Последнюю буковку в заголовке я не «съел» – чуток терпения.
Как-то жена захотела иметь белого котенка. Я полистал газету и нашел объявление: «Отдам в хорошие руки трёхмесячного котенка. Белый, к туалету приучен». Адрес в центре Сочи, на Войкова, а мы тогда, четырнадцать лет назад, еще топтали чужие половицы в Детляжке.
Тетка положила мне в ладони нечто невесомое, завернутое в детскую распашонку. Торчала только мокрая мордочка. У тощего чуда был такой жалкий вид, что промелькнула мысль тут же вернуть обратно. Хозяйка поняла:
— Вы не думайте, он здоров, я его выкупала к вашему приезду.
Я так и пошел на вокзал, к электричке.
Развернув дома распашонку, мы пришли в ужас: шерсть отходила клочками вместе с кожей! Надо завтра же показать ветеринару. Позже выяснилось что котенок действительно ходит в лоток, на подстилку из разорванных бумажек. Хоть тут тетка не обманула.
А вот с кормежкой было труднее: котенок устроил забастовку и наотрез отказался есть приготовленный для него корм. Прежняя хозяйка рассказала, что для своих кошек она отваривает куриные головки — мы не стали дальше морить котенка такой пустой едой. Но если не будет есть, он же помрет! Я сутки насильно поил его молоком и водой через одноразовый шприц, предварительно удалив иголку.
Только на следующий день увидел, как он сам подошел к приготовленной для него миске. Чуть освоившись, даже начал катать по полу ненавистный шприц — еще долго он был для котенка единственной «мышкой».
Ветеринар нас успокоил: никаких заразных болезней у котенка нет — элементарный авитаминоз. Действительно, при нашем уходе он скоро начал обрастать красивой шелковистой белой шерстью и наполнил наше жилье весельем. А как его назвать? Перепробовали разные клички — ноль внимания. В одной книге мне попалось имя Пафнутий (греч. «толстый») — тоже не принял. А на «Пафнутич!» — он живо отвлекся от мышки-шприца, который гонял по полу.
Вот так у меня появился, не живая игрушка, нет, а полноправный партнер. Как только я садился за рабочий стол, Пафнутич солидно занимал место между клавиатурой и моим пузом, а удобной подставкой под мордочку навсегда выбрал мою руку. Его не смущало, что этой рукой я что-то делал.
Большей частью я работал дома, поэтому мы настолько привыкли друг к другу, что на забаву хозяйке даже вели неспешные «беседы». Теперь он отзывался и на Пафнутька и Пафнуть, издавал некий звук и, кивнув мордочкой, как бы спрашивал:
— Что такое? — даже если в нашем обращении к нему не присутствовал ни один из вариантов его имени.
Только одно неудобство было от Пафнутича, впрочем, и от меня, не менее шерстистого: носясь по просторной квартире, он наматывал на полу клубки кошачьей шерсти и моих волос. И ни на шаг не отходил от меня: как только я вставал со своего стула, Пафнутич тут же оказывался у моих ног. Даже если спал у себя на коврике на обширной хозяйской кровати. Чтобы случайно не наступить ему на хвост или лапу, я привык ходить по квартире, почти не отрывая тапочки от пола.
Уже три года, как Пафнутича нет, а привычка осталась. Клубки «перекати-пол» тоже по-прежнему собираю. Теперь это только мои волосы, почти такие же белые, как шерсть у Пафнутича.
