Катька была козой во всех смыслах, от видовой принадлежности к парнокопытным до распространённого ругательства. Чихать она хотела на злобных сторожевых собак, от одного взгляда на которых хотелось забиться в пятый угол, на матёрых котищ, давящих здоровенных крыс, словно надоедливых блох, на двуногих, к которым не испытывала никакого пиетета и всегда норовила забодать своей безрогой башкой. Если бы на коз распространялся уголовный кодекс, то эта нахалка чуть ли не с рождения значилась бы в хулиганках-рецидивистках. Катькины родители были козами породными, можно сказать элитными, среди козьего поголовья села Ракитного, комолыми, спокойными, мамаша славилась невероятными удоями, а посему, на их приплод очередь расписывали далеко наперёд. В Катькином случае генетическая система, видимо, дала сбой, и на белый свет народилось это хулиганьё, с замашками оторвы, держащее в страхе всё население и фауну села.
Как только дочка Федосьи Ильиничны засобиралась «в замуж», та сразу вписалась в заветный список страждущих получить удойную козеню в подсобное хозяйство. Как сама она говорила, «Пеструшки-рекордсменки» из неё самой, в своё время не получилось, и проблемы с вскармливанием дочушки Нюточки случились широкомасштабные. Вот в этой связи, Феня и решила подготовиться к рождению внучков заранее, вдруг что не так пойдёт, тут то козье молоко и станет подспорьем. Козочку желанную Федосья заполучила даже раньше, чем планировала. Та родилась третьей, слабенькой и очередники забирать её отказались. А Феня взяла, не побоялась. На свою голову. Козочка, названная Катькой, в честь давнишней разлучницы, умыкнувшей по молодости у Федосьи жениха, в силу и рост пошла скоренько, уже через месяц, совершенно не производя впечатления давешнего дохлика. Норов свой проявила рано, гоняя не только флегматичную кошку Муську, но и старого кобеля Полкана, забиравшегося в будку стремительно, при каждом выходе козули из сарая. Катька, почуявшая своё превосходство перед трусливой «дворней», злобно мекая, обходила двор, напоследок засовывала «буйную» голову в будку, издавала победный клич и, заслышав покорный скулёж грозного, при других обстоятельствах Полкана, удалялась, ведомая Ильиничной, пастись на ближайший лужок. Надо признать, Феню коза держала за равную, кормилица, как-никак, да и в «спорах» за авторитет и лидерство, хозяйка совала Катьке в морду аргумент, в виде кулака, на что коза реагировала шустрым разворотом, с демонстрацией гузна, что, всяко, означало перемирие.
Росла Катька быстро, к полугоду догнав в размерах взрослых соплеменниц, посему «невестить» её решили раньше, чем хотели. Вытерпев «экзекуцию», бой-коза врезала «возлюбленному» копытом и удалилась, высоко задрав голову. Вот с тех пор и возомнила себя Катька повелительницей и вершительницей судеб, яростно дерясь с каждым встречным, будь то человек, иль зверь какой замешкавшийся. Участковый бывал в доме Фроловых гостем частым, хоть и не особо жданным, ибо заявлений о козьем беспределе у него скопилось на целый том. Феня, конечно, козу отчитывала, грозилась сдать на мясокомбинат, а потом гладила безрогую голову, умываясь слезьми и, конечно, прощала негодяйку.
Рожали Нюточка и Катька «хором», хоть, естественно, по разным местам. Козулька родилась крепенькой, впрочем, Аделина тоже. Хлопот Федосье прибавилось, радостных хлопот, душевных. Нюточку материнство красило, умиротворяло. Катьку не изменило ни капельки. Хулиганские побуждения продолжали множиться, с перерывом лишь на кормление кроткой безрогой детки. На плач Аделинки коза реагировала странно, замирала, припадала на передние ноги, как Полкан в стойке и начинала мекать, как одержимая, то ли плача, то ли пытаясь «перекрыть» странный звук.
Когда Аделинку впервые вынесли во двор и уложили в коляску, вся семья, умиляясь малышкой, потеряла бдительность, агукала и напевала, склонив головы над своим сокровищем. В какой момент среди них возникла козья морда, вспомнить не мог никто. Катька поворачивала голову из стороны в сторону, изучая нового члена семьи, даже рот приоткрыла от изумления. А когда детка захныкала, коза, отпихнув руки донельзя удивлённых её поведением домочадцев, водрузила голову на ручку коляски и стала покачивать неведомое доселе «устройство». Затащить её в сарай оказалось подвигом для Геракла. Уговоры, лакомства и даже Фенин кулак действий не возымели. Катька, словно приклеенная, оставалась стеречь сон Аделинки, беззвучно, враз поняв, что «спорить вслух» нельзя. И, лишь когда девочка проснулась, коза прошествовала в сарай, вспомнив о кормлении собственного «ребёнка».
С тех самых пор, Катька заступала на вахту, как только капор коляски показывался на крыльце. Со временем, Аделинка стала узнавать ушастую нянюшку и улыбалась ей во весь ротик, чем приводила козу в неописуемый восторг, выражавшийся в радостном меканье. В сонный час своей подопечной коза блюла её покой, похлеще родителей и бабушки. Куры теперь кудахтали по расписанию, Полкан боялся тявкнуть, а проходившие мимо ворот сбавляли тон, переходя на шёпот, боясь разборок с парнокопытной нянькой. Вскоре Катька стала такой паинькой, что на селе не смолкали сплетни о том, что Феня освоила навыки козьей дрессуры и сделала из хулиганки-козы «благородную девицу».
С наступлением холодов Катька затосковала. Воспитанницу стали редко выносить на улицу. Молока заметно поубавилось, а сама кормилица, закатив глаза, возлежала на соломе, почти не подавая признаков жизни. Федосья козу жалела, угощала яблочком, но та реагировать отказывалась категорически, упиваясь своей тоской. Нюта не выдержала первой. Однажды, одев дочку потеплее, она принесла её в сарай. Встреча была настолько трепетной, что женщина прослезилась. Аделина, увидав няньку, запрыгала на руках у матери и заагукала так радостно, что Катька «выздоровела» мгновенно. С грацией гимнастки она соскочила со своего ложа и кинулась к девочке, потихоньку тычась головой в любимицу и пытаясь облобызать. Мекала она протяжно, словно жалуясь на злую долю, разлучившую два любящих сердца. С тех пор свидания в сарае случались на регулярной основе.
Весна вернула всё на круги своя. Аделинка уже топала ножками, держась за мамину, папину или бабушкину руку. На улице девочка предпочитала в качестве опоры козье ухо. Полкан, как-то «спутав ориентиры», решил облаять прохожих, напугав девчушку, тут же шлёпнувшуюся на попу и заревевшую от испуга. Нюта кинулась к дочке, а Катька, в мгновение ока, оказалась рядом с будкой. Пёс, получивший ощутимый удар копытом, взвыл и тут же забился в будку. Коза, затолкав туда же голову, мекала долго и зло, разъясняя Полкану «по понятиям» принцип тишины во время прогулок ребёнка. Вернувшись к детке, она уставилась на Нюту, как бы прося опустить малышку на землю и повертела головой из стороны в сторону, подставляя Аделинке ухо.
Через полгода Феня купила в магазине тетрадку и внесла в неё список желающих приобрести Катькин приплод. Пара десятков фамилий были только началом. Односельчане, ещё полтора года назад бегавшие от козы, как от чумы, теперь были готовы выложить любые деньги за маленькое безрогое существо от такой великолепной мамаши.
