1. Первые симптомы
Навыки машинописи (процесс печатания текста на печатной машинке), приобретенные мной в молодые годы, очень пригодились мне уже в зрелости при освоении компьютерной техники. Когда я только начинал осваивать компьютер, ее клавиатуру и набирал текст на панели монитора, я часто ловил себя на мысли, что мне чего-то не хватает. Чуть позже понял – звука клацания клавиш печатающей машинки…
Работу на печатающей машинке я освоил рано. В институте «Южгипронисельстрой», куда я был распределен после учебы в Краснодарском политехническом институте. Я попал на работу в научную лабораторию. Как обладателю красного диплома, мне дали высокую, для начинающего работника, должность м.н.с. – младшего научного сотрудника, и зарплату 140 рублей. М.н.с. - это очень хорошее начало научной карьеры.
Единственное, что мне тогда в м.н.с. не нравилось – это первое слово – младший. Все хорошо, но это слово все портило. Какое-то оно уничижительное…. Младший товарищ, младший брат, младший лейтенант - мальчик молодой, младший научный сотрудник. Мне хотелось хоть в чем-то быть старшим. Мне это удалось осуществить лишь после учёбы в аспирантуре, когда я стал с.н.с. – старшим научным сотрудником, но ненадолго... Это совсем другая история. Ей посвящён один из моих рассказов "Мой последний островок науки 90-х"...
Окунувшись в научную среду, я заскучал. Не такой я представлял современную в то время советскую науку. Это был мой первый профессиональный стресс. Но быстро приспособился к окружающей обстановке. Нашел и положительные стороны: меня почему-то выбрали заместителем председателя комитета комсомола нашего института по идеологической работе, и я в комитете комсомола познакомился со своей будущей супругой. Она выделялась красотой, всегда что-то вязала и за этим занятием бросала остроумные реплики. Благодаря ей заседания комитете комсомола проходили весело и поэтому часто.
В научной работе самым сложным оказалось оформление отчетов о НИР. Машинисткам (так назывались работницы, печатавшие на машинках) приходилось перепечатывать одно и то же по несколько раз. Их не хватило. Как-то ко мне обратился кто-то из старших коллег и спросил, могу ли я напечатать текст. Я согласился и начал учиться печатать и относительно быстро этому научился. Я вообще всегда любил учиться чему-то новому. Мне доставляло удовольствие осознавать, что я с каждым разом печатаю все быстрее и быстрее. Помню наше печатную электрическую машинку «Ятрань» - шедевр техники машинописания. Большая и очень громко клацающая.
Мне удалось достичь весьма высокой скорости печатания. Соревновательный дух всегда во мне был и по сей день есть. Если даже не с кем соревноваться, я это делаю сам с собой, стремясь улучшить свои же показатели. Так я досоревновался, что меня закидали машинописной работой. Я стал очень востребованным работникам лаборатории. Чем быстрее я печатал, чем больше мне приносили.
От каждого по способностям, каждому по труду. Этот лозунг социализма на моем примере был реализован ровно на его первую половину. Как бы быстро и много я не печатал, это никак не отражалось на моей зарплате. Зато стали обращаться из других отделов. Словом моя карьера как машинописца могла сложиться весьма успешно. Но не об это я мечтал, а о том, чтобы продолжить учебу, поступить в аспирантуру, грызть науку, точнее её гранит. Я сказал всем: «Хватит!»
Но навык машинописи мне помогал еще многие годы. В аспирантуре у меня была ужасная механическая печатная машинка «Москва». После «Ятрани» - это было так же как после «Ягуара» пересесть в «Москвич 407» На последнем мне, благодаря своему школьному другу, удалось поездить и получить свои самые первые навыки вождения автомобилем. Незабываемые ощущения (они были самые первые) помню до сих пор: она ехала иноходью, как-то перекособоченно. Тяжелый и непослушный руль, еще более непослушная коробка передач.
Печатающая машинка «Москва» была очень неудобной и ненадежной. И к концу обучения в аспирантуре у неё так сильно деформировались (не знаю как они называются) скажем, кронштейны, т.е. то, на чем держались клавиши, что к концу обучения в напечатанном тексте буквы плясали вразнобой. Это случайно получилось что всё, что связано со словом Москва, плохое. Возвращаюсь к основной канве.
Как-то раз я обратил внимание на то, что в набранном на компьютере тексте очень много опечаток. Особенно это касалась букв левой половины расклада клавиатуры. И почти сразу стал ловить себя на том, что левой рукой мне стало как-то некомфортно нажимать клавиши. Пальцы не попадали в нужные буквы, задевали соседние. Я - леворукий или левша, переученный левша. Поэтому как-то странно было осознавать себя правшой, т.к. левая рука, особенно кисть, стала менее управляемой. Левше быть правшой было не очень комфортно. Всё чаще и чаще стал испытывать дискомфорт при совершении каких-либо бытовых манипуляций, совершаемых левой рукой. Например, при чистке зубов попеременное сгибание-разгибание кисти в запястье левой руки давались с заметными затруднениями.
Примерно в это же время я обратил внимание на то, что и ступня левой ноги стала менее управляемой. Она время о времени отказывала быть нормальной и стала как-то странно подволакиваться, что отражалось на походке. Не понимая, что это всё значит, мы сделали магнитно-резонансную томографию головного мозга. Ничего не обнаружилось. Инсульт был исключен. Опухоль тоже.
2. Как я узнал свой диагноз
Не знаю, откуда это пошло, но сколько себя помню, столько всегда окружающие меня люди боялись и сейчас боятся врачей. Чем это объясняется? По-видимому, основная причина в следующем. Врачи - тоже люди, а людям свойственно ошибаться, тем более в настоящее время, когда, по мнению многих, качество высшего образования заметно ухудшилось. А в наше интернетовское время такого начитаешься, наслушаешься и насмотришься, что болезнь воспринимаешь легче сам по себе, чем вместе с незнакомым доктором.
Если остаться один на один с симптомами такого медленно прогрессирующего заболевания, как БП, со временем свыкаешься с ними, приспосабливаешься. Правда, только в первое время. Потом при нарастании симптоматики уже трудно приспосабливаться и сохранять прежний уклад жизни. Поэтому почти все стремятся найти "надежного" доктора по протекции, по знакомству, чтобы была какая-то гарантия, что всё будет нормально и правильно.
Так было и со мной. Нашли через знакомых невролога. Она оказалась симпатичной эдакой оптимисткой и сразу меня ошарашила наповал. "Так это же болезнь Паркинсона!" - весело вскрикнула она. Пока я приходил в себя, т.к. имел представление об этом заболевании, врач для верности дала мне какую-то таблетку (это был Наком) и приказала ее проглотить и подождать с полчаса эффекта. Поскольку я так и не дождался никакого эффекта, у меня затеплилась надежда, что это не БП. Но врач была непреклонна.
Чуть позже, через пару недель, также через знакомых вышли на другого невролога. Тот также дал такой же диагноз. И когда я посетил третьего невролога, сомнений уже не осталось: это БП. Последняя врач развеяла все наши сомнения и последние надежды. Однако она попыталась и успокоить и ободрить меня, сообщив, что БП - это не самое худшее заболевание из всех нервных.
В конечном итоге в мае 2013 года я снова не без протекции пошел с супругой на прием к будущему своему лечащему врачу-неврологу, специализирующемуся на экстрапирамидных расстройствах поликлиники Краснодарской краевой больницы, канд. мед. наук к Сичинаве Джамбулу Кононовичу. Внимательно выслушал, очень доходчиво все объяснил, дал важные рекомендации и своим спокойствием, участием и уверенностью внушил нам полное доверие, и мы пришли к единому мнению, что попали в хорошие руки. По прошествии 10 полных лет лечения под присмотром Джамбула Кононовича ни разу не возникло никакого сомнения в правильности выбора лечащего врача-невролога, в правильности выбранной им стратегии лечения ни на начальных этапах лечения, ни сейчас, на неуклонно наступающей развёрнутой стадии БП.
Как-то раз, когда я уже наблюдался у невролога, просматривая наши старые и не очень семейные фотографии, я обнаружил на одних из них, сделанных во время нашей туристической поездки в Италию в конце лета 2011 года, особенность, характерную для БП. А именно, кисть левой руки была неестественно сориентирована. Видно было, что она напряжена без всяких на то причин. Это сейчас мне известно, что это проявление ригидности мышц лучезапястного сустава. Тогда и позднее я не обратил на это ни малейшего внимания. Может никогда и не обратил бы, если бы мне после подробного изучения признаков заболевания стали сразу бросаться в глаза люди с этими признаками, порой едва уловимыми. Увидев свои римские фотографии с характерными БП нарушениями положения кисти левой руки, я принял дату съемки этих фотографий, 24 августа 2011 года, за точку отсчёта клинического этапа моей БП.
Вместе с тем, мне кажется очень странным и труднообъяснимым следующее. Годом позже, летом 2012 года, мы совершили аналогичную поездку всей семьей в Грецию. И сколько бы я не всматривался в мои греческие фотографии, ничего подобного уже не обнаружил. Так продолжалось вплоть до кануна моих первых похождений по врачам-неврологам в апреле-мае 2013 года (продолжение последует)