Селами (это здравствуйте по-амхарски если что), с вами снова серия, посвящённая войнам постколониальной Африки. В прошлый раз мы остановились на том, что между Эфиопией и Сомали вспыхнула война за Огаден. Едва ли этот факт сам по себе можно счесть удивительным – проблема в отношениях между государствами существовала уже давно, собственно Сомали буквально с первых дней своего существования отказалось признавать свои границы с другими государствами практически на всей их протяжённости – в том числе и с Эфиопией. К 1977 году уже несколько раз имели место кровавые инциденты в Огадене, весьма логично и понятно стремление сомалийского руководства во главе с Сиадом Барре воспользоваться слабостью и внутренней неустойчивостью своего соседа, который после свержения монархии находился если не в состоянии гражданской войны, то на самой её грани.
И, тем не менее, в войне было и немало курьёзного, если поместить её в более широкий, международный контекст. Дело в том, что сражались две страны социалистической (во всяком случае, титульно) ориентации и, что даже важнее, союзники СССР. Именно об этом – о позиции и влиянии на происходящее Советского Союза мы и пообещали поговорить далее в конце прошлой главы, вернувшись немного назад относительно лета 1977. Сначала – пунктиром, простенько, изложим последовательность стадий в советско-эфиопских и советско-сомалийских отношениях, чтобы потом “нанизывать” на эту цепочку всё остальное.
В период Второй мировой войны СССР и Эфиопия – союзники, хотя и в значительной мере формальные, ввиду удалённости и слабости эфиопской стороны, лишь в 1941 восстановившей свой статус независимой державы. В оставшуюся часть 1940 и 1950-х в общем и целом Эфиопия – вне поля зрения советской дипломатии. Император Хайле Селассие скорее по-прежнему старый военный союзник, а не идеологический и политико-дипломатический противник – об этом свидетельствует, например, награждение эфиопского монарха орденом Суворова 1-й степени в 1959 году. При этом сама Эфиопия сделала отчётливый политический выбор в пользу США, который успела подтвердить даже посылкой воинского контингента на войну в Корее. Постепенно Африка, статус которой ввиду деколонизации становится неопределённым, делается одним из приоритетов для руководства СССР. Кроме того принципиальное значение имеют военно-стратегические соображения проникновения в Индийский океан и создания постоянно действующих баз на его побережье. В этой связи почти сразу после образования Сомали – ещё до того, как страна возьмёт курс на социалистические преобразования – Советский Союз с удовольствием положительно отреагирует на попытки сомалийцев наладить сотрудничество, как по военной, так и по экономической линии. Объёмы его в конечном итоге окажутся весьма значительными. О морской базе и корпусе советских специалистов и советников мы уже говорили в прошлый раз. А вот – финансовое измерение. С 1962 по 1977 Сомали закупило советских вооружений – частью в кредит, частью нет – на сумму 660 миллионов долларов! Армия страны вплоть до батальонного уровня обучалась советскими инструкторами, можно сказать, что ВС Сомали были сильно ослабленной африканской версией СА – и в отношении техники, и в отношении тактики.
СССР, не поощряя открыто сомалийского ирредентизма, не имел и ничего против него, а отношения с Эфиопией и вовсе эволюционировали до достаточно враждебных. Во всяком случае, Советский Союз был одной из тех сил, которые косвенно поддерживали партизанскую войну в Эритрее – оружие Фронту Освобождения Эритреи поставляли из Южного Йемена и с Кубы, что было бы едва ли возможным без одобрения Москвы. Подобная политика была вполне логичной для СССР со всех точек зрения – подрывать изнутри ключевого американского союзника в регионе, а также вести революционную борьбу с полуфеодальной монархией, глава которой считался одним из самых богатых людей мира. Хайле Селассие лично принадлежали все золотые прииски Эфиопии, железные дороги в Индии, контрольные пакеты акций в промышленных компаниях Швейцарии и Англии, фабрики и заводы в Бразилии. Кроме этого, миллиарды долларов шли на счета императора в банках Швейцарии.
Всё изменил 1974 год, приход к власти Дерга. Впрочем, не сразу. Весной 1975 новые эфиопские лидеры направили в Москву секретную миссию, состоявшую из военных и гражданских лиц. Ее целью было выяснение возможности получения советской военной помощи. Эта делегация встречалась с Гречко, Косыгиным и другими советскими руководителями. Согласно одному источнику «советские представители задали несколько вопросов об оборонительных нуждах Эфиопии и о революции. Они не выразили энтузиазма в отношении поставок оружия, но проявили интерес к дальнейшему изучению вопроса. Они, в частности, высказали озабоченность будущей направленностью революции, намекнув, что присутствие нескольких прозападных фигур в правительстве затруднит поставку большого количества оружия. Но и прямого отказа не последовало». Иными словами, в Москве – и вполне обосновано, сомневались, во-первых в том, что новый режим в Эфиопии в принципе сумеет удержать страну в руках, а во-вторых в его идейном багаже и готовности искренне брать на вооружение не только советскую технику, но и опыт и принципы. А главное – в том, что в решающий момент, не совладав с трудностями, офицеры из Дерга не пойдут на компромисс с прежними элитами и с США.
В сентябре 1975 имел место новый секретный визит эфиопской военной делегации в Москву. Снова советские лидеры дали понять, что присутствие «определенных элементов» в Высшем Военном Административном Совете (ВВАС) сужает возможности в деле поставок оружия. Об этом постоянно говорил руководству Дерга и советский посол А.П. Ратанов. Хотя из Аддис-Абебы непрерывно шли запросы, в течение нескольких недель Москва не давала ответа. Пригласив для беседы эфиопского посла, А.А. Громыко сказал ему, что СССР окажется в трудном положении, если, поставляя оружие Эфиопии, создаст проблемы для Сомали. Когда, наконец, Москва откликнулась на просьбы ВВАС, она согласилась поставить только некоторые типы военных материалов, используемые и для гражданских и для военных целей, такие, как средства наземного транспорта и небольшие транспортные самолеты.
Т.е. на этом этапе не только не было сделано выбора между двумя государствами в пользу эфиопов – последние пока что вовсе в отличие от сомалийцев не считались настоящими друзьями, а интересы Могадишо ставили выше таковых Аддис-Абебы. Но, бесспорно, будущее Эфиопии было для СССР небезынтересно, а настойчивая воля Дерга к сотрудничеству смотрелась многообещающе. Москва просила прислать делегацию для дальнейших переговоров. Этот ответ Советского Союза вызвал нескрываемое раздражение ВВАС. «Мы сообщили русским о нашем недовольстве в недвусмысленных выражениях и отказались послать делегацию», – вспоминает один из деятелей ВВАС. На этом всё едва не кончилось – гордые эфиопы не были готовы брать товар на полной воле и условиях продавца и считали себя достаточно сильными для этого. Советско-эфиопские отношения были в состоянии стагнации, пока Аддис-Абеба пыталась купить оружие у Франции, Югославии и да, у США тоже. Можно было подумать, что подозрения советского руководства оказались верны. Постепенно, однако, наметился прогресс, и делегация ВВАС во главе с капитаном Уолде Макаэлем посетила СССР в июле 1976. До Огаденской войны всего год, а уровень советско-эфиопских отношений и близко не стоит к уровню советско-сомалийских. Только 14 декабря 1976 в Москве было подписано секретное соглашение, которое предусматривало поставку Эфиопии на 100 миллионов $ так называемого «оборонительного» оружия: зенитных орудий, артиллерии, противотанковых ракет и т.п. Эфиопская делегация встречалась с министром обороны Д.Ф. Устиновым и другими советскими официальными лицами. Ну а уже в январе 1977 Фронт Освобождения Западного Сомали повёл вооруженную борьбу в Огадене как предварительный этап подготовки будущего вторжения.
Теоретически военные приготовления сомалийцев были тайной, но уж для кого-кого, а для СССР это был секрет Полишинеля. Как к ним относиться? Что вообще делать? События же начинают стремительно ускоряться. В феврале 1977 к власти в Эфиопии окончательно приходит Менгисту Хайле Мариам, придерживающийся однозначно марксистских позиций, его ключевые политические противники физически уничтожены. В целом новый лидер эфиопского государства отличается решительностью, в Москве верят, что ему по силам удержать страну от распада и контрреволюции. В конце концов Дерг с разных сторон пытаются повалить уже два с лишним года, но ничего не выходит. Напротив, степень его контроля над Эфиопией возрастает. Возникает вероятность того, что и Эфиопия (причём включая в себя все грозившие отколоться земли – и Эритрею, и Огаден), и Сомали станут устойчивыми государствами, ориентированными на СССР. Это отдаёт в руки Социалистического лагеря весь регион Африканского рога, создаёт могучий полюс силы на Чёрном континенте, который может постепенно вовлечь в свою орбиту и другие государства. С военно-стратегической точки зрения весь северо-западный угол Индийского океана оказывает под полным контролем ВМС СССР, благодаря позициям в Южном Йемене, Эритрее и Сомали. Весьма заманчивый вариант, не правда ли?
Начинают предприниматься разного рода усилия, направленные на то, чтобы купировать кризис в отношениях между Аддис-Абебой и Могадишо. И здесь Москва решает положиться на человека с громадным авторитетом в мировой политике вообще и в среде лидеров-социалистов в особенности, который при это сам никак не заинтересован в области Африканского Рога, а потому может выступить честным и беспристрастным арбитром. Речь идёт о Фиделе Кастро. Казалось бы, отличный выбор – на деле же обернувшийся большой ошибкой.
Кубинский лидер прибыл в Африку в марте 1977. К этому моменту у него уже был опыт вмешательства в дела Чёрного континента, а именно участие кубинских войск в войне в войнах в Намибии и в Анголе. Из него он вынес следующее, вполне обоснованное для той специфики заключение: границы в Африке – прочерченный европейскими колонизаторами мусор, значимость которых равна нулю. Гораздо выше них стоит этническая, а ещё выше – идейная близость тех или иных группировок. Последнее было созвучно его глобальным убеждениям марксиста-интернационалиста. Фидель не предполагал, что на кого-либо из противостоящих сторон необходимо оказывать давление, угрожать им силовыми мерами, не склонен он был и целенаправленно затягивать процесс. Нет – Фидель ехал предложить убеждённым революционерам революционное решение, которое разом положит конец всем спорам. Итак, с 12 по 14 марта 1977 Кастро был в Могадишо, а 15 марта прибыл в Аддис-Абебу.
На следующий день он секретно посетил Аден, где встречался с эфиопским, сомалийским и южнойеменским лидерами. Что там обсуждалось и в чём состоял замысел лидера Кубы?
По словам Сиада Барре, который предал гласности факт этой встречи, Кастро «предложил своего рода федерацию между двумя марксистскими государствами». Иными словами, Сомали и Эфиопия должны были объединиться! И нет никаких пограничных и территориальных споров, если нет границы как таковой, а территория общая! Мало того, по некоторым свидетельствам идеи Фиделя простирались ещё дальше: в интервью газете «Аль-Ахрам» Сиад Барре рассказал, что план Кастро был амбициозным проектом создания федерации марксистских государств Красного моря, в которую вошли бы Эфиопия, Сомали, Эритрея, Джибути и Южный Йемен. Однако Барре отверг предложение Кастро, якобы сказав ему, что ВВАС состоит не из марксистов, а из «фашистских империалистов» - и Кастро уехал, убежденный, что эфиопы более верные марксисты, чем сомалийцы, поскольку не нападали на его проект федерации. Последнее представляется автору сомнительным упрощением. Барре было выгодно уже после того, как война стала реальностью, показать, что его вины в этом нет, а всё дело в наполеоновских амбициях и костной догматике человека, который далёк от Африки ровно на объём Атлантического океана. В реальности, надо думать, сомалийская сторона решительно отвергла проект урегулирования не потому, что эфиопы “фашистские империалисты”, а потому, что уже приняли принципиальное решение и не собирались его менять.
Пожалуй, последним шансом было предложение, которое сомалийцы сделали ещё в феврале 1977 – референдум. 23 февраля 1977 года в ходе беседы с советским дипломатом Георгием Самсоновым, Сиад Баре заявил, что Менгисту, заявляющий о своей ориентации на социализм, должен последовать провозглашенному Лениным принципу права наций на самоопределение и позволить населению Огадена самому решать, в составе какого государства они хотели бы видеть свою область. Де факто это было бы мягкой и демократичной формой передачи региона Сомали – симпатии большинства жителей Огадена были хорошо известны. Но ни Менгисту, ни Москва не могли на это пойти, опасаясь, что таким образом будет создан прецедент, который поведёт к полной дезинтеграции Эфиопии, а также, что не менее важно, к всплеску вооруженного сопротивления власти Дерга, которая будет обвинена в предательстве национальных интересов.
Хайле Мариам в целом в первой половине 1977 действовал хитрее Барре. Если тот играл на словесном поле, то эфиопский лидер делом доказывал свою преданность и полезность, да и просто был активнее. 23 апреля 1977 г. власти Эфиопии обратились с просьбой (читай требованием) к Вашингтону закрыть в течение нескольких дней американскую станцию слежения в Кэгнью и информационный центр в Аддис-Абебе. Естественно американцы “обиделись” - 27 апреля Пентагон объявил о прекращении всех поставок оружия в Эфиопию, включая те, которые уже были оплачены. Но для Москвы картинка была идеальная. В мае 1977 официально заключается соглашения с Москвой о военной помощи, причём Менгисту лично едет в Союз. 4 мая он на обеде в Большом Кремлевском дворце, его приветствовал председатель Президиума Верховного Совета СССР (титульный глава советского государства) Н.В. Подгорный, говоривший об укреплении советско-эфиопского сотрудничества, а Менгисту провозгласил целью эфиопской революции «строительство прочного фундамента перехода к социализму» и создание народно-демократической республики». Менгисту обсудил международную ситуацию с Громыко и Устиновым. Это был успех. С другой стороны согласно эфиопским источникам, Менгисту лично не встречался с Брежневым, а только говорил с ним по телефону, что очень огорчило эфиопскую делегацию.
Но, пускай и без “дорогого Леонида Ильича”, главного эфиопы достигли - соглашение о продаже оружия, которое было подписано через неделю, было одним из крупнейших когда-либо заключенных между СССР и страной «третьего мира». Западные источники оценивали сумму в 350–450 млн долл. Но компетентный эфиопский источник оценивал ее ещё выше. Это соглашение было заключено на четыре года и предусматривало поставки оружия до 1981. Согласно вышеупомянутому источнику, «Советы не хотели подписывать это соглашение об оружии, пока не будут подписаны определенные политические документы, в том числе Декларация о дружбе. Хотя Советы сопротивлялись, эфиопская сторона настаивала на включении пункта о снижении цены за МиГи и об отсрочке платежей. Советы же утверждали, что и так отдают МиГи за полцены».
Ну а важнее любых самолётов, танков и стрелковки было то, что Эфиопия окончательно оказывалась вписана в долгосрочную стратегию Советского Союза. В неё многое вкладывали – и рассчитывали на отдачу. Был ли выбор сделан уже в этот момент, в мае 1977? Сомнительно. Скорее СССР решил не допустить войны, но… Декларация о принципах дружеских отношений и сотрудничества, подписанная по итогам визита Менгисту в Москве, отражала эфиопский взгляд на вещи и в частности позицию по Огадену, подчеркнув важность «территориальной целостности государств и незыблемости государственных границ», однако как полноценное и однозначное предупреждение всё же не выглядела. Ни в мае, ни в марте устами Кастро советская дипломатия не дала однозначно и без обиняков понять сомалийцам, что в случае удара по Огадену им придётся иметь дело не с одними лишь эфиопами, а с чем-то несравненно более грозным. Сиад Барре вполне справедливо мог полагать себя более значимым союзником – долгосрочным, стабильным (стабильное Сомали – да, тогда это ещё не звучало как оксюморон), предоставляющим СССР ряд выгод прямо сейчас, а не в абстрактно-неопределённом будущем. Советские корабли уже заходили в порт Бербера и стояли там – и было не обещаниями, но фактом.
Кроме того, хотя и на уровне фраз, а не официальных предложений, в начале лета 1977, видя, что не всё ладно в стане советских друзей в регионе Африканского Рога, выражает желание отыграться за 1974 Америка. По ряду каналов Барре намекают на то, что Штаты будут готовы поставить ему оружие в том случае, если Советы откажут. 11 июня 1977 г. президент США Картер гласно заявил, что он склоняется к тому, чтобы дать отпор «агрессивным поползновениям» Советского Союза установить свое влияние во многих районах мира, включая Сомали. Через несколько дней госдепартамент объявил, что США, проконсультировавшись со своими союзниками, в принципе готовы продать «оборонительное оружие» соперникам Эфиопии - Сомали и Судану. Сомнительно, чтобы Барре действительно намеревался переметнуться на сторону Соединённых Штатов, но он определённо думал, что в Советском Союзе должны учитывать такую возможность, понимать, что в мире есть два полюса, а не один, и если игнорировать национальные интересы Сомали, то…
К июлю 1977 всё уже слишком далеко зашло – отступить для Барре означало допустить уничтожение ФОЗС, либо забрать их к себе в Сомали – и создать тем самым повод и почву для раскачивания ситуации в собственной стране. Эфиопы демонстрировали достаточно низкие боевые качества, восстание в Эритрее достигло особенно крупного размаха. И 13 (или 23) июля 1977 война началась. Началась с фатальной ошибки Сиада Барре, который не предуведомил об этом Москву. Сделай он это, и СССР мог бы ещё выступить миротворцем, пытаться развести стороны, а не начать играть в развернувшемся противоборстве за одну из них. Эфиопы достаточно хорошо понимали, что их надежды на успех связаны не столько с тем, чего они могли сами достичь на поле брани, сколько с позицией Советского Союза, а потому, как представляется автору, нарочито долгое время не оказывали сопротивления. Иначе, даже в реалиях Африки, всё же трудно объяснить то, что вторжение примерно трёх дивизий с 250 танками (200 старичков Т-34 и 50 Т-54), артиллерией и т.д., умудрились не замечать 10 суток, а войной происходящее не считать до сентября.
Именно тогда, в самом конце августа – начале сентября 1977, почти одновременно Менгисту и Барре прилетают в столицу Советского государства. Это был последний раунд. Тот и другой понимали – от этого визита зависит если не всё, то очень многое. Однако приём их там ждал разный. С президентом Сомали фактически просто отказались разговаривать. Почему? Важным аспектом выбора, сделанного СССР, как уже говорилось, было то, что Барре проявил излишнюю самостоятельность. Опять же, именно он был инициатором кризиса, у него были претензии к Эфиопии, не наоборот. Но, бесспорно, дело не только лишь в этом. Эфиопию в принципе сочли более ценным активом. И огромную роль здесь сыграла разница в численности населения. На 1975 год в Эфиопии проживало 32 959 000 человек. В Сомали на 1970 - 3 666 949, а на 1975 – примерно 4 миллиона. Эфиопия богаче ресурсами. Наконец, она попросту крупнее. Крах Сомали (а его могло по мнению советского руководства и не быть – события могли развернуться по следующей схеме: военное поражение, ответная эфиопская интервенция в Сомали, все собаки спускаются на Барре, а новый президент объявляет о корректировке курса и возобновлении дружбы с Большим братом) был в любом случае менее опасен по своим последствиям, нежели крах Эфиопии – а её распад после утраты Огадена представлялся делом несомненным. 33 миллиона человек, хотя и с огромными сложностями, но строили под руководством Менгисту Хайле Мариама социализм, а военное поражение ставило на этом крест. Москва поставила на Эфиопию – и единственное, что могло теперь спасти Барре и отдать победу в руки Сомали – это скорость. Эфиопы должны были проиграть прежде, чем к ним явятся на помощь.
Поначалу можно было подумать, что так и случится. Сомалийцы сформировали три ударные группы Юг, Центр и Запад (А вы ждали Север, как в Барбароссе? Вот и нет!), в которые вошла почти вся армия страны. Конкретно это: 35 000 человек, 200 танков Т-34-85, 50 танков Т-54/55, 60 БТР-40, 250 БТР-152, более 100 76-мм орудий, до 80 противотанковых пушек Д-48, 80 гаубиц калибра 122 мм, около 60 пушек калибра 130 мм, более ста 120-мм миномётов и примерно 150 зенитных орудий калибра до 100 мм. По меркам Европы или Ближнего Востока – убогое старьё, но на Чёрном континенте – грозная сила. Сомалийцы сумели полностью упредить противника в развёртывании – при общем численном превосходстве армии Эфиопии, в Огадене была расквартирована одна лишь 3-я дивизия в количестве немногим более 10 000 человек, причём растянутая на многие километры практически по всему региону. Эфиопы стали терпеть поражение за поражением. Чем располагали они? Армия Эфиопии по численности превышала сомалийскую – 48 тысяч солдат против 35 тысяч, но их оснащение оставляло желать лучшего. ВВС Эфиопии были вдвое меньше, чем у Сомали – всего 35 исправных боевых самолётов, среди которых: 16 многоцелевых реактивных истребителей Нортроп F-5 модификаций «Фридом Файтер» и «Тайгер-II»; 3 реактивных истребителя Норт Америкэн F-86 «Сейбр»; несколько F-4 «Фантом»; сводная эскадрилья учебно-боевых поршневых Норт Америкэн T-28 «Троян» и реактивных Локхид T-33 «Шутинг Стар». Кроме того, на вооружении эфиопских ВВС стояли три британских бомбардировщика B.Mk.52 «Канберра».
Транспортная авиация была представлена несколькими транспортными самолётами американского производства: Дуглас C-47 «Скайтрэйн» (или «Дакота»), Дуглас C-54 «Скаймастер» и Фэрчайлд C-119К «Флаинг боксер».
С танковыми войсками дела обстояли не лучше. Основными танками, поставляемыми США для Эфиопии до переворота 1974 года, были устаревшие легкие M41 «Уокер Бульдог» и средние M47 «Паттон II». Как к самолётам, так и к бронетанковой технике после прекращения поставок из США катастрофически не хватало запчастей. Прилетевшие в Эфиопию советские специалисты будут вынуждены искать решение этой проблемы и найдут достаточно нетривиальное - запросили нужные детали у своих вьетнамских коллег, которым после окончания войны достались значительные трофеи американской техники. Вообще, строго говоря, дооснащение эфиопов началось ещё в мае-июне 1977. Сперва туда было переброшено до 40 танков Т-34-85 и столько же бронемашин и орудий, а в июне – ещё 80 танков Т-54. Но не забываем о том, что фактически Эфиопия сражалась на два фронта, причём вплоть до самого начала боевых действий с регулярной армией Сомали не Огаден, а Эритрея считалась высшим приоритетом. И понятно – это были морские ворота страны.
Отдельный вопрос, поддающийся сравнению куда хуже, это навыки, степень обученности, а также уровень боевого духа той и другой стороны. Здесь сразу нужно сказать, что по меркам крупных военных держав того времени и первое, и второе было совершенно ни к чёрту что у эфиопов, что у сомалийцев. Но если сопоставлять именно их друг с другом, то пальму первенства следует в целом присудить армии Сиада Барре. Определённые различия имелись по родам войск – так ВВС Эфиопии оказались в целом более подготовленными, чем их оппоненты в воздушных схватках. Показательны здесь следующие факты: 21 июля ВВС Сомали начали бомбардировки объектов на территории Эфиопии. Прежде всего, их атакам подвергались аэродромы и военные базы, а также другие эфиопские военные объекты. Судя по всему атака должна была стать нокаутирующим ударом по ВВС Эфиопии, однако окончилась она провально – уверенно можно заявлять о сбитии сомалийцами только гражданского DC-3. На следующий день, 22 июля произошёл первый воздушный бой, в результате которого два F-5 ВВС Эфиопии сбили два сомалийских МиГ-21.
Ещё два сомалийских МиГа столкнулись в воздухе, пытаясь увернуться от выпущенной по ним ракеты AIM-9D «Сайдуиндер». К концу сентября у сомалийцев ввиду таких успехов, а также отсутствия запчастей советского производства, которые, естественно, СССР поставлять перестал, оставалось всего около десятка годных к полётам МиГ-17 и МиГ-21. Столь блестящий успех с учетом более чем двойного численного перевеса сомалийских ВВС над эфиопскими перед началом боевых действий вызвал в западной печати спекуляции об израильских летчиках, якобы пилотировавших эфиопские истребители. Как пишут американские и израильские источники, в июне 1977 группа израильских пилотов прибыла в Эфиопию чтобы восстановить эфиопские ВВС. Неясно, идет ли речь о наемниках, или о пилотах ВВС Израиля, «отправленных на стажировку», поскольку неизвестны ни фамилии, ни иные подробности. Все это вызывает сомнения в участии израильтян в боях, тем более что и сами эфиопские власти подобный факт отрицают. Вероятней всего все проще, к победам эфиопских пилотов приложили руку советские товарищи. Надо сказать, что сложившаяся ситуация для наших авиационных советников была во многом анекдотичной. Вдумайтесь: им приходилось учить эфиопских лётчиков, летавших на F-5, сражаться против советских МиГ-17 и МиГ-21, состоявших на вооружении Сомали! Владимир Кириллович Бабич вспоминал:
… нам приходилось сначала самим осваивать эти «Фридомфайтеры», а потом объяснять эфиопам, как на них воевать против МиГ-21!.. Работа предстояла весьма нешуточная. Мы то в массе своей были из предвоенного, военного и послевоенного поколения, учившего в основном немецкий язык. А вся документация-то и техничка - на английском!.. Ну, прислали нам дюжину переводчиков-курсантов. Конечно, дело пошло, но пока они прочтут, пока пойму, затем переведут... В общем, тягомотина та ещё... Одну машину мы взяли переоборудовать под наш комплект приборов, а их почему-то всё не везут. А начальство давит. Скорей, да скорей! А как же, война, считай уже на носу!.. В общем, чёрт его знает, когда бы мы управились, если бы кто-то из наших не вспомнил, что год назад в Ахтубинске завершились испытания полученной из Вьетнама точно такой же машины. Вся документация по ней была немедленно затребована и буквально через два дня прибыла в наше распоряжение. Ну, а дальше пошла работа!.. Вообще эфиопские лётчики были в массе своей превосходно подготовлены, и нам, в сущности, оставалось только обучить их премудростям тактики боя против наших «МиГов». Правда, после ознакомления с присланной документацией нам до конца так и не верилось, что эта американская машина превосходит наш МиГ-21, который неоднократно бил куда более мощные «Миражи» и «Фантомы»» Короче, кончилось дело тем, что мы сами начали осваивать F-5, который был невероятно прост и доступен, по-моему, даже курсантам первого года обучения. Летать на нём было одно удовольствие. Правда, по разгонным характеристикам он сильно уступал МиГ-21, но зато столь же значительно превосходил его на боевых разворотах... Существенное преимущество наш истребитель получал только на высоте свыше 5 км, где в разряжённом воздухе начинали сказываться преимущества его крыла большей стреловидности. Причём с ростом высоты это превосходство принимало лавинообразный характер. Но там воевать эфиопским F-5 не имело смысла, так как они фактически действовали в роли истребителей-бомбардировщиков и штурмовиков, летавших на небольшие расстояния на непосредственную поддержку своих войск или изоляцию района боевых действий. Соответственно этому строилась и тактика применения этих машин, при появлении сомалийских «МиГов» уходивших на малые и предельно малые высоты, и стремившихся навязать им ближний манёвренный бой. Очень неприятным для нас сюрпризом оказалось и то, что в манёвренном бою «Фридомфайтер» превосходил даже наш МиГ-17. Причём информацию об этом мы сначала получили в ходе развернувшихся воздушных боёв от эфиопских лётчиков, а затем уже зимой, когда прибыли кубинцы, перебросившие на ТВД свою эскадрилью истребителей-бомбардировщиков этого типа. В ходе проведённых учебных схваток это полностью подтвердилось. Конечно, МиГ-17 был легче и в боевой конфигурации обладал почти вдвое меньшей нагрузкой на крыло, при этом, правда, несколько уступая по тяговооружённости. Казалось бы, на виражах «МиГ» должен был бить «Тигра» без особых проблем. Но на самом деле об этом и мечтать не приходилось! Американский самолёт имел чрезвычайно развитую боевую механизацию с отклоняемыми предкрылками и закрылками, уплощенный нос и вихрегенераторы, которые резко улучшали поведение машины на больших углах атаки. Не последнюю роль играло и практически прямое тонкое крыло, обеспечивавшее превосходство при маневрировании в диапазоне малых скоростей и очень высокая скорость крена... В общем, как мы тогда поняли, «янки» также учитывали Вьетнамские уроки, но то, с чем нам пришлось встретиться в 82-м над долиной Бекаа мы тогда даже предполагать не могли.
Однако исход войны решался на земле – и здесь сомалийцы смотрелись выигрышнее. О том, какое жалкое зрелище являла собой эфиопская пехота, довольно много будут вспоминать и писать советские военные, которые воочию увидят её, прибыв в страну – к этому мы ещё вернёмся. Но, судя по всему, это вполне сознавалось даже самим эфиопским руководством и лично Менгисту Хайле Мариамом, который практически сразу же сделал ставку на численное превосходство, объявив всеобщую мобилизацию под лозунгом “Революционное отечество, или смерть!”, по которой в армию планировалось привлечь дополнительно 100 000 человек. С учётом того, что к концу войны ВС Эфиопии будут насчитывать порядка 75 000 бойцов, задача эта не была выполнена. Этот факт в свою очередь может косвенно свидетельствовать о боевом духе эфиопов.
Сомалийцы организовали настоящий “блицкриг”. За первые де недели было взято 10 городов – это в Огадене, где населённых пунктов, достойных этого названия, вообще немного. Маневренная тактика диктовалась и протяжённостью границы и фронта, где противник мог занимать только отдельные укрепленные пункты, которые весьма соблазнительно было обойти, и политическими установками (смотри выше), и теми особенностями оперативного искусства, которые сомалийская армия усвоила от своих советских учителей. 3-я дивизия в Огадене достаточно быстро утратила основную часть своей бронетехники, что дало возможность мобильным подразделениям сомалийцев во всех случаях выигрывать у врага темп. Результаты были, например, такими: во время боёв за город Годе 25 июля 1977 была разгромлена 5-я пехотная бригада эфиопской армии и 79-я бригада ополчения (из 2350 бойцов живыми добрались до Харэра лишь 489).
Впрочем, нередко всё решалось гораздо проще, без изысков – какие там обходы и охваты, если эфиопские солдаты, как правило, разбегались при виде танков, не были обучены зарываться в землю при подготовке оборонительных позиций, а говоря проще не окапывались, а просто разбивали лагерь. Кроме того, необстрелянные солдаты зачастую боялись высовываться из укрытий и стрелять прицельно, поэтому вели огонь по противнику не глядя, выставляя из укрытия только руки, держащие автомат. Последнее вообще достаточно типичная черта для многих африканских вояк.
Можно бы было перечислить и другие причины, однако по совокупности факторов ещё до начала августа, сомалийцы смогли захватить 60% территории Огадена. На центральном направлении ВС Сомали и вовсе продвинутся на расстояние до 700 километров от границы к сентябрю 1977.
Хорошие темпы, но они постепенно стали снижаться. Почему? Местность в Огадене не способствовала наступательным действиям масс бронетехники. Да, по больше части регион был равнинным – вот только это было плато на высоте порядка 2000 метров, горы пересекали его крайне неудобным для атакующих образом, но главной бедой, безусловно, была скудная дорожная сеть. Все пути сходились к трём-четырём населённым пунктам, в которых эфиопы как раз ещё могли выстроить более-менее сносную оборону с опорой на застройку. Обойти их? Существовал риск, что танки просто встанут без топлива. Тем более, что эфиопская авиация, в целом доминируя в небе, начала всё более ощутимо воздействовать на сомалийские коммуникации. Нет, города надо было брать! А здесь возникали проблемы. Так 10 августа 15-я сомалийская пехотная бригада, усиленная двумя танковыми батальонами, артиллерией и средствами ПВО, пошла на штурм города Дыре-Дауа, но была отбита. Массированные авианалёты эфиопских ВВС (за день было осуществлено 68 боевых вылетов с находившегося рядом аэродрома) привели к уничтожению зенитной артиллерии атакующих, а также потере ими до 80% техники и 40% личного состава. Особенно эффективными оказались кассетные боеприпасы и зажигательные бомбы, которыми «Канберры», «Сейбры» и «Фридом Файтеры» засыпали наступавших. На следующий день начался дождь, и оборонявшиеся не смогли поднять в воздух свою авиацию. Сомалийцы решили воспользоваться ситуацией и, выдвинув вперёд резерв (14-ю танковую бригаду и шесть батальонов маршевого пополнения), снова пошли в наступление. У эфиопов Дыре-Дауа обороняли дивизион милиции, два батальона мотопехоты и два танка Т-34-85. Сомалийцы оттеснили их к самой авиабазе, и тут в бой вступил личный состав авиабазы и средства ПВО, совсем недавно поступившие из СССР. ЗСУ открыли огонь прямой наводкой, в ход пошли даже ракеты ЗРК, взрыватели которых установили на высоту срабатывания в 15 метров. Сомалийцы панически отступили, потеряв за время штурма до 500 солдат. Потери эфиопов оцениваются в 150 человек.
Основная часть северной группировки сомалийских войск должна была взять город Джиджигу, имевший большое логистическое значение – через него проходила железная дорога, ведущая в Джибути. В начале августа три танковых бригады со значительным количеством танков Т-54/55 при поддержке пехоты осадили город. В наступлении на него активное участие принимали бойцы ФОЗС, уже имевшие солидный боевой опыт. Эфиопам не помог ни приток в город сил, отступавших из южных районов Огадена, ни приезд персонально полковника Менгисту, надеявшегося подбодрить деморализованные войска. После десятидневного сражения 13 сентября город пал. В боях за него вооружённые силы Эфиопии потеряли 9 танков М41 и 14 танков М47, а всего к тому времени в Огадене – 50 танков, то есть почти всю бронетехнику, которая была собрана для войны против сомалийцев. Сомалийские Т54/55 показали своё полное преимущество перед М41 и М47 ВС Эфиопии.
Тем не менее, потери сомалийцев были также велики – они потеряли до 45 танков (в основном подорвавшихся на минах или подбитых авиацией и средствами ПТО). 29 сентября сомалийцы захватили горный проход Марда, и основные силы 3-й дивизии эфиопов, сражавшейся против сомалийцев, оказались осаждёнными в городе Харар. С чисто военной точки зрения, если бы Эфиопия и Сомали сражались бы одни, сами по себе, так сказать, в вакууме, то кампания была бы выиграна армией Сиада Барре.
Судите сами – от передовых позиций, занимаемых сомалийцами, до Аддис-Абебы порядка 240 километров, причём потенциально выгодный горный рубеж уже заведомо стал практически бесполезным ввиду захвата перевалов Марда и создания плацдарма за ними. Огаден почти полностью – на 80-90% занят или прямо армией Сомали, или силами ФОЗС, или просто местные признают своей властью именно сомалийцев. Оставшиеся боеспособными войска эфиопов полуокружены, сил для того, чтобы вырваться из Харара, у них нет и близко. Мобилизация идёт туго, а главное новобранцы ни черта не умеют и их почти нечем вооружать, кроме лёгкой стрелковки. Сколь-либо опытные и обученные войска, которые ещё остались в распоряжении эфиопского командования, находятся в Эритрее – и вывести их оттуда невозможно – во всяком случае, без риска незамедлительно её потерять. В целом это – картина разгрома. Но! Эфиопия даже и не думает сдаваться. Вооружённое вмешательство Советского Союза теперь, к концу сентября – началу октября 1977 это уже не некая сомнительная возможность, даже не отдалённая перспектива, а практически неизбежность. В распоряжении Хайле Мариама остаются порты, куда будут приходить корабли, остаётся столица – Аддис-Абеба с её аэроузлом, а главное - остаётся полнота верховной власти. Проще говоря, прибывающие подкрепления есть кому принимать, функционирует та государственная машина, которая позволит подмоге не повиснуть в вакууме, но организованно выгрузиться на союзной территории, а после сражаться не в одиночку, что было бы чревато существенными репутационными потерями, но именно как сила, действующая по просьбе законного правительства и с задачами обороны. Собственно, стабильность именно режима Хайле Мариама как таковая даже упрочилась – внешняя агрессия это достаточно действенный сплачивающий фактор. Те, кто прежде сражался против него, теперь был вынужден несколько притихнуть, дабы не выглядеть пособниками агрессора. Ну и ещё – чтобы не попасть под советский паровой каток, когда он покажется на этих древних и видавших виды землях. Дополнительно Хайле Мариам использовал военные поражения как повод для финальной чистки армии. Лидер Эфиопии объявил причиной поражения существование «пятой колонны». Более десяти армейских начальников разного уровня были казнены. Командиры получили приказ расстреливать каждого, кто отступит без приказа. По ряду признаков можно заметить, что жесткие до жестокости меры оказались-таки полезными – стойкость эфиопов в обороне возросла. И это было достаточно важно! Де факто для ВС Эфиопии ключевой задачей становилось просто быть, не рассыпаться и не пропасть до широкомасштабного советского вмешательства.
Там, где в ином случае эфиопы уже давно вынуждены были бы смириться с неизбежностью, теперь они не имели никакого интереса даже в переговорах. Враг должен полностью и безоговорочно очистить пределы Эфиопии! Вот и получалось, что выполнив свою стратегическую задачу: взяв Огаден и нанеся тяжелое поражение всем тем, кто пытался этому воспрепятствовать, теперь Сиад Барре оказался перед весьма неприятным выбором из равно малопривлекательных альтернатив. Он мог выжидать – и практически гарантировано дождаться момента, когда танки и самолёты с красными звёздами на бортах вдруг нанесут удар из-за жидкого эфиопского заслона – и разнесут его в пух и прах. Он мог попытаться предпринять дальнейшее наступление вглубь эфиопской территории, чтобы окончательно раздробить и разрушить эту страну. Взять Аддис-Абебу, создать такую угрозу коммуникациям с Эритреей, чтобы эфиопские войска были вынуждены или сами эвакуироваться оттуда, или там погибнуть, поддержать всех мастей националистов и сепаратистов, чтобы на занятых территориях они тут же создавали свои коллаборационистские органы и избавляли сомалийцев от необходимости оставлять там гарнизоны. Подобный план был достаточно рискованным. И с чисто военной точки зрения – растянутость коммуникаций стала бы совсем уж непомерной, что при беде с запчастями грозило полной остановкой армии в позиции кто где был, да и эфиопы могли бы всё же, сознавая, что вопрос уже идёт не об Огадене, а об их государственности вообще, начать настоящую, а не директивно-пропагандистскую мобилизацию. И, что важнее, с точки зрения политической. Барре в подобном случае стал бы главным смутьяном и угрозой стабильности Африки, равно ненавистным вообще всем, кто стоит на принятом Африканским Союзом принципе нерушимости старых, постколониальных границ. Поджигателем войны. А при помощи советской пропагандистской машины и вовсе эдаким чёрным Гитлером. Сомали окажется, даже и победив, в полной изоляции, в потом по стране ударят все и скопом.
Наконец, был последний вариант: постараться до того, как первый советский солдат окажется на линии фронта, довести эфиопскую армию до такого жалкого состояния, чтобы она очевидным для всех образом не могла играть даже роли прикрытия, а потом обратиться к мировому сообществу, а в частности США, с призывом защитить Огаден, Сомали и Африку от вторжения СССР. Именно по этому, действительно наиболее реалистичному, хотя и тоже не лишённому сложностей пути и пошло в итоге сомалийское военно-политическое руководство. В первых числах октября ВС Сомали от тактики блокады перешли к штурму Харера. Если бы город удалось взять, а находящиеся там войска пленить, то бои на территории Огадена попросту окончились бы – и возобновиться могли бы только в описываемом выше сценарии “советского вторжения”. Кроме того, Харер нависал уступом над районом наибольшего продвижения сомалийцев, создавая критическую угрозу их флангу и тылу, если бы они попытались развить наступление на Аддис-Абебу. Захватив Харер сомалийцы не только ликвидировали эту уязвимость, но резко упрощали логистику для передовой группировки. Даже если бы они после этого, в самом деле, не решились бы атаковать столицу Эфиопии, то Хайле Мариам всё равно должен бы был с подобной возможностью считаться.
К большому сожалению именно про эти, важнейшие октябрьские схватки автору очень мало что удалось найти. Об их упорстве свидетельствует тот факт, что одна из бригад армии Сомали в течение некоторого времени занимала квартал в Харере, но в начале ноября была выбита оттуда. Иными словами, и по форме, и по протяжённости, мы имеем классический городской бой. И, судя по всему, эфиопы сумели показать себя с лучшей стороны. В короткий срок покончить с Харером не вышло, а именно время становилось решающим фактором.
Сиад Барре, понимая, что всё, несмотря на видимые успехи, грозит обернуться очень скверно, но не видя дороги назад, решается на мощный, но в общем-то отчаянный политический ход. Он требует от Советского Союза невмешательства, равноправия сторон конфликта в отношениях с СССР. А поняв, что ему предсказуемо отказывают, окончательно порывает с Москвой. Причём в самой решительной, нарочито жесткой форме. 3 ноября 1977 года президент Сомали Сиад Барре объявил о прекращении действия советско-сомалийского договора от 11 июля 1974 года. Страну до 20 ноября должны были покинуть две тысячи советских специалистов и членов их семей. В Сомали должны были остаться только семь служащих посольства СССР в Могадишо – таков был штат посольства Сомали в Москве. Одновременно сомалийцы прервали дипломатические отношения с Кубой, страну должны были в течение суток покинуть приблизительно 45 кубинцев. Кроме того, всё советское имущество, находящееся на территории страны, было объявлено собственностью Сомали. Последнее было вовсе неслыханно в дипломатической практике СССР периода Холодной войны, но вполне понятно с точки зрения сомалийцев – ряд советских объектов был критически важен для функционирования их собственного хозяйства. Но дело не только в этом – налицо была и демонстративная агрессия. После выступления С. Баре о денонсации договоров с СССР отношение сомалийцев к советским специалистом резко ухудшилось, скатившись до откровенной вражды. Их стали воспринимать как врагов и, что ещё хуже, предателей старой дружбы. В домах, где жили советские семьи, отключили свет и воду, их осаждали разъяренные толпы местных жителей, выкрикивавшие оскорбления и забрасывавшие их камнями. В аэропорту вылетавшие советские специалисты подвергались всяческим унижениям и издевательствам. Дошло даже до того, что советские самолеты, идущие на посадку в аэропорту Могадишо ночью, приземлялись в полной темноте, потому что сомалийцы вырубали освещение на взлетных полосах.
Столь жесткие меры сжигали все мосты – но, как надеялся глава Сомали, должны были помочь и выстроить новые – к американцам. Те должны оценить решимость, с которой Барре даёт под зад русскому медведю. Они должны оценить и перспективы. Сомали – Великое Сомали – их союзник. Красная Эфиопия – разгромлена и дезинтегрирована. Такие могучие позиции СССР на Африканском Роге обращаются в прах. Смывается позор неудачи 1974. И всё это – если только своевременно его, Барре, поддержать военными поставками. Для этой цели все галопом поскакавшие антисоветские мероприятия на грани фола. И параллельно с 17 по 24 ноября сомалийцы, воспользовавшись нелетной погодой, приковавшей к земле эфиопскую авиацию в Дире-Дауа, предприняли новую попытку овладеть Харером – это наглядная демонстрация силы, того, что ещё есть порох в пороховницах…
Советский Союз внезапно оказался в достаточно неприятном положении. Нам приходилось терпеть унижение от заведомо слабейшего. Да, в дальнейшем сомалийцам предстояло за это крепко поплатиться – но это потом, а прямо сейчас, в ноябре 1977, выходило очень нехорошо. Даже если оставить в стороне крайне непочтительное отношение непосредственно к находящимся в Сомали советским специалистам, СССР банально грабили. При этом политически ни в коем случае нельзя было немедленно отвечать силой, потому что в таком случае уловка Барре срабатывала бы – все дальнейшие действия ВС СССР в Африке смотрелись бы уже не как защита Эфиопии, а как удар по вышедшем из повиновения сомалийцам, как агрессия.
С другой стороны излишне заигрываться в политес было тоже чревато. Если высшее сомалийское руководство понимало, что, несмотря на все провозглашённое и продекларированное, советских граждан из страны надо выпустить, причём целыми – иначе красная сверхдержава может до того разъяриться, что Сомали вовсе рискует пропасть с карты, то вот мелкие чиновники и простые граждане недоумевали, почему к врагу нельзя относиться так, как к нему и положено. И часто перегибали палку. В конце концов меры пришлось-таки принимать. В последний день сомалийского ультиматума, когда было ясно: уйти за требуемый срок у СССР не выйдет, а что будет дальше – одному богу известно - в порт Могадишо прибыла советская эскадра Тихоокеанского флота. Командующий эскадрой контр-адмирал Хронопуло, оценив обстановку, плюнул на всё и решительно, по-моряцки приказал высадить в столице Сомали морскую пехоту для защиты советских граждан и обеспечения беспрепятственной эвакуации советского имущества.
Десант прошёл быстро, образцово, без сопротивления – и, естественно, без объявления войны той или другой стороной. Высадка отрезвила сомалийское руководство. Огаден то ладно – ВМС СССР, в общем, вполне хватало сил, чтобы если не взять сомалийскую столицу, то подвергнуть её такому огневому воздействую, что мало не будет. Особенно с учётом того факта, что флота у страны почти вовсе не было, авиация была ослаблена и почти разгромлена, а сухопутные войска находились за многие километры. Советские люди были беспрепятственно и в спокойной обстановке эвакуированы, затем моряки – вопреки указу Барре, который был ими демонстративно проигнорирован, демонтировали и забрали всё имущество, которое сочли принадлежащим СССР. Уходя из Берберы советские корабли даже отбуксировали в Аден плавмастерскую и плавучий док. История советского базирования в портах Сомали на этом завершилась.
А вот в Эфиопии всё только начиналось. Пускай из неприятной истории вышли с честью и вполне благополучно, теперь конфликт вокруг Огадена не был для Москвы абстрактным и отвлечённым. Вызрело твёрдое намерение покарать Барре, устроить показательную порку – и в кратчайшие сроки. После изгнания из Сомали иностранных советников советский посол в Могадишо прямо сказал о сомалийцах: «Мы поставим их на колени». Через четыре дня после того, как корабли Хронопуло отчалили от берегов Африки, в Эфиопию прилетел генерал армии (впоследствии маршал) В.И. Петров, на минуту замглавкома СВ СССР, который возглавил проведение операции против сомалийцев. А следом за ним прибыл настоящий девятый вал. Не считаясь с тратами, советское правительство решило сделать ставку не на один только медленный морской способ доставки грузов, но дополнить его грандиозного масштаба действиями военно-транспортной авиации.
Воздушный мост заработал уже в конце ноября – с 25 числа. Организовали его буквально налету, в ритме вальса. В нем было задействовано по меньшей мере 225 самолетов различных типов, в основном Ан-12 (причем большинство из них было из соображений какой-то наивной, иначе не назвать, конспирации, окрашено в цвета "Аэрофлота"). В последующие две недели, по воспоминаниям очевидцев, буквально каждые двадцать минут в аэропорту Аддис-Абебы садился советский транспортный самолет.
"Воздушный мост" начинался в Закавказье, затем самолеты делали первую посадку для дозаправки в Багдаде, потом обходили над Персидским заливом Аравийский полуостров, приземлялись в Адене, и, после ещё одной дозаправки брали курс на Аддис-Абебу. Здесь, к слову, "мост" не заканчивался, а продолжался дальше вглубь Африки, в ещё одну "горячую точку" - Анголу. Туда тоже шло советское оружие, а обратными рейсами из Анголы в Эфиопию перебрасывался личный состав кубинских воинских частей, которым предстояло стать в самом скором времени главными действующими лицами на фронте. К полетам в Эфиопию привлекались и самые мощные на тот момент самолеты ВТА СССР – Ан-22 "Антей" из состава 8-го и 81-го военно-транспортных авиационных полков. Всего "Антеи" выполнили 18 рейсов, перевезя 455 тонн грузов, в том числе 37 единиц боевой техники.
При этом чуть не был потерян один самолет. 12 декабря, доставляя вооружение в Анголу, экипаж майора А. Калинина из 81-го втап, на Ан-22 (СССР-08839, серийный №02-01) совершил посадку в Аддис-Абебе. После приземления командир, пытаясь развернуть самолет на ВПП шириной всего 40 м (минимальный радиус разворота "Антея"- 30 м), вышел за пределы полосы. В результате Ан-22 завяз в мягком грунте. Вытащить его аэродромными средствами не удалось. Полоса была заблокирована на двое суток. Москва приняла решение – чтобы освободить место для прибывающих машин самолёт уничтожить. Однако старший бортовой техник по авиационному оборудованию капитан А. Баранов предложил поочередно убирать основные стойки шасси и под колёса подкладывать настилы. Это предложение было принято и, за два часа до установленного срока ликвидации, самолёт удалось вытащить двумя танками.
В целом стоит отметить – и это стало крайне неприятным сюрпризом для военно-политического руководства не только Сомали, но и стран Запада, воочию убедившихся в возможностях своего главного геополитического и идеологического противника, что операция была проведена образцово, даже блестяще. Быстро, масштабно, без потерь. По большому счёту СССР показал, что может за месяц-полтора развернуть вполне пристойную воинскую группировку вообще в любой точке Земного шара – и эти силы не просто будут выкинуты из брюха транспортников на взлётку, а смогут действовать. Эфиопия было достаточно сильно удалена от Советского Союза, особенно с учётом того, что маршрут приходилось выстраивать не по прямой линии, она уже находилась в состоянии войны, была для СА регионом новым, практически неизученным. В целом у ТВД была масса неприятных особенностей природно-климатического характера. И, тем не менее…
Не столь впечатляющими по форме, но не менее значимыми и успешными по содержанию были и действия моряков. В течение трех месяцев до конца 1977 года – октября, ноября и декабря, около 50 советских судов прошли через Суэцкий канал на пути к порту Асэб в Эритрее, доставив многочисленные военные грузы, в том числе истребители, танки, буксируемые и самоходные артиллерийские орудия, реактивные системы залпового огня и зенитно-ракетные комплексы и боеприпасы — приблизительно 60 000 тонн грузов. Всего же в Эфиопию в 1977–1978 годах в было поставлено советских вооружений на сумму более одного миллиарда долларов, в том числе свыше 600 танков (Т-34-85, Т-55, Т-62), более 300 бронемашин (БТР-60, АСУ-57, БМД-1, БМП-1, БРДМ-2), не менее 50 боевых самолетов (МиГ-17, МиГ-21, МиГ-23), более 30 вертолетов, в том числе ударные Ми-24А, которые в Огаденской войне были опробованы впервые, несколько сот систем ствольной артиллерии, до 50 РСЗО БМ- 21 «Град».
Кто должен был пользоваться всем этим? Эфиопы? Безусловно, но не только. Советские войска прибывали со своим оружием. Сколько их, к слову, было? Всего в Эфиопии в тот период официально побывали 1500 советских военных советников и специалистов. Но в это число вошли только командированные по линии Главного управления международного военного сотрудничества Минобороны (с оформлением загранпаспортов), тогда как многие направлялись прямыми приказами министра и главкомов войск без исключения из списков частей. Так что реальная цифра наших соотечественников, участвовавших в конфликте, выше – вероятно в 1,5-2 раза. 33 человек, в период с декабря 1977 по ноябрь 1979, сложили свои головы на далекой африканской земле. Причём стоит отметить, что как минимум несколько из них погибли в Эритрее, а не в Огадене. Как можно заметить, в целом немного бойцов и командиров СА было убито непосредственно в боях с армией Сомали. Это достаточно наглядно иллюстрирует общий принцип их действий в Эфиопии. От передовой советские солдаты, безусловно, не шарахались, но, в общем, играли в большей мере именно функции советников, налаживали функционирование военной машины. Люди с большими звездами на погонах составляли едва ли не большинство. Возможно изначально предполагалось, что техники и консультаций будет достаточно для того, чтобы эфиопы смогли одержать верх. Но… Армия Эфиопии довольно скоро не оставила от этих расчётов ровно ничего. Так охарактеризовал позже положение дел в ней один советский инструктор:
Эфиопская армия производила гнетущее впечатление. Офицеры не были приучены к ведению боевых действий, и роль их была непонятной. Для них в окоп залезть... Нет, что ты... Командир дивизии вообще дней десять не появлялся на фронте. Ни одной карты боевых действий не было. Выехали ночью на передний край. Окопов — никаких. Палаточка стоит, костерок дымится, какое-то варево булькает. А что? Они, когда видели сомалийские танки, просто бежали. А когда артиллерия отбивала атаку — возвращались. 12 тысяч человек держали фронт в полтора километра! До нас их советниками были американцы. Но об уровне помощи говорит уже то, что советником командира дивизии был сержант!
Генерал-майор в отставке П.А. Голицын вспоминал:
Подъезжая к фронту с капитаном Имамом, мы видим, как батальон эфиопов бросает позицию в окопах и в панике отступает, вместе с батальоном отходят два танка. Капитан Имам, держа над головой автомат, кричит: "С нами советский генерал, сзади идет подкрепление, вперед на сомалийцев!" Батальон начал останавливаться, танки пошли вперед, и батальон восстановил положение, которое он занимал до отхода. В ходе этого боя эфиопы захватили в плен пять сомалийцев. Я спросил у Имама: "Что ты кричал?" — он через переводчика сообщил приведенный выше текст.
Вот примерно так.
Одним словом, не проиграть окончательно с советской помощью это воинство ещё могло, но вот одержать победу… И здесь мы возвращаемся к заданному несколько выше вопросу: одним ли только эфиопам предназначалось оружие, в спешке и массами доставляемое в их страну? Нет. Москва ещё с ноября 1977 приступила к формированию целого интернационального фронта – и преуспела. Решающую роль в Огаденской войне сыграли… кубинцы.
Казалось бы, где Африканский Рог – и где Остров свободы? Но к этому времени именно у кубинцев был наибольший из всех стран соцлагеря опыт войн на Чёрном континенте. Почему? Начать, наверное, следует с великого и неутомимого революционера Че, который, отказавшись сознательно от высоких кабинетов, с 1965 года начинает свой персональный поход против мирового империализма, в качестве опытного организатора и живого знамени с фантастической скоростью и смелостью появляется то в одном, то в другом регионе мира, который представляется ему подходящим местом для развёртывания партизанской борьбы. И, в том числе, он обращает своё пристальное внимание на Африку – новорожденную в своём независимом статусе, нестабильную, где национальная буржуазия не успела ещё взять власть в свои руки, или вовсе не возникла, а значит, борьбу с капиталом можно сделать логическим продолжением борьбы с колонизаторами. В апреле 1965 года Гевара прибыл в Демократическую Республику Конго, где в это время продолжалось восстание Симба. Представители мозамбикского движения за независимость ФРЕЛИМО сообщали о встрече с Че в Дар-эс-Саламе, во время которой они отказались от предложенной им помощи в их революционном проекте. Представляется весьма вероятным, что если бы Че не погиб в Боливии, то ещё непременно возвратился бы и не раз на земли Чёрного континента.
К слову о чёрном цвете. У кубинцев было одно важное преимущество перед другими игроками на африканском поле. Когда Че с отрядом в 150 человек дрался в Конго, все члены группы, кроме него, были представителями негроидной расы, чернокожими. Это очень сильно повышало доверие к ним среди африканцев. Чёрный колонизатором быть не может! Помимо этого, Куба сама находится в экваториальной зоне, там очень жаркий климат, а потому из всех соцстран именно для кубинцев африканские условия были наиболее близки. Разве только вьетнамцы могли бы оказаться в том же ряду, но их появление в Африке в 1970-х вызвало бы чудовищных размеров дипломатическую бурю. Наконец, фактор, который, разумеется, нигде и никем не озвучивался в описываемые времена, но подразумевался. Если ряду стран “народной демократии” социализм был насильственно привит, то Куба сама его выстрадала, у неё была своя Революция, которой жители Острова свободы заслуженно гордились. Если какие-нибудь поляки или чехословаки в Африке чувствовали бы себя по чьей-то злой воле заброшенными за многие сотни и даже тысячи километров от родного дома, чтобы драться за достижение совершенно чуждых им целей, то кубинцы действовали с искренним энтузиазмом и отвагой.
Наконец, дополнительным фактором было то, что, как мы помним, первоначально урегулировать кризис в Эфиопско-сомалийских отношениях пытался сам Фидель – не преуспел, но получил по ряду свидетельств обещание со стороны Барре и сомалийского руководства, что они не будут вторгаться на земли Эфиопии. Нюанс был в том, что Огаден они к таковым не относили, но Кастро не без оснований почувствовал себя в июле 1977, когда загремела артиллерия, обманутым.
Первые кубинские подразделения прибыли уже в первые дни работы воздушного моста из Анголы – и именно для того, чтобы действовать напрямую на фронте. Первый кубинский танковый батальон прибыл на фронт уже 28 декабря 1977.
А к концу войны общая численность кубинского контингента составила 18 тысяч. Командующим этими силами был дивизионный генерал Арнальдо Очоа Санчес.
В их состав к концу войны входили две танковые (3-я и 10-я), 9-я механизированная и 4-я артиллерийская бригады, две авиационные эскадрильи (на МиГ-17Ф и МиГ-21МФ), несколько отдельных авиачастей. Помимо СССР и Кубы Южный Йемен послал в Эфиопию 2000 солдат. Вооружения и различное оборудование поставляли также ГДР, КНДР, Чехословакия. В общем, в самом деле, настоящий интернационал. Едва не самыми важными людьми были переводчики – и не удивительно: командование было объединённым, советско-кубинско-йеменско-эфиопским – легко можно вообразить возникавшие в этой связи сложности.
С другой стороны…
О том, кто в действительности вёл войну, красноречиво говорит такой факт: генералы Петров и Очоа стали ставить в известность своих эфиопских коллег о деталях операций лишь накануне их проведения. Вроде как из-за неоднократных утечек сведений к сомалийцам. На деле же скорее чтобы эфиопы просто не путались под ногами. Вообще как остроумно заметил, находившийся в Аддис-Абебе офицер ННА ГДР: "советские военные руководят боевыми действиями, кубинцы воюют, а эфиопы празднуют победы". Понятно, что это – несколько утрированный взгляд на войну, но доля истины в этом есть.
Перед тем, как перейти непосредственно к описанию хода боевых действий с участием прибывших на фронт новых игроков, остаётся ответить на ещё один, весьма важный вопрос. А что же главная надежда Барре – американцы? Ведь именно ради них, их вмешательства был предпринят демарш в ноябре 1977. Да ничего! Незадолго до изгнания советских военных советников из Сомали в ноябре 1977 Сиад Барре уведомил Вашингтон, что в обмен на сотрудничество США он расторгнет договор с СССР и прервет с ним всякие военные связи. Ответ администрации Картера гласил, что хотя она хотела бы удовлетворить законные оборонительные нужды Сомали, она не может это сделать, пока сомалийские войска находятся в Oгадене. Вскоре после изгнания советских советников Могадишо вновь обратился к Вашингтону с просьбой о военной помощи. Но США рекомендовали Сомали согласиться на посредничество Организации Африканского Единства, искать мирное решение проблемы с помощью переговоров и дать соседним государствам гарантии уважения их территориальной целостности.
Почему так?
Еще в ноябре 1977 г. на встрече руководителей США, Великобритании, Франции и ФРГ возобладало мнение, что советская помощь Эфиопии вкупе с кубинскими военными советниками неизбежно приведут к изгнанию сомалийских войск из Огадена. Но советская и кубинская активность в Эфиопии породила разногласия в Вашингтоне, в частности, между советником по национальной безопасности Бжезинским и госсекретарем Вэнсом.
Бжезинский считал, что война на территории Рога Африки давала США возможность измотать СССР, втянув его в бесконечную дорогостоящую борьбу. Иными словами, он хотел, даже и рискуя, создать для СССР в Африке свой маленький Вьетнам. Поэтому он предлагал выбрать военный вариант, который должен был выразиться в широкомасштабном присутствии американских ВМС в регионе и в обеспечении американского воздушного прикрытия для сомалийских войск в случае, если эфиопские и кубинские войска пересекут границу Сомали. В отличие от Бжезинского Вэнс и Янг (представитель США в ООН) считали, что конфликт не следует рассматривать в категориях противостояния Восток – Запад. Их аргументация сводилась к тому, что поддержка США Сомали вызовет отрицательную реакцию во всей Африке, придерживавшейся принципа нерушимости унаследованных от колониализма границ. Проще говоря, желая уязвить Союз, Штаты могут проиграть весь континент, тем более, что позиции соцлагеря там и так последовательно укреплялись. Их точка зрения состояла в том, что этот конфликт требовал африканского решения и что США должны были подтолкнуть ключевые африканские страны к его поиску в рамках ОАЕ. Африканизация Огаденского кризиса должна была выдавить СССР методами дипломатии. В конце концов, возобладала точка зрения Вэнса и Янга, которая и была принята президентом Картером. Барре остался один на один с коалицией. И, де факто, один на один с поражением.
Нет, сразу сомалийцы не отдали инициативу – после неудачного штурма Харера ноября 1977 в декабре-начале января наступило временное затишье. Сомалийцы приводили себя в порядок, пытались ремонтировать свою и трофейную технику, надеялись, причём в общем всё понимая, в порядке самообмана, на помощь США, единоверных арабских государств – вроде что-то сочувственное говорил Пакистан, кажется развернувший политический курс Египта в сторону Запада Анвар Садат, опасаясь общего усиления СССР в Африке, даже начал присылать кое-что…
На деле значение этих поставок и посулов было ничтожным. А 22 января ВС Сомали силами нескольких пехотных бригад при поддержке танков и артиллерии начали новое, третье по счёту наступление на злополучный Харер. Вокруг города разгорелись ожесточенные бои, эфиопским и кубинским частям удалось остановить противника всего в полукилометре от шоссе связывающего Харер с Дыре-Дауа. Это был рывок крысы, загнанной в угол. Собственно, даже падение Харера уже мало что могло бы изменить. Да, город едва не был взят, однако скоро стало ясно, что наступательный порыв сомалийской армии выдыхается, и утром 24 января после интенсивной авиационной и артиллерийской подготовки эфиопские и кубинские подразделения перешли в контрнаступление южнее Харара.
Серией контратак с 23 по 27 января противник был выдавлен со своих позиций, первым освобождённым эфиопами городом стал Федис. В результате флангового контрудара, где ключевую роль сыграли, конечно, люди генерала Очоа, сомалийцы были полностью разгромлены и, потеряв более 4 000 человек и 60 танков, начали 2 февраля отступление в направлении Джиджиги. От таких потерь в одном бою сомалийская армия оправиться уже не могла. Почти сразу - в период со 2 по 3 февраля был нанесен ещё один контрудар в районе Дыре-Дауа, в результате чего противник был отброшен ещё на 45 километров. Потери СНА составили более 1000 бойцов, и, что даже важнее, было захвачено 42 танка, из которых большинство – неповреждённые, несколько десятков бронемашин, 50 единиц артиллерии. Инициатива полностью перешла в руки интернациональной коалиции. Единственным врагом для неё теперь оставалось пространство, значительность территории, которую ВС Сомали успели занять с начала войны. Следующий удар, который должен был стать решающим, готовили довольно долго – и именно с этой генеральной идеей – сделать территорию малозначительным фактором…
3 марта началось наступление на Джиджигу эфиопской пехоты, поддержанное кубинской танковой бригадой в составе 90 танков Т-55 и артиллерией. Довольно мощный удар, но по форме своей весьма примитивный. Город был атакован, что называется в лоб, прямо на заранее подготовленные позиции пяти сомалийских бригад, и казалось, что атака сразу захлебнулась. Только кубинцы потеряли, преимущественно от огня РПГ, 14 машин, из которых 6 – безвозвратно. Однако на самом деле этот удар был лишь отвлекающим. Главные события развернулись в сомалийском тылу, куда по воздуху из Дыре-Дауа, пользуясь господством в небе, вертолетами Ми-6 и Ми-8 были переброшены эфиопские и кубинские солдаты вместе с тяжелым оружием и боевой техникой. 4 марта эти подразделения внезапно атаковали Джиджигу с севера, откуда их никто не ждал. Одновременно эфиопские части при поддержки кубинских танкистов выбили сомалийцев с двух стратегических горных проходов Марда и Шеделе. Для сомалийцев наступила полная катастрофа, фронт смешался с тылом, враг был везде, организованный отход от рубежа к рубежу, который мог бы в какой-то мере измотать атакующих, теперь был невозможен. Отступление быстро превратилось практически в бегство, Северный Огаден молниеносно перешёл в руки коалиции. Лишь под Абушарифом 8 марта сомалийцы неожиданно контратаковали, сильно потрепав эфиопскую 94-ю бригаду 8-й пехотной дивизии, раненый командир которой – майор Бекеле Каса, даже застрелился, чтобы не попасть в плен к неприятелю.
Однако в целом наступление развивалось настолько стремительно, что французы даже поспешили перебросить в Красное море отряд боевых кораблей, возглавляемую авианосцем "Клемансо", для обеспечения безопасности своей колонии – Джибути. Мало ли – вдруг, пользуясь своим подавляющим военным превосходством красные попытаются её сходу советизировать, или просто использовать в военных целях для перенесения боевых действий из эфиопских пределов?
Впрочем, это было излишне – всё уже подходило к своему концу. 8 марта 1978 года Сиад Барре объявил о выводе войск из Огадена. К 15 марта 1978 года последние подразделения армии Сомали покинули территорию Эфиопии, и война завершилась. 23 марта Аддис-Абеба официально сообщила об окончании войны. Общие потери Эфиопии в Огаденской войне составили 20 563 человек, из них более 6113 убитыми, Сомали — 9137, из них 6453 убитых. В 1977-1979 годах в Огадене и Эритрее, как уже было сказано выше, погибли или пропали без вести 33 советских военнослужащих. Кубинские потери — около 400 убитых и раненных. Около ста человек потерял южнойеменский контингент. Эфиопия потеряла 23 самолета, 139 танков, 108 бронемашин. Сомали — 28 самолетов, 72 танка и 30 бронемашин.
Добивать агрессора в его логове не стали. Судя по всему, главной причиной были во-первых, очевидная военная слабость и несамостоятельность Эфиопии – никто не поверил бы, что это она, условно говоря, берёт Могадишо, а не СССР с кубинцами (которые, к слову, официально присутствовали там исключительно как добровольцы), а во-вторых, стремление Менгисту Хайле Мариама, который от головы Барре на блюде не получил бы ничего, кроме, может быть “чувства глубокого морального удовлетворения”, поскорее закончить с Огаденом и заняться Эритреей.
Довольно короткая, но удивительно громкая по меркам Чёрного континента, парадоксальная, где-то едва не до комедии положений, война закончилась восстановлением статус кво. Так? И да, и нет. Потому что Эфиопия и Сомали уже не были прежними. Для последней страны именно отсюда, с 1978 года, начинается отсчёт всё увеличивающегося, как снежный ком, клубка бед. Репутация диктатора очень серьёзно просела, если прежде авторитарные методы были, наверное, наилучшими для управления Сомали, то теперь они стали наихудшими. Если раньше Барре все опасались, а потому слушались, то теперь в ответ на давление ему стали открыто неповиноваться. С 1981 года начинается формирование клановых ополчений и милиций – единая партийно-государственная структура и националистическая ирредентистская идеология были призваны как раз во многом побороть трайбализм, племенную раздробленность. Теперь они просто не работали. В страну притекли бывшие жители Огадена (к 1981 году на севере Сомали было размещено 400 тысяч беженцев), бойцы ФОЗС, а главное – много оружия. И всё это превратило обстановку в Сомали в кипящий котёл. Обострилась ситуация и в экономике – после свёртывания сотрудничества с СССР сомалийские товары практически перестали пользоваться спросом. США и другие новые союзники давали кредиты – но исключительно на вооружения. Только бывшая метрополия – Италия пыталась развивать инфраструктурные проекты. После 1985-1987, когда приход к власти Горбачёва и Перестройка существенно пригасили накал военной напряжённости и глобального противоборства – СССР начал видимо сдавать свои позиции, про Сомали, необходимое исключительно как противовес Эфиопии, быстро забыли.
У Менгисту Хайле Мариама, к слову, дела обстояли не сильно лучше. Огаден в составе страны сохранился, но стоило войне окончиться, как вспыхнули с новой силой прежние проблемы. Главным образом – Эритрея, несравненно более важная для государства с экономической точки зрения. Если раньше тамошние повстанцы сражались в период 1974-1977 годов без покровителя и даже надежды его найти, то теперь США оказались весьма заинтересованы в том, чтобы, используя эритрейский рычаг, нивелировать эфиопскую угрозу, полностью сковать потенциальный источник распространения социализма. Борьба была кровавой, дорогостоящей, совершенно непохожей на то, что было в 1977-1978, а скорее эдакий Афганистан в миниатюре. Если до 1986 года Эфиопия действовала в основном наступательно, опираясь на советскую поддержку, то после…
Роковым для всех стал 1991 год. Тогда был свергнут Сиад Барре в Сомали, после чего в стране, нарастая с каждым годом и даже месяцем, стал клубиться хаос, и воцарилось безвластие. В Эфиопии в феврале 1991 ВС страны потерпели окончательное поражение в Эритрее. 22 мая 1991 года руководитель Эфиопии Менгисту Хайле Мариам бежал в Зимбабве, а через несколько дней в столицу вступили отряды Революционно-демократического фронта эфиопских народов. Сейчас Эфиопия – одна из беднейших стран мира.
А в Москве, городе, куда ездили на поклон и Менгисту, и Барре, где решалось, кому побеждать, а кому проигрывать в Огаденской войне, быть или не быть Великому Сомали, цельной Эфиопии, в столице социалистической сверхдержавы, 25 декабря 1991 с Большого Кремлёвского дворца было спущено красное знамя…
Во всём мире – и в Африке тоже, начались совершенно иные времена.
