретных (или запрещенных полностью) русских писателей, о которых «в центре» предпочитали помалкивать.
Еще проще обстояло дело в газетах «низового звена» - областных и тем более районных. В них удавалось порой протиснуть «нежелательные имена» диссидентов и писателей-эмигрантов. В статье «Кукиш в кармане» (Знамя, 2000, № 2) Сергей Баймухаметов вспоминает, как летом 1974 года он смог опубликовать – пусть и анонимно – в североказахстанской областной партийной газете «Ленинское знамя» одно из стихотворений Иосифа Бродского, уже два года находившегося в эмиграции и, конечно, включенного в главлитовский «Список лиц, все произведения которых подлежат изъятию».
«В данном случае автор применил для маскировки типичный прием: в его повести туристы встретили какого-то бомжа, бродягу, накормили его, и он в благодарность спел под гитару песню «Пилигримы», что соответствовало его образу жизни, как он полагал («Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров… синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы…»). Песня так понравилась режиссеру создаваемого тогда в Казахстане студенческого театра «Пилигрим», что та попросила автора повести отдать ей эту песню и напеть мелодию, чтобы она стала гимном театра. Что из этой затеи вышло – не ясно…»
Автору книги, из которой мы рассказываем факты для этого обзора, Арлену Блюму, тоже удалось «обмануть» цензуру: в его статье о цензурных преследованиях в дореволюционной России, опубликованной в журнале «Уральский следопыт» (1972, № 3), впервые появилось запрещенное в СССР имя – Джордж Оруэлл! Комментируя невинный рассказик Джерома К. Джерома «Новая утопия» (1891), который был запрещен в дореволюционной России, Арлен Блюм сделал остроумное предположение, что «именно этот незатейливый рассказик 1891 года положил начало антиутопиям, в которых будущее рисовалось как царство полной нивелировки и стандарта». Среди них «самыми значительными, написанными на высоком художественном уровне» Арлен Блюм назвал роман Евг. Замятина «Мы», «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли и «1984» Джорджа Оруэлла. Провинциальному цензору было знакомо только имя Замятина – его он и вычеркнул из статьи, о Хаксли и Оруэлле он, видимо, не слышал никогда.
***
Завершая этот небольшой обзор, скажем, что в книге Арлена Блюма «От неолита до Главлита» есть целая глава, в которой рассказывается удивительная история переписки Джорджа Оруэлла (Эрика Артура Блэра) с редактором журнала «Интернациональная литература» С. Динамовым. Последний – по незнанию или по наивности – хотел напечатать (в 1937 году!) книгу писателя «Дорога на Уиган-Пирс». В своем ответе советскому редактору Оруэлл честно признался, что является членом нежелательной в СССР партии POUM («Рабочая партия марксистского объединения», существовавшая в Испании в 30-е годы, была известна антисталинской направленностью). Роман Оруэлла опубликован не был, а судьба редактора Динамова неизвестна.
В книге Арлена Блюма вы найдете еще массу интересных сведений, касающихся цензуры в России. Здесь собраны тексты дореволюционных авторов; документы, регулировавшие свободу печати в разные эпохи; истории отдельных писателей и их книг (Михаила Зощенко, Александра Архангельского); курьезные и трагические случаи, связанные с политической цензурой.
Книга в библиотеке: Блюм А. В., От неолита до Главлита : достопамятные и занимательные эпизоды, события и анекдоты из истории российской цензуры от Петра Великого до наших дней : собраны по литературным и архивным источникам. — Санкт-Петербург : Издательство имени Н. И. Новикова : Искусство России, 2009. — 272 с. ; 24 см. Инв. номер 2445972-КХ
Об авторе: Арлен Блюм (1933-2011) – советский и российский библиограф, историк книги и цензуры в России и СССР; доктор филологических наук (1992), профессор (1994). Работал библиографом в Челябинской публичной библиотеке, Государственной публичной библиотеке (РНБ, Санкт-Петербург), Научной библиотеке им. Горького, преподавал в Санкт-Петербургском институте культуры. В советское время Арлен Блюм занимался изучением дореволюционной цензуры. В 1990-е, в короткое время, когда были доступны все архивы, ему удалось собрать уникальный материал по истории советской цензуры. На основе архивной работы он написал несколько статей и издал следующие книги:
- Блюм А. В., Советская цензура в эпоху тотального террора, 1929 - 1953. — Санкт-Петербург : Академический проект, 2000. — 311, [1] c. ; 21 см. (В библиотеке: инв. номер 2445973-КХ)
- Цензура в Советском Союзе, 1917—1991. Документы / сост. : А. В. Блюм; коммент. : В. Г. Воловников. — М. : РОССПЭН, 2004. — 575 с. (В библиотеке: инв. номер 2251917-ОРК)
- Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней: 1790—1990 : опыт комментированной антологии. — СПб.: Полиграф, 2001. — 607 с. (В библиотеке: инв. номер 2318090-ОРК)
- От неолита до Главлита : достопамятные и занимательные эпизоды, события и анекдоты из истории российской цензуры от Петра Великого до наших дней : собраны по литературным и архивным источникам. — СПб. : Изд-во имени Н. И. Новикова : Искусство России, 2009. — 272 с. (В библиотеке: инв. номер 2445972-КХ)
- За кулисами «Министерства правды»: Тайная история советской цензуры, 1917—1929. — СПб.: Гуманит. агентство «Акад.проект», 1994. — 322 с. — 2000 экз.
- Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917—1991: Индекс советской цензуры с комментариями / М-во культуры Рос. Федерации, Санкт-Петербург. гос. ун-т культуры и искусств. — СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств, 2003. — 403 с.
- Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки. 1953—1991. — СПб.: Академический проект, 2005. — 296 с.
Что еще почитать и послушать на тему цензуры:
- Скабичевский А. М., Очерки истории русской цензуры, 1700-1863. — Москва : URSS : [ЛИБРОКОМ, 2012]. — [3], 499 с. ; 22 см. — (Академия фундаментальных исследований: история); Инв. номер 2339338-КХ
- Абакумов О. Ю., Цензоры Российской империи : конец XVIII - начало XX века : биобиблиографический справочник. — Санкт-Петербург : Российская национальная библиотека, 2013. — 480 с. ; 21 см. Шифр 76; Авторский знак Ц373; Формат С; Инв. номер 2361625-СБ
- Дарнтон Р., Цензоры за работой : как государство формирует литературу. — Москва : Новое литературное обозрение, 2017. — 382, [1] с. ; 22 см. — (Интеллектуальная история. ред.: И. Калинин, Т. Вайзер). Инв. номер 2398363-КХ
- "Нужное зачеркнуть": подкаст проекта "Полка" (ведущие подкаста рассказывают о цензуре в России в разные эпохи; вы узнаете, что думали о цензуре писатели и как работал тамиздат Герцена и самиздат советских диссидентов)
***
Понравилась публикация? Не забудьте поставить лайк и подписаться на наш канал. Здесь мы регулярно рассказываем об интересных книгах. А жителей и гостей Екатеринбурга ждем в Библиотеке Белинского!
Автор публикации: Анна Кузьмина, отдел фондов и обслуживания