Вторым прочитанным мною романом Юлии Кисиной (р.1966) после "Весны на Луне" стал роман «Элефантина, или Кораблекрушенция Достоевцева».
Как я поняла, оба романа в определённой степени автобиографичны: «Весна на Луне» - о детстве героини, «Элефантина» - о студенческой юности и первой несбывшейся любви.
Но «Элефантина», в отличии от «Весны на Луне», написана более жёстко, резко. Без мата, но со словами, которые в приличном обществе обычно не произносят, по крайней мере вслух.
Главная тема романа – это описание жизни девушки, которая (ещё в советское время) приехала из Киева в Москву учиться, поступила в театральное училище, меняла квартиру за квартирой, вошла в круг андеграунда, общалась с поэтами и художниками разных полов и возрастов, потом фиктивно вышла замуж, так как очень хотела остаться в Москве. Любила героиня московского поэта, который любовь её снисходительно принимал, но отвечать не собирался, а потом и вовсе уехал за рубеж, на чём, собственно, роман и кончается.
Конечно, отождествлять героев с авторами – дело неблагодарное, но всё же предположу, что некоторые из упомянутых персонажей – подлинные, или, по крайней мере, имеют своих прототипов. Но, видимо, чтобы читатель не делал скоропалительных выводов, Юлия Кисина не называет имён. Идя вслед за Катаевым, она даёт своим героям клички: Помидор (с вариациями), Кролик, Горбатый, Варя-Каланча, Оля-Пистолет, и тому подобное. Наверное, кто-то догадается, о ком идёт речь, и им будет интереснее читать. Я могу лишь предполагать.
Так же зашифрованы в романе и московские адреса, и даже месяцы (впрочем, и это не новость, у Достоевского уже было).
Что касается языка романа, то он не столько лёгок, сколько ироничен, иногда вычурен, даже в ущерб здравому смыслу. Поэтому общей (реальной) картины о студенческой, литературной, общественной жизни Москвы рубежа 80-90-х годов прошлого века так и не сложилось.
Вот для примера несколько цитат.
Вот так пишет Юлия Кисина о своём родном Киеве и его театрах - совсем другое впечатление по сравнению с "Весной на Луне":
«…мой папандрело… писал пьесы для желтого грязного театра на Большой Васильковской. На премьерах публика аплодировала, как на Бродвее. По субботам нарядно одетые дамы шли в театр мимо футбольного стадиона через большой пустырь, переступая через трупы собак и консервные банки, чтобы потом обмахиваться пластмассовыми веерами и говорить: «Это было просто изум-мительно!» Но в городе был и другой театр — большой торжественный монолит из серого камня. Находился он на кудрявом бульваре. Вокруг серого театра царила лихорадка, особенно в сентябре, когда из Тбилиси привозили «Ричарда III». О, Шекспир, великий грузинский драматург! Это было разве что сравнимо с Русскими сезонами в Париже! На сцене царил тюремный войлок, бумажные короны. Шекспир превращался в Брехта! Уже за несколько часов до открытия кассы начиналась война. Публика дралась, душила и теснила друг друга, огрызалась и проклинала. Билетами торговали барышники — инженеры в застиранных носках и мелкие нищие врачи».
Вот о себе - гаденько:
«Собственно, я была ни на что не годной — со мной нельзя было спать — я была агрессивной девственницей, со мной нельзя было пить и, самое главное, — со мной нельзя было разговаривать, потому что я боялась ляпнуть глупость или проявить неосведомленность.
— Помнишь, когда Марк Твен опростоволосился на выборах в губернаторы?
Потупив глаза, я проваливаясь в пекло стыда. Зато во мне было одно грандиозное и неоспоримое достоинство: я была внимательным слушателем с широко открытыми глазами и никогда не удивлялась. Моим девизом было: чем хуже, тем лучше!
Несомненно, в такой непорочности было что-то гадкое и противоестественное. Она была результатом азиатского ханжества и затянувшейся анальной фазы. Так что совсем непорочной, кроме как в половом смысле, считать меня было запрещено и даже порочно».
(Кстати, если кто найдёт в этой цитате ошибку-опечатку, так это ошибка не моя, а авторская. Я не стала бы на этом акцентировать внимание, но эта ошибка далеко не единственная, а это уже говорит об авторской небрежности и отсутствии редактуры)
О работе художника (мне понравилось):
«…я вспоминала другого художника, который работал у нас в школьных мастерских. Это был молодой преподаватель живописи, который набрасывался на холст, как тигр на жертву. Краски были его мясом, кровью, жиром, которые он, чавкая, пожирал, размазывая их по невинной поверхности. Глаза его сверкали, закатывались, спускались в желудок и ниже. Потом этими же глазами он прыгал на учеников и в особенности на учениц. Смотреть на это было стыдно — это был половой акт со смертью».
Не могу сказать, что я в восторге от романа, но прочитала его всё же не без удовольствия.
Этот материал был ранее размещён мною здесь.