Положение войск 3-го Украинского фронта действительно оказалось критическим. Но, хотя Ставка не возражала против их отвода за Дунай, Маршал Толбухин Фёдор Иванович решил удержать плацдармы на правом берегу, произведя перегруппировку сил, отбросив врага в исходное положение.
С 16 января в командование 46-й армией вместо выбывшего из строя генерал-лейтенанта Шлемина Ивана Тимофеевича вступил генерал-майор Филипповский Михаил Сергеевич.. В эти дни фашисты особенно яростно рвались к Будапешту. Основные усилия 46-й армии сосредоточиваются на отражении деблокирующих ударов. Новый командарм действовал энергично. 23 января кризисная ситуация возникла в районе населённых пунктов Жамбек и Мань. Противнику, наносившему удар из района севернее Мор, удалось прорваться и захватить Мань. 23-й стрелковый корпус не устоял.
- Кирилл Сергеевич, фашисты рвутся к переправам на левом фланге! - кричал в трубку начштаба Песков. - Хотят обойти нас по внешнему обводу.
- Снимай туда все сорокопятки, - спокойным голосом отвечал генерал Антонов.
- Сколько батарей?
- Весь дивизион. И зенитчики пусть развернуться на прямую наводку по танкам и артпозициям на левом берегу. Выполнять!
После этого приказа под Жамбеком в бой с прорвавшимися частями гитлеровцев вступили подразделения 1651 армейского зенитно-артиллерийского полка. Возглавляемые начальником штаба майором Кара-Мурза, они стойко держались на позициях, остановили врага, нанеся ему ощутимый урон в боевой технике и живой силе.
Для восстановления положения в полосе обороны командиру 23-го стрелкового корпуса командарм направил из своего резерва 59- стрелковую дивизию генерал-майора Карамышева и механизированную бригаду из корпуса генерал Антонова. Они вместе нанесли контрудар 26 января, выбили противника из села Мань и отбросили его на исходные позиции.
В то время как 46-я армия основными силами вела бои на внешнем фронте, а частью сил в Буде, в Пеште развивала наступление специально созданная группа в составе 18-го гвардейского и 30-го стрелковых корпусов, а также румынского армейского корпуса. 18 января она полностью овладела Пештом, затем была переброшена на правый берег Дуная в Буду.
46-я армия настойчиво и успешно штурмовавшая Пешт с юго-востока, а затем, переправившись через двойное русло Дуная, стала вести активные действия на Буду с запада и северо-запада, вследствие требования обстановки оказалась переключенной для действий на внешнем фронте против деблокирующих вражеских сил. Но рвавшаяся из кольца группировки противника будто гналась за ней...
Специально созданной для завершения захвата Будапешта группе к 11 февраля удалось овладеть в Буде 223-мя кварталами из 608-ми, захватить 26 тысяч пленных. Командование оставшейся части группировки противника, полностью утратив веру в помощь извне, отдало приказ вывести из строя всю тяжёлую технику, прорвать оборону советских войск и выйти из окружения. В ночь на 12 февраля гитлеровцы предприняли отчаянную попытку пробиться через боевые порядки 180-й стрелковой дивизии 75-го стрелкового корпуса на запад и северо-запад - к сёлам Зуглигед и Надьковачи. Их колоннам удалось, воспользовавшись метельной ночью, прорваться на узком участке. Через образовавшийся коридор хлынуло свыше 12 тысяч человек - почти половина из находившихся в Буде. В результате этого прорыва под угрозой оказались тылы 10-го и 11-го корпусов, входивших в состав 46-й армии. В бой вступили подразделения специальных войск: инженерно-сапёрные, связи, снабжения и другие, кого удалось выгрести и собрать для закрытия бреши в обороне. Ни в штабе армии, не в корпусах не было известно в каком числе и куда прорвался противник. Перестрелки шли в разных местах. Чтобы принять радикальные меры, надо было разобраться в обстановке, как-то объединить действия спецподразделений. Эту задачу командир 11-го корпуса возложил на помощника начальника оперативного отдела штаба корпуса по связи капитана Шибалова, выделив ему для начала 5 конных автоматчиков и связистов с рацией.
Эта группа вышла к утру в район населённого пункта Шаймар.
- Смотрите, - показал Глушков рукой на сопки капитану Шибалову, - они на северо-запад пробираются.
Шибалов взял бинокль. Вдоль лесистых холмов пробиралась масса гитлеровцев. Они явно старались уклониться от боя, уйти незамеченными через горно-лесистую местность, но была зима. Через голые ветви деревьев на заснеженных склонах хорошо виднелись россыпи тёмных фигурок, взбирающихся по склонам, словно муравьи.
Глушков быстро настроил рацию и его сообщение в корпус генерала Антонова об увиденном внесло некоторую ясность в обстановку. На помощь были высланы самоходно-артиллерийские установки, связисты, сапёры, разведчики - те, кто был поблизости. Вскоре над Шаймаром замельтешили красные купола грузовых парашютов: немецкое командование решило подпитать прорвавшиеся части, выбрасывая им с воздуха продовольствие и боеприпасы. Оголодавшие нацисты кинулись к местам приземления грузов, но их уже ожидали высланные командиром корпуса подразделения. Большая группа противника была уничтожена на месте.
Бои с прорвавшимся противником развернулись на многих участках. 11-я кавдивизия получила задачу выявить в лесах и уничтожить разрозненные группы врага. 10-й и 11-й корпуса были повёрнуты фронтом на юго-восток. В районе Пилишчаба, Жамбек, Будакеси - вырвавшиеся из окружения силы противника снова были взяты в кольцо и почти полностью уничтожены. За внешний фронт окружения пробились всего 785 человек. Было взято в плен 1600 человек, в том числе командующий штурмовой артиллерией будапештской группировки генерал-лейтенант Бильницер, представитель военного министерства Салаши генерал-лейтенант Имре Калонди, комендант города Будапешта генерал-майор Дембаркович.
13 февраля части наступавшие в Буде с севера и юга, совместными усилиями завершили очистку от противника района Крепостной горы. Другие дивизии Будапештской группы в этот день также завершили бои уничтожением и пленением разрозненных групп противника. В плену оказался и командующий будапештской группировкой войск генерал СС Пфеффер Вильденбрух со своим штабом.
Победно для советских войск завершилась ещё одна из напряжённейших, сложных по характеру и способам действий операция. Советское правительство высоко оценило успехи наших войск под Будапештом. Подчёркивая значимость одержанной победы, "Правда" от 15 февраля 1945 года писала: "За годы Отечественной войны были проведены десятки операций, которые войдут в сокровищницу военной науки и будут образцом военного мастерства. Но и среди этих памятных сражений будапештская битва выделяется своей исключительной напряжённостью, неимоверными трудностями, стоявшими перед наступающими войсками, и творческим решением сложнейших задач оперативного искусства."
Ольгу Тихонову в Москве задержали обстоятельства. Сразу после её приезда Левицкий Даниил Аркадьевич вызвал жену полковника Деева к себе для обстоятельного разговора о Прибалтике, а после направил на курсы переподготовки радистов, так как находясь на границе, он считал - это ещё может ей пригодиться, ведь она была взята на службу в спецподразделение из Сибири именно на должности связистки.
Сибирь - как часто она вспоминала о ней здесь, в Москве. Писала безответные письма своей любимой тётушке в Шадринку, ждала отзыва и перечитывала их последние письма, пришедшие в начале осени. Потом письма приходить перестали, видимо, совсем туго приходилось там на далёких лесных просторах в глубоком и таком незащищённом сейчас тылу.
А там, в доме Соколовых поселились беженцы из Воронежа, которые застряли здесь в отсутствии возможности уехать: ни денег, ни транспорта, да ещё с маленькими детьми для бывшей работницы ткацкого предприятия и её матери бабушки Федоры, всё это оказалось не по силам. Оставалось только одно - ждать окончания войны и мужа, что возможно, заберёт их домой, если вернётся живым из этой кровавой мясорубки.
Виталику было очень жалко самую младшую из эвакуированных Танечку. Она уж не могла плакать - охрипла и выматывала душу, тянула тоненько и уныло:
- И-исть, хле-еба...
Петька и Колька, что сейчас лежали с бабушкой Федорой на печке, те наплакались и заснули. А эту и сон не берёт. В десятый раз Виталик лезет в шкафчик, ворошит там деревянные щербатые ложки. Но из шкафчика даже хлебный дух давно выветрился. Тогда он берёт Танечку на руки и идёт с ней к окну. Ручонка у неё тоненькая, холодная и кажется прозрачной, как ледышка. Ему становится тоскливо и хочется заплакать самому... Они с Танькой любили сидеть у окна в эту синюю предвечернюю пору, на стёклах мороз нарисовал дивные узоры - какие-то неведомые цветы и травы, и глядя на них, хорошо помечтать о чём-нибудь приятном, сказочном.
- Ну, что тебе дался этот хлеб! - успокаивал он Танечку. - Вот подожди, вырастешь большая, отдадим тебя замуж за Ивана-Царевича, так ты этот хлеб собакам кидать будешь, а сама одни конфеты и сахар есть.
Танька таращит на Виталика большие чёрные глаза, всю её сотрясают судорожные всхлипы:
- А калтопляники у Ивана-Царевича есть?
- Да какие тебе картопляники? - горячиться он. - Говорю же, что сахар горстями лопать будешь!
Танька совсем успокаивается, долго соображает, а потом вздыхает глубоко:
- Нет, Виталя, лучше калтопляники. Сахалом ведь не наешься.
- Ну, хорошо! Хозяин - барин, - легко соглашается он.
Во дворе ядрёно скрипят на морозе торопливые шаги.
- Мамка!
Увидев расплющенные на стекле носы детей, Анна Соколова останавливается под окном, что-то говорит им и улыбается. Давно уж дети не видели её улыбки, от которой сразу становится хорошо, светло и празднично.
"Тах!" - с трудом открывается набухшая дверь и клубы пара по низу спешат в избу, как стая седых зверьков, расползаются под столом, под лавкой, под печкой. В руках у Анны узелок, за плечами - мешок. Она продолжает улыбаться:
- Радуйтесь, детки. Теперь мы с хлебом и с картошкой. Выписали в конторе к празднику и мне и мамке вашей с бабушкой Федорой. Добрым человеком новый-то бригадир наш оказался. Зря напраслину на него возводили. Последнее соскрёб по сусекам да многодетным вдовам и солдаткам роздал...
Голодно было в Сибири, где последнюю краюху фронту отдавали а сами сидели на жмыхе и лебеде. Но и в Москве было не сахарно, хлеб по карточкам, а на зарплату в коммерческих магазинах мало что можно было купить. К счастью на предприятиях были свои столовые, да и на заводах карточки отоваривали работникам в первую очередь. О таком комфорте в отдалённых уголках страны, сёлах и деревнях даже не помышляли. Там просто жили, трудились, рождались и умирали, ждали мира сотни тысяч простых людей, без кого победа в этой страшной войне была бы просто невозможна.
День 17 февраля начинался обычно, с ночи выпало очень много пушистого снега и утром Ольга, выходя из дома, потонула в своём дворе уже возле подъезда в мягких, белых барханах. Она выбралась на тротуар, отряхнула полупальто и побежала на автобусную остановку. Мама с Людвигом ушли на фабрику ещё в шестом часу, а дядя Саша, заступил на сутки со вчерашнего вечера и сегодня должен был прийти домой и рассказать о своём переводе на другое место работы в метро бригадиром электриков. Мама была рада за него, потому что только там он мог применить все свои навыки и умения, он долго ждал этого перевода и, наконец-то, это случилось, а потому сегодня готовились устроить по этому поводу маленький праздник.
К восьми часам вечера все уже собрались в квартире, в девять дядя Саша должен был закончить работу и в половине десятого быть дома, но его всё не было и, уставшая ждать Елена в начале одиннадцатого вышла на улицу. Она прошлась пешком до автобусной остановки, вернулась обратно во двор и направилась вдоль соседнего дома мимо большой детской площадки к скверу. В проулке между её домом и соседним, который шёл чуть под углом, она наткнулась на группу подвыпивших мужичков и обратилась к ним с вопросом, не встречали ли они сегодня вечером её Сашу.
- Заблудился где-то, - пояснила она. - Может быть с кем-то радость свою отмечает!
Они жали плечами в ответ, но один вдруг встрепенулся и полупьяным голосом произнёс:
- Тут вот у первого подъезда вашего дома, мужик какой-то упал. Видим, шёл с остановки и подкосился на ходу, прямо в снег лицом. Лежит там ещё, не ваш ли будет?
У Елены ослабли ноги. Она бросилась к своему дому и верно, у первого подъезда в тени козырька прямо на дорожке, засыпанной снегом, лежало тело в чёрном пальто. Она шла мимо и не обратила внимания на этого лежавшего человека. Елена подошла ближе и склонилась, рассматривая его лицо. Потом она резко отстранилась и громко вскрикнула, мужики, стоявшие в сторонке, прибежали на её крик. Это был её муж, весёлый и добрый Сан Саныч - он лежал без движенья, не подавая признаков жизни. Тут же побежали к Тихоновым домой двое подвыпивших соседей. Ольга и Людвиг выскочили полураздетыми в накинутых на плечи телогрейках без головных уборов и встали над Еленой и отчимом. Женщина стояла на коленях возле мужа и толкала его в плечо:
- Саша, Сашенька, что с тобой? - жалобно спрашивала она.
Ольга склонилась и потрогала рукой уже остывшее тело, потом они с Людвигом перевернули его на спину. Сан Саныч был мёртв. Он умер прямо на ходу, едва дойдя до своего дома. Ему не хватило всего несколько метров, чтобы добраться до своего подъезда.
Вызвали "Скорую помощь", когда она приехала, Ольга и Людвиг попытались поднять со снега убитую горем мать, но она заваливалась на бок и её с трудом удерживали под руки. После того, как вызвали санитарную машину и она погрузила на носилки мёртвое тело мужа Елены, женщину удалось посадить на лавочку возле дома и первая, приехавшая бригада "Скорой помощи", старалась помочь уже ей. Нашатырь возымел своё действие, Елена тряхнула головой и залилась горькими слезами, громко всхлипывая и подкашливая.
- Ну, что же делать, время такое, война проклятая, - утешала её фельдшер, - умирают прямо на ходу, работают на износ, вот и у вашего супруга сердце не выдержало. Сколько ему было то?
- Пятьдесят недавно исполнилось, - низким голосом проговорила Ольга в ответ.
- Вот, а на той неделе мы такого тоже грузили от подъезда, как и ваш, шёл с работы и умер на ходу, так там не было ещё и тридцати, так что - держитесь ребята! - и женщина-врач стёрла с носа повисшую слезинку.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
