Выписка из больницы «Барского» на улицу оказалась слишком внезапной и болезненной адаптацией для тела Фук. Это было очевидно с того момента, как они с отцом вышли из ворот больницы Чо Рей. Поездка на велосипеде через весь город от оживленного Чолона, китайского района Сайгона, до западной автобусной остановки, оголяло ее тело с обожженными участками, недавно покрытыми тонкой и неустойчивой кожей, под лучами жаркого солнца. Ее легкие, поврежденные ожогом, страдали от пыли, врывавшейся в открытые окна автобуса. Головная боль, которая у нее была, усилилась из-за тряски автобуса, который ехал по асфальту, изрытому воронками от обстрелов. Затем вид разрушенного дома, который она в последний раз видела перед напалмовой атакой, оказался шоком для Фук.
- Изнутри видно солнце и луну! - заметила Фук.
Дважды за первые две недели, проведенные Фук дома, она испытывала внезапную сильную боль. Это так встревожило Ну, что она послала одного из членов семьи на мотоцикле за доктором. Каждый раз семья боялась, что из-за приступов боли Фук сойдет с ума, если бы не обезболивающее, которое ввел ей доктор. Тунг и Ну приняли решение отдать Фук, как и предлагал Барский, в его реабилитационный центр в Сайгоне. В то время как большинство пациентов оставались там в среднем две-три недели, Фук оставалась там семь месяцев. Врачи разрешили ей посещать дом на неделю или две, но она вернулась домой только в июле 1973 года, через тринадцать месяцев после того, как была ранена во время напалмовой атаки.
То, что девочка, вернувшаяся домой, была такой же счастливой и безропотной, как и до ранения, свидетельствовало о силе ее характера. Вьетнамские медсестры сами удивлялись неизменной жизнерадостности Фук. Это было качество, не часто встречающееся у самых маленьких жертв войны; некоторые дети не могли заставить себя улыбнуться даже выходкам Гуфи или Дональда Дака в мультфильмах, которые Барский привез из Америки. Профессионализм — и даже героизм—медсестер, тех самых, которые причиняли Фук, боль от ежедневных ванн с ожогами, был доказан их способностью выстраивать доверительные, любовные отношения с ней. Спасительное лечение Фук само по себе было травматичным. Сколько бы времени ни прошло, одно лишь упоминание об ожоговой ванне погружало Фук в безмолвную тьму боли. Однако под присмотром медсестер она вынырнула из этого тумана боли, длительной агонии и изоляции, будто заново родившись.
Во время пребывания в больнице, Фук решила дать своим амбициям зеленый свет. Образцы для подражания в лице персонала больницы, которые она увидела у Барского, убедили ее: что она хочет стать врачом. Это было высокое, честолюбивое желание для девушки крестьянского происхождения. Обычно семьи определяли амбиции своих детей в соответствии с тем, что соответствовало их социальному положению. Только те в городе, у кого были средства отдать своих детей в лучшие школы, могли решить, кто из их детей будет врачом, фармацевтом, юристом или инженером. Фук рассказала о своем желании родителям.
- Вы дали мне жизнь, - сказала она им, - но врачи и медсестры сохранили мне её.
Транг-Банг, в который Фук наконец вернулась, сильно отличался от того, что она знала раньше. По условиям соглашения о прекращении огня жители деревни могли заявить о своей верности той или иной стороне, и в самых северных провинциях многие деревни подняли флаг Вьетконга. На большей части юга, особенно в таких районных городах, как Транг-Банг, окружавших Сайгон, сайгонский режим позаботился о том, чтобы южновьетнамский флаг развевался на крыше или был нарисован на стенах каждого общественного здания.
Жизнь и смерть оставили свой отпечаток в этом месте пока Фук былв в больнице. Через год после нападения, Ну родит восьмого ребенка, пятого сына. У тети Ань были явные признаки травмы: она хромала, а пальцы на одной руке были скрючены, как когти. Она вышла из больницы в Сайгоне через несколько дней после того, как муж нашел ее там, слишком расстроенная, чтобы выслушать известие о смерти Дана и о том, что младший сын болен. В больнице Фук сообщили о смерти ее двоюродных братьев, но дома никто не говорил об этой потере больше года. У тети Ань родится еще семеро детей.
Иногда, когда Фук навещала своих кузенов, она натыкалась на тетю, лежащую на кровати и впадающую в транс. Ее голос становился чужим, когда она получала новости из загробного мира от Дана и Куонга, её детей. Вернувшись к себе, тетушка Ань говорила о том, как она счастлива, что ее два сына вместе. Она говорила о том, как младшие любят дразнить старших: «Какой ты уродливый, Дан! Ты так сильно обгорел!»
За год отсутствия Фук, ее братья и сестры научились правилам и способам игры в войнушку. Словарный запас военных игр ее братьев, когда-то игравших с ветками деревьев вместо ружей, расширился и включал минометный огонь, снаряды, ракеты и гранаты.
В некогда большом доме всем уже не хватало места для сна. Три открытых передних дверных проема и обвалившаяся боковая стена оставляли переднюю комнату совершенно незащищенной. Крытая дорожка частично обвалилась, так что гамаки там развешивать было нельзя. Поскольку для сна была только задняя комната, Тунгу и еще как минимум одному ребенку приходилось спать в другом месте, обычно в доме того, кто присматривал за домом для родственников, бежавших в Сайгон. Лоан более или менее переехала в город, возвращаясь, домой только днем.
Фук обнаружила, что Лоан скорбит. У ее двадцатиоднолетней сестры было несколько друзей, завербованных военными в восемнадцать лет, многие из которых погибли в бою или остались искалеченными. И вскоре после того, как Фук вернулась домой, однажды утром она проснулась и обнаружила, что отец ночью увёл ее старшего брата Нгока.
Их бегство было вызвано внезапным визитом несколькими днями ранее. Окружной военный начальник послал кого-то к Тунгу.
- Когда твоему сыну исполнится восемнадцать, - сказали они Тунгу, - он должен пойти в армию.
Не прошло и двух ночей, как в дом пришел ночной гость, чтобы повидать Тунга.
- Мы приглашаем вашего сына присоединиться к нам, - сказали ночные визитеры.
- Моего сына нет дома, - ответил Танг. Он рассчитал, что сможет потянуть время; перед ним стоял только один человек.
- Сначала я хотел бы узнать его мнение, - ответили партизаны.
На севере пропаганда могла поколебать чьи-то симпатии. На юге все было иначе. Сыновнее благочестие было сильнее; сын следовал той стороне, которую ему велели родители, той же стороне, что и их собственная.
Когда ночной гость ушел, Тунг разбудил Нгока.
- Люди из леса пришли за тобой! – сказал Тунг. Я уже приготовил одежду и постель, пачку денег и еду.
Незадолго до рассвета, когда вьетконговцы, скорее всего, уже легли спать, Тунг и Нгок отправились на запад, в Тай Нинь, к Святому Престолу.
За год до этого Тунг составил план, чтобы ему не пришлось выбирать, отправлять ли сына в ту или иную воюющую группировку. Он решил, что если настанет день расплаты, то пошлет своего сына изучать Каодай. Он также хотел, чтобы Нгок не возвращался к деревенской жизни, а вместо этого начал свою супружескую жизнь в городе, где люди с большей вероятностью будут заниматься мирными делами.
-Я хочу, чтобы ты избежал нашей участи жить в маленьком городке, - так он объяснил Нгоку свою покупку в Тай Нине однокомнатного дома на людной улице недалеко от Святого Престола, который после женитьбы станет собственностью Нгока.
Отец и сын предъявили свои документы у ворот часовым в белых мундирах. Каждые из двенадцати ворот Святого Престола охранялись двадцать четыре часа в сутки. За стенами лежал отдельный город. Над пейзажем возвышался великолепный храм, к которому семья, как и большинство каодаистов, совершала одно или несколько паломничеств в год. Среди десятков строений в его тени было несколько административных зданий, многие из которых были построены во французском колониальном стиле. Кроме того, там были две средние школы, университет, больница на семьдесят пять койко-мест, детский дом, дом престарелых, несколько операционных, морг, мастерские нескольких предприятий. Среди них были швейные магазины, пекарня, АЗС, плотницкая мастерская, кузница, даже фабрика по производству календарей. Для рабочих, которых насчитывалось более тысячи, было построено несколько жилых домов.
Святой Престол принял Нгока в качестве рабочего. Взамен он получал комнату и два вегетарианских блюда из риса и супа каждый день. Другие семьи Каодай также рассматривали Святой Престол как святилище для своих сыновей. Кровь недавно пролилась внутри святилища, когда неизвестный убийца убил предводителя последователей Каодая, но адепты религии отвергли этот случай как интригу внутри руководства.
Когда вьетконговцы вернулись на следующую ночь, их было двое.
- Мой сын следует за Каодаем, - сказал Тунг. Они ушли без возражений.
Каждые две-три недели Тунг, изредка беря с собой кого-нибудь из детей, совершал однодневную поездку в Тай Нинь, чтобы привезти Нгоку дополнительные продукты, которых не было в храме: чай и кофе, пальмовый сахар, сгущенное молоко. Ну посылала их вместе с карманными деньгами. Нгок мало в чем нуждался, так как не курил и не пил. Решение взять его к Святому Престолу казалось правильным, поскольку все больше и больше его друзей шли по пути призыва в правительственную армию.
Вся семья сожалела, что их жизнь полная лишений была тяжелее всего для Фук. У Тунга было больше всего времени, чтобы быть внимательным к ее нуждам, и Ну ценила суетливость мужа. «Он питает особую нежность к этому ребенку» - говорила она себе. Надеясь преуменьшить свою любовь к одной дочке, он поместил свой собственный подарок для Фук, среди десятков кукол и плюшевых игрушек, доставленных из-за границы благонамеренными незнакомцами. Его кукла стала любимицей Фук. Пупс, сделанный в Японии и работающий на батарейках, он был размером с малыша и мог ходить, открывать и закрывать веки, говорить, плакать и петь песню на английском языке. Он так напугал бабушку Тао, что нельзя было включать его в ее присутствии. Присылали все новые подарки из-за границы. Все чаще, к разочарованию Фук, семья платила за посылку только для того, чтобы обнаружить, что вор уже опустошил ее или заменил её содержимое камнями.
Ну оценила первую реакцию соседей на обезображенное ожогами лицо дочери. Она увидела, что дети отпрянули от неё. Взрослые качали головами: “Бедная ты", - говоря о ее дочери. Пока семья и друзья не привыкли к ее недостаткам, из-за ее неуклюжести, за столом царило смущенное молчание. Часто, пытаясь помочь в магазине лапши или дома, она роняла тарелки. За обеденным столом, когда фарфоровая миска с рисом со стуком упала на пол, она удивленно огляделась, не подозревая, что она выпала из ее левой руки.
Ну собрала семью и соседей, старых и молодых, чтобы помочь Фук с ее упражнениями по восстановлению силы и гибкости. Ну давала инструкции: она внимательно следила за тем, как медсестры поворачивали шею Фук, пытаясь удержать ее от поворота тела вместе с ним, и как они работали с ее левой рукой, чтобы восстановить гибкость в локте и плече, и отдельными пальцами, чтобы они не скручивались сильнее. Пройдет несколько месяцев, прежде чем Фук восстановит, в достаточной мере, левую и правую руку, чтобы делать всё самостоятельно.
Только Ну была в состоянии противостоять крикам Фук, при упражнениях для гибкости коже и гибкости суставов. Боль - необходимая часть реабилитации пострадавшего от ожога. Чем больше он приобретает движений и гибкости, тем больше их становится. Восстановление больного может занять до двух - трех лет. Ну была тверда с Фук.
- Это очень больно, - согласилась она, - но ты должна делать упражнения сейчас, если не хочешь вечно быть уродливой. Ты должна делать это, если хочешь помочь себе прожить остаток своей жизни. Я не буду с тобой вечно.
Постепенно к Фук возвращалось больше чувствительности в конечностях, так что движения выдавали ее боль ещё меньше. Вместо того чтобы припасть ртом к краю миски с рисом на столе, ее левая рука снова могла поднять миску. Постепенно к ней возвращались силы. Хотя у нее никогда больше не будет ни выносливости, ни физических способностей, чтобы идти в ногу с другими ее сверстниками, через год она стала похожа на обыкновенного ребенка: бегала в детских играх, ездила в школу на велосипеде. Если только кто-то не знал о ее ранении, было нелегко понять, что она инвалид.
Фук придется жить с внезапными приступами паники и головными болями всю оставшуюся жизнь. Обычно иностранных обезболивающих было достаточно, чтобы сдержать боль. Когда у нее поднималась температура, что могло случиться, если она слишком долго находилась под солнцем, она могла найти облегчение в душе. Ежедневно кого-то из семьи отправляли, чтобы он купил кусок льда, который можно расколоть, чтобы завернуть в полотенце и при необходимости прижать к спине, шее или голове Фук. Семья также постоянно следила за тем, чтобы она не царапала левую руку так, чтобы из нее начинала течь кровь. Она не чувствовала, как ее царапают свои же ногти, ощущения были как комариный укус. Услышав ее мучительный, резкий крик, самый близкий человек прибегал, чтобы погладить и помассировать ей спину. В тех редких случаях, когда боль казалась невыносимой, кто-нибудь уходил за тетей Ань, которая делала Фук укол, который когда-то делал ей доктор.
Фук видела, как вся ее семья делает её жизнь легче и жертвует собой ради нее. Из всей своей семьи она видела, что ее мать делает больше всех. Она видела, как мать с трудом сдерживает слезы, услышав крики дочери.
- Фук, не плачь, - говорила Ну, - я не могу взять на себя твою боль, но когда ты плачешь, я могу забрать твои слезы. И поэтому Фук изо всех сил старалась терпеть. Я люблю свою маму; я не должна огорчать ее. Она не знала, что, оказавшись вне поля зрения своей дочери, Ну неудержимо плакала.
·
Во время войны Южный Вьетнам превратился в нацию транжир. Южновьетнамцы тратили на импортную косметику и косметические средства больше, чем стоил весь экспортный доход страны. Они смогли потратить стоимость валового внутреннего продукта страны, разницу, финансируемую американской помощью и военными расходами. Тем временем фундамент экономики страны рухнул. Обрабатывающая промышленность и промышленное производство резко сократились и стали зависеть от финансируемого за счет помощи импортного сырья, оборудования и запасных частей. Так было даже в традиционных отраслях промышленности, таких как производство рыбного соуса. Во время правления американцев две основные отрасли промышленности оставались, как и во времена французов, пивоварением напитков и переработкой табака. Люди стекались в города, но устраивались на работу, которая продлится только до тех пор, пока здесь будут американцы. В таких местах, как Дананг, который во время войны был мини-Сайгоном, эти рабочие составляли половину рабочей силы.
Уход американцев из Южного Вьетнама был равносилен выбиванию опоры, поддерживавшей его экономику. В результате сайгонскому режиму пришлось столкнуться с двумя серьезными экономическими проблемами: безработицей в городах и инфляцией. Среди налогов, введенных или повышенных правительством, были удвоение налога на мелких торговцев, 20-процентное повышение земельного налога и новый 10-процентный налог на добавленную стоимость. Чтобы контролировать инфляцию, правительство неоднократно девальвировало донг (двадцать один раз с середины 1972 года по осень 1974 года). Это ударило по потребителям ростом цен: производители в 1973 году подняли цены на рис на 55 процентов, сахар на 60 процентов и бензин на 75 процентов. В Транг-Банге рост воровства и грабежей в деловом районе ознаменовал более трудные экономические времена. Тунг и его вторая дочь, Данг, которая выросла в ответственности как самый старший ребенок в доме, приходили в магазин лапши как раз в тот момент, когда Ну уходила. В их обязанности входило дежурить всю ночь.
Испытывающий нехватку денежных средств сайгонский режим, живущий под угрозой того, что в любой момент может разразиться полномасштабная война, не мог выплатить зарплату своим военным. Солдаты не могли прокормить свои семьи тем, что получали, и многие дезертировали. После того как американцы ушли, в армии, всегда являвшейся рассадником коррупции, начались беспорядки. Солдаты, начиная с самых высоких чинов, растрачивали средства, рис и припасы, крали зарплату и наживались на незаконных сделках. Однако кумовство и коррупция начались наверху, с Тьеу и его родственников, и были подхвачены сайгонской элитой. Как говорится во вьетнамской поговорке, “Дом протекает с крыши”. В условиях растущей негативной реакции средний класс Сайгона при поддержке студентов, некоммунистических интеллегентов и религиозных лидеров поднял свой голос в пользу смещения Тьеу. Преобладающим желанием была политическая стабильность, которую, как считалось, невозможно достичь при нем на посту президента.
Через несколько месяцев после прекращения огня начальник округа пришел к Тунгу и Ну с неожиданным заявлением. Некоторые американцы хотели сделать пожертвование их семье. Передача должна была состояться перед храмом Каодай.
- Мы не можем встретиться в вашем доме, - объяснил он, - из-за его состояния.
В назначенный день и час колонна из девяти автомобилей, семи военных джипов из провинции Хау-Нгия и двух автомобилей из округа, свернула с маршрута № 1 у храма.
Там были выступления вьетнамских чиновников и одного из двух американцев. Другой снимал презентацию. Пожертвование в донгах, эквивалентная трем тысячам американских долларов, была получена от местных пожарных в Нью-Йорке. Они хотели, чтобы семья Ким Фук использовала деньги для восстановления своего разрушенного войной дома. Чиновник пригласил Тунга сказать речь.
Едва он начал: “Мы—страна, живущая войной, но люди из других стран разделяют ее”, как его прервал свист приближающегося минометного снаряда. Чиновники разбежались по своим машинам. Тот, что сжимал коричневый конверт с деньгами, крикнул Тунгу: «Из-за войны нет смысла давать вам деньги сейчас. Когда война закончится, мы отдадим его вам! Конвой умчался.»
Позже, в храме, где Тунг и Ну искали укрытия, Тунг был расстроен.
- Они положили нам в рот мёд, но у нас не было возможности проглотить его, - печально сказал он.
В тот вечер Ну разбудили шаги. Заподозрив воров, она убрала сверток с донгами (прибыль за этот день от магазина лапши) с ее талии и сунула купюры под бамбуковую циновку под Фук и двумя младшими, спящими рядом. Фук открыла сонные глаза. Ну шикнул на нее, безмолвно приказав притвориться спящей.
Двое дюжих мужчин согнали спящих домочадцев с постелей. Незваные гости привязали их к двум отдельным столбам внутри дома. Один из них замахнулся на Ну пистолетом.
- Вьетконгу нужен миллион донгов, - выпалил незнакомец.
Она отрицательно покачала головой, у нас не было такой суммы.
- Сегодня правительство дало вам деньги! Они нужны Вьетконгу! Отдай их нам! – в гневе сказал солдат.
Ну объяснила что «обстрел» прервал передачу денег в тот же день. Расстроенные незваные гости начали обыскивать дом. Тем временем двоюродный дедушка развязал узел достаточный, чтобы освободить семилетнего брата Фук.
- Беги к бабушке, - сказал он ему, - зовите на помощь!
Мальчик с криком бежал всю дорогу. К тому времени, как прибыли его бабушка с дедушкой с фонарями, незваные гости уже скрылись.
Позже тем же утром, Лоан вместе с Ну, на заднем сиденье своего мотороллера отправилась в провинциальное управление Хау Нгиа, надеясь получить пожертвование. В Ку-Чи они продолжили путь на юг по второстепенной дороге. Минометный огонь заставил их вернуться. В конце концов, Лоан получила известие, что пожертвование находится в сайгонском банке и что правительство передаст его семье, когда война закончится.
Через год после подписания соглашения о прекращении огня президент Тьеу объявил, что страна снова находится в состоянии войны. Во время этого сухого сезона коммунисты не начали наступление, как предсказывал год назад Тьеу. Вместо этого в 1974 году они стремились только укрепить и расширить существующие опорные пункты.
Тьеу опоздал всего на год. Коммунисты планировали начать наступление не в сухой сезон 1974 года, а в сухой сезон 1975 года. Элемент неожиданности заключался в том, что наступление будет направлено не на северные провинции, как ожидали южновьетнамские войска, а на центральный Вьетнам. Ханой рассчитывал, что решительное поражение южновьетнамских войск там коммунистическими войсками даст им возможность нанести последний удар по Сайгону в течение сухого сезона следующего года.
Готовясь начать то, что, как они ожидали, будет двухлетней компанией, коммунисты начали посылать основные силы войск и припасов вниз по тропе Хо Ши Мина. Красные также начали строительство нефтепровода в ста мкилометрах от Сайгона и прокладку современной радиосети, которая позволила бы Ханою напрямую связаться с полевыми подразделениями. Нигде их яростное желание победы над югом не было так очевидно, как в десятилетнем превращении тропы Хо Ши Мина из паутины примитивных тропинок в всепогодную дорогу через горы и джунгли, способную вместить грузовики, танки и бронетехнику. Кроме того, дорога теперь защищалась зенитными установками на вершине холма, на тот случай если американцы вернутся и возобновят бомбардировки, чтобы спасти южновьетнамцев.
Южновьетнамскому народу не нужно было говорить, что страна снова находится в состоянии войны. Бои так и не заканчивались. При звуке выстрелов или минометного огня Фук, охваченная паникой, бросалась к «убежищу» даже когда двоюродный дедушка кричал детям: “Скорее! Внутрь! Внутрь! Она всегда считала, что невидимые вьетконговцы стреляют из леса. И взрослые, и дети знали, что бег к « убежищу» сам по себе был авантюрой; звук минометного огня не указывал на то, откуда их обстреливают и где он приземлится, далеко или близко. На своей траектории летящий снаряд мог легко зацепиться за верхушку дерева или здания и поразить осколками с высоты.
Война породила в Фук убеждение, что во время войны мало толку рассчитывать свои планы. Казалось, жизнь-это либо случай, либо судьба. Однажды Фук сидела в магазине лапши, достаточно близко, чтобы увидеть фосфоресцирующую вспышку минометного огня и услышать скрежет разрыва снаряда. Она наблюдала за происходящим, как в замедленной съемке. Люди бросились бежать в том направлении, куда их вели ноги. Одна женщина врезалась головой в медленно движущийся военный грузовик. Она поднялась и, несмотря на хлещущую из головы кровь, снова побежала.
Без предупреждения, в яростном танце жизни со смертью, ритм мог перейти от неторопливого к неистовому. В одну минуту можно спорить с братом или сестрой, а в следующую быть сраженным насмерть. Дважды в доме были на грани трагедии. Через несколько мгновений после того, как Лоэн заглушила двигатель мотороллера и прислонила его к стене, рядом приземлился минометный снаряд, вогнав шрапнель в скутер как раз в тот момент, когда она входила в боковую дверь. В другой раз двоюродный дедушка спускался в убежище позади последнего ребенка, когда кусок горячего металла от разорвавшегося снаряда порезал его руку.
Фук начала видеть регулярные кошмары о войне. В одном из них она и ее братья стояли посреди солдат в форме. Между ними вспыхнул спор, и началась стрельба. В другой, она окажется в незнакомой части города. Падали бомбы, и вокруг вспыхивали пожары. “Мы должны выбраться!” - кричал кто-то. И, как всегда, она бежала, боясь, что ее убьют. Заставляя себя идти вперед, она устала, так устала, что не знала, как идти дальше.
В часы бодрствования, как и в кошмарах, Фук все еще бежала от войны. Она хотела перестать бежать; она хотела, чтобы все, что заставляло ее бежать, тоже остановилось. Она просто хотела, чтобы все это закончилось.
Существовал только один способ выжить в ужасах войны: нужно было придерживаться нормальных привычек и темпа своей жизни. Больше всего Фук хотела после года, проведенного в больнице, вернуться к нормальной жизни, которая для нее означала ходить в школу с друзьями. Во время напалмовой атаки она училась в третьем классе. Когда она вернулась из Сайгона, ее бывшие одноклассники начинали пятый класс. С помощью Лоана, который днем была ее учителем в четвертом классе, а после уроков-репетитором, Фук смогла закончить два класса за один. К лету 1974 года она готовилась к общенациональным экзаменам в пятый класс. Считалось, что шестой класс знаменует переход от детства к юности, так как это было начало средней школы (с шести по двенадцать классы).
Школа и учеба вызывали у Фук свои неприятности. Она жалела о том, что учебу прервали, когда в школе, услышав минометный огонь или бой неподалеку, отправляли учеников домой пораньше или даже закрывались на день или два. В своем рвении к учебе она обнаружила, что страдает головными болями и головокружением. Ее выносливость всегда не соответствовала ее желанию. Жертвы ожогов могут казаться здоровыми, но часто сообщают о головных болях и головокружениях, для которых нет очевидной физиологической причины. Считается, что такие симптомы связаны с психологическими травмами.
- Я не хочу, чтобы ты сошла с ума от учебы, - сказал как-то Ну Фук, - тебе не обязательно быть лучшим учеником. Средних оценок будет достаточно.
Фук заняла шестнадцатое место среди выпускников пятого класса в семи районных школах Транг-Банга и его окрестностей.
- Если бы я не попала в больницу с ожогами, я могла бы стать номером один! - сказала она родителям.
Ее достижения укрепили ее самооценку. Я больше не ребенок. Теперь я становлюсь старше" (в свой одиннадцатый день рождения), - сказала она себе. Я должна начать следить за своей внешностью. В своем растущем женском самосознании она после каждого душа рассматривала свое тело в зеркале. Она поблагодарила Каодая. Слава богу, мое лицо не было обожжено. Даже если бы мой характер был так же хорош, как у ангела, если бы мое лицо было уродливым, было бы лучше, если бы я умерла. Ей очень хотелось носить короткие рукава, которые носили другие девушки, но она знала, что этого никогда не будет.
Фук решила отметить свой выпуск из школы двумя способами: впервые пойти к дантисту и проколоть уши. Лоан отвезла ее за несколько километров на мотоцикле к ближайшему дантисту. Тетушка Ань проколола уши, и Ну выполнила ее просьбу о паре золотых сережек. У каждого ребенка в семье были свои золотые украшения—у каждого мальчика была цепочка и браслет, у каждой девочки-браслет и ожерелье с медальоном в форме сердца, которые Ну не разрешала им носить, опасаясь, что золотые украшения привлекут воров и похитителей. Учитывая отсутствие охраны в доме, Ну велела Тунгу положить драгоценности вместе с теми сбережениями, которые семья хранила в золотых слитках, на хранение в более надежное место. Позже семья узнает, что Тунг использовал драгоценности, чтобы расплатиться с карточными долгами.
·
