Солнце слепило глаза. В траве сонно жужжали мухи и прочая живность, скрываясь от дневного жара. Воздух был напитан ароматом цветов, сухой глины и навоза.
— Смотри! — крикнула Дина и показала на ржавую перекладину, что была пристроена между виноградниками. Кто-то привязал на неё грязные верёвочки, на концах которых болтались симпатичные черные и серые комочки.
— Что это? — спросил я, пробираясь сквозь высокую траву ближе.
Быстроногая Дина уже была там и, подпрыгивая, толкала загорелыми руками комки, от чего они заплясали, как паяцы на ниточках.
Вдруг она отдернула руку и прижала её ко рту.
— Ты чего? — добравшись, наконец, до места, я с любопытством потянулся и тронул один комочек. Мягкий, шелковистый мех, нагретый солнцем, приятно струился под пальцами. Я сдавил его — внутри было что-то жесткое. Я не вытерпел и с силой дёрнул комочек, оторвав веревку. Теперь, когда он был в руке, я разглядел, что это кончик кроличьей лапки — коготки скукожились и спрятались в меху, а с другой стороны то, что я принял за застывшую смолу, оказалось запекшейся кровавой коркой.
Только теперь я почувствовал сладковатый запах гнили и заметил темные застывшие лужицы на земле под перекладиной. Я будто увидел, как кроликов подвесили за задние лапки и перерезали горло, выпуская кровь. Как пушистые тельца задёргались в предсмертных судорогах, отчаянно пытаясь освободиться, пока маленькая жизнь вытекает из них. А потом блестящий нож отрезал тушку, оставляя лапки болтаться на солнце.
Дина испуганно смотрела на меня, всё еще зажимая рот. Я засунул лапку в карман шорт и сказал:
— Кроличья лапка приносит удачу. Хочешь, оторву тебе тоже?
Она замотала головой и попятилась, пока не упёрлась в стену сарая.
— Брось её, Эрик! Они жуткие!
Но я засунул руку в карман и, погладив мягкую шерстку, понял, что не хочу с ней расставаться.
— Нет, она принесёт мне удачу. Пойдём, пока дед Иван нас не увидел и не нажаловался папе, что мы снова к нему залезли.
Дед Иван был жуткий. Мы старались к нему не лазить, папа говорил, что он не в себе. Иногда мы с Диной слышали как он смеется и разговаривает сам с собой, а иногда он что-то рубил и кричал. Сегодня нам было особенно скучно, поэтому мы залезли к нему в сад.
Динка кивнула и мы побежали к сараю, забрались на крышу, спрыгнули на кирпичную стену между домами и по ней спустились в собственный двор.
Та стена была нашим входом ко всем трём соседям, что жили вблизи. Мы пробирались в чужие дворы и высматривали что-нибудь занятное, придумывая разные истории. Иногда воровали ягоды и фрукты, но это было скучно — такого добра и дома полно.
Другое дело кроличья лапка. Я снова засунул руку в карман и потрогал её — потер жесткие подушечки и кончик коготка, надавливая пальцем на остриё, как вдруг он сжался, вонзившись мне в палец. Я выдернул руку — на кончике большого пальца проступила капелька крови.
Сердце пустилось вскачь, я покрылся холодным потом, но снова сунул дрожащую руку в карман и достал лапку. Она мёртво лежала на ладони, черный мех красиво переливался на солнце. Я сглотнул и выдохнул —показалось, надавил слишком сильно вот и поранился. Надо быть осторожнее.
Возникло желание выбросить эту штуку подальше, но когда я уже собирался сделать это, Дина стукнула меня по руке и лапка отлетела в сторону.
Несмотря на то, что я только что сам хотел её выбросить, я кинулся её подбирать и закричал на Дину:
— Дура! Это моя лапка! Не трожь!
Дина надулась, скрестила руки на груди и посмотрела на меня исподлобья:
— Брось её, Эрик! Я боюсь.
От её слов в груди похолодело, но теперь я не мог отступить — Дина бы решила, что я трус. А я мужчина и старший брат.
Я снова засунул её в карман, а потом нарочно обидно сказал:
— Трусиха! Тебе уже девять, а ты боишься какой-то лапки!
Дина раскраснелась, запыхтела и ушла в дом. А я снова достал пушистый комок и погладил. Страх ушёл, наоборот, чем больше я гладил шерстку, тем больший покой ощущал. Мысли застыли, я закрыл глаза и улыбался, пока Дина не вернулась и не позвала меня ужинать.
Вечером, когда мы гуляли с друзьями, я показал свою находку Жене и Саше. Как я и думал, они тут же захотели достать такую же для себя, но я соврал, что лапка была всего одна. Дина промолчала. Она, пусть и младше на два года, всегда меня покрывает, а не ябедничает, хоть и девчонка.
Играть не хотелось и я рано ушёл домой. Дина обиженно шагала следом — ей не разрешалось гулять без меня, но я не обращал на неё внимания. В груди что-то рокотало, дëргалось, не давая покоя, будто я забыл нечто важное, от чего сейчас зависит моя дальнейшая жизнь.
К удивлению мамы, я умылся без напоминаний и отправился спать. Прохладные простыни приятно холодили кожу, а тени деревьев красиво переплетались на потолке в свете луны.
Дина со мной не разговаривала, и скоро я услышал её мерное сопение. Я же никак не мог уснуть, ворочаясь в кровати. Казалось, что я должен что-то сделать, что-то важное, о чём забыл.
Вдруг шорты, которые перед сном я небрежно бросил на стул, сползли с него и кроличья лапка выпала из кармана. Мне показалось, что маленькие коготки царапают по полу, а шерстка переливается перламутровым светом.
Дышать стало больно и я застыл, не сводя глаз с лапки. Но она недвижно лежала тёмным пятном на полу.
Я торопливо слез с кровати, загреб лапку в кулак, и быстро вернулся под тонкое одеяло. Дышать стало легче, и страх, а вместе с ним и тревожное чувство, исчезли. Я гладил свой талисман, слегка касаясь коготков, и скоро уснул.
***
— Эр-р-рик!
Я открыл глаза и заморгал. Пахло гнилью и влажной травой, а рядом со мной стоял мальчишка в черном комбинезоне. Он внимательно смотрел на меня, а потом поднял правую ногу, на которой не хватало ступни, и тонко пискнул:
— Вер-р-рни!
Я пытался кричать, но голос пропал. Нащупав лапку, я протянул её мальчику, но он помотал головой и поманил меня за собой.
— Идём.
Дина мирно спала в своей кровати, пока мы с мальчиком выбирались из дому. Он бежал по знакомой дороге во двор деда Ивана, а я еле поспевал за ним, не в силах остановится и не чувствуя своего тела от страха.
Когда мы подходили к перекладине, где я нашёл лапку, мальчик приложил палец к губам и жестом велел мне сесть. Я увидел, как в лунном свете колыхались кролики, привязанные вниз головами. Их маленькие тушки извивались, а глаза светились оранжевым светом.
— Эр-р-рик! — доносилось из их открытых ртов. — Спаси нас!
Не успел я ответить, как рядом появился дед Иван. Он шаркал в обрезанных калошах на босу ногу, а в правой руке держал большой нож. Его глаза тоже светились, а рот растянула усмешка.
Неторопливо приблизившись к кроликам, он схватил первого за горло и вонзил в него нож.
Кролик заверещал и почти сразу стих, когда чёрная кровь полилась из его шеи. А в следующую секунду на его месте висел мальчишка примерно моих лет.
Я вскрикнул, и почти сразу оказался висящим вниз головой рядом с кроликами. Я сам стал кроликом.
Дед Иван хрипло посмеивался, стоя рядом.
— Попался, воришка!
Я задергался, пытаясь подняться, но стало только хуже. Дед Иван взял меня за горло, занëс нож.
Последнее, что я видел был мальчик с печальными оранжевыми глазами.
***
— Эрик! Эрик!
Я открыл глаза. Было раннее утро. Надо мной стояла напуганная Дина и трясла меня за руки.
— Ты так кричал, Эрик! Ты плачешь!
И правда, по моим щекам лились слëзы, а в горле пересохло и саднило. Я разжал кулак и на одеяло упала помятая лапка.
Дина брезгливо сморщилась.
— Зачем ты взял её в постель? Это что, кровь?
Я посмотрел на лапку — из неё и правда вытекла лужица крови.
Сон помнился так ярко, будто всё было на самом деле.
— Я должен её вернуть! — выпрыгнув из кровати, я побежал на улицу, оставив растерянную Дину. Махнул на забор и прокрался в сад деда Ивана, к проклятой перекладине.
Откуда-то внутри была уверенность, что если я не верну лапку, кролик (или мальчик) будет приходить ко мне каждую ночь, превращая мою жизнь в кошмар.
Оборванная верёвка висела на том же месте. Я подтащил чурбан, залез на него и стал привязывать лапку. Она выскользнула у меня из рук, и, когда я наклонился, день сменился ночью и передо мной снова стоял чёрный кролик. А рядом дед Иван с ножом, на котором сверкали лунные блики.
— Ты теперь навсегда в кошмарах, воришка, — проскрипел его голос. — В моих кошмарах.