После болезни, которая в 2020 году одолела не только меня, а половину человечества, я пару месяцев существовала в прострации. Ходила пошатываясь, ориентировалась нечётко, вела себя как слон в посудной лавке. В таком «наибодрейшем» состоянии, однажды, выйдя из машины, я прищемила палец дверью. Прям взяла и захлопнула её, оставив зачем-то палец внутри. Вокруг меня в этот момент было многолюдно, поэтому я почти не подала виду, что, кажется, лишилась в этот момент части тела. Через несколько минут ноготь поменял цвет на какой-то популярный у подростков-готов оттенок, а палец стал размером с дмитрогорскую сардельку.
Ночью спать не получилось, боль пульсировала так сильно, что вызывала мысли о поездке в приемный покой и только другая мысль «А кому ты там нужна со своим пальцем?» останавливала. В три часа ночи я собралась тихонько поскулить, ибо терпеть не было мочи, а в четыре боль вдруг резко утихла, и я отрубилась и даже увидела сон. В нём я снова была в детском доме, восьмилетней дурочкой, которой прищемили палец дверью. Видимо, мозг, так среагировал на боль.
Ногти на моих руках довольно корявые, маникюра не переносят. В принципе, ещё в педучилище я усвоила, что воспитатель не имеет право на длинные яркие ногти. Такими ногтями можно травмировать ребёнка. А корявые они местами, именно там, где ноготь слезал в результате травмы.
Первая такая история случилась в детском доме, во втором классе. Мы играли в догонялки, я за кем-то бежала, и этот товарищ захлопнул передо мной дверь. Я осталась за ней, а моя левая рука успела схватиться за косяк. Удирающий для надежности напирал своим телом, а я верещала, не в силах объяснить, что он напрочь оттяпал мне полпальца. Потом выяснилось, что слава богу, не напрочь, но палец долго нарывал, гноился, болел. Его бинтовали, периодически накладывали «ароматного Вишневского», поэтому дети от меня шарахались и ржали. Мне было не до этого, потому что болело так, что даже поднялась температура.
Помню, что в первую ночь после травмирования я не спала. Под окнами бродил Шумаков и пел тоскливые песни, потом, когда ему на голову вылили воду, матерился и снова пел. В спальне было много народу, со всех кроватей слышалось сопение, а палец нестерпимо болел и пульсировал. Именно тогда мне также нестерпимо захотелось домой, к маме. От мысли, что её больше нет и домой мне , увы, не попасть, от того, что устала дуть на палец, я тихонько заплакала. Когда ночной дежурный заглянул на мой скулёж, то решил, что я плачу от боли. «Сама виновата! Носитесь как кони!» - сказал он.
А я плакала от всего. И от боли. И от жизни.
Но всё проходит. Прошло и это. Спустя несколько дней полегчало, ноготь отпал, а бинт начал то и дело сваливаться. Меня за это ругали, поэтому я стала ходить с поднятой рукой, стараться держать бинт, и, как сказали бы сейчас, показывать окружающим неприличный жест. (это был средний палец!) И ночному дежурному, кстати, тоже! Палец зажил, ноготь, вырос, и, лишь своей кривизной напоминает о прошедшем!))