Оля сказала, что Павлуша хорошо живёт. И соседка была такого же мнения. Школьная учительница восхищалась одним из лучших своих учеников – Павликом, рассказывала, что, «несмотря на трудности, этот мальчик выбился в люди». Она ему как-то звонила, чтобы он помог её дочери лечь в лучшую больницу. А еще она просила Павлушу помочь школе с капитальным ремонтом, а заодно и у неё дома сделать ремонт. Он помогал. «Один звоночек Павлуше – и дело решено», - так считали многие. Мама им гордилась, его жены никогда не жаловались на бедность, подруги тоже. Красивый, ухоженный, на хорошей машине.
На хорошей машине лет десять назад Павлуша ехал домой в свой большой город из далёкого крошечного городка. Это была рабочая поездка. Ехал, молчал и как обычно думал свою вечную думу: «Зачем?»
Огромная, многострадальная, многолетняя мысль умещалась в одном слове. Сколько себя помнил, он задавал себе этот вопрос. Сколько себя знал, не мог на него ответить. Машина быстро катилась по шоссе. За окном мелькали леса и поля. На перекрестке Павлуша свернул не туда. «Развернитесь!», - возмутился навигатор. Павлуша его отключил и долго ехал куда глядят глаза – в никуда значит. Наступила ночь, потом мутный рассвет, он ехал по грунтовке мимо черных деревень, мимо мертвых деревень, мимо мима, уперся в лес. Вышел из машины. Пошел по траве, смахивая с лица ветви деревьев. Потом долго лежал на земле и думал снова и снова – «Зачем?»
Спустя пару суток, вернувшись домой, решил купить себе в мертвой далёкой деревне логово. Эму нравилось это слово. В логово Павлуша уезжал на выходные и в отпуск. В логово Павлушу тянуло, потому что там, отключив мобильник, он мог в одиночестве пить, курить и беспрепятственно, основательно и безысходно думать – зачем.
- Где он пропадает? – озадачивалась павлушина актуальная жена.
- Может быть, встречается с любовницей? – размышляла бывшая любовница.
- Мой сын спивается, – догадывалась мама.
Адреса логова никто не знал, да и не было у логова адреса.
Жизнь Саида - попроще, хотя все тоже считали, что она ему удалась. Дети, жена, большая квартира в престижном районе и дача уютная. И дети, и жена, и друзья, и тёща Гюзель-апа были довольны Саидом. Он всё делал правильно: трудился и зарабатывал, заботился о близких, да и сам регулярно ходил в качалку. Но даже там Саида не покидал мучительный долгий вопрос: «На фига?» Чинит Саид под мерное клокотанье жены забор, переворачивает шашлычок на угольках, бреется с утреца, работает на работе, смотрит в телевизор футбол, что бы он не делал, все время свербело, саднило, сверлило и просверливало его насквозь это грустное «на фига». В детстве Саид любил читать приключенческие романы и фантастику. В детстве он находил в них ответ. С годами книги потеряли свою привлекательность, потому что Саид понял: книга – одно, жизнь – другое. И вот на фига ему это другое, он не знал. От незнания терял вкус. Жена – не сладка, любимые дети, такие прекрасные, забавляют и радуют, но их жизнь – это только их сладость и горечь. Их, а не саидова. А у Саида – пустота под названием «на фига», заполненная приличным, прекрасным, пристойным и признанным, но всё равно в итоге свербящая, леденящая, непонятная.
Мама старого холостяка Джона была уверена, что он не создан для семейной жизни. «У него слишком высокие требования», - решила джонова предпоследняя подруга. Сам Джон считал, что просто не встретилась ему, как он говорил, «подходящая». Хотя две женщины признавались ему в любви, и он признавался в любви некоторым. Одна из этих некоторых даже вырастила двух его дочерей, с которыми он встречался по праздникам и которым помогал материально. Приходя домой после работы, Джон слушал музыку или играл в компьютерную игру – в бродилки или в стрелялки. Но даже в самые увлекательные игровые моменты что-то стонало и плакало внутри Джона, что-то царапалось внутри, рвалось, не могло вырваться наружу. По совету коллеги, умной женщины, он два раза ходил к психологу – фигуристой такой даме. Она задавала вопросы, на которые было неприятно, а лучше сказать, непонятно отвечать. И Джон забил на психолога, хоть и оплатил консультации на полгода вперед.
А потом началась война. Павлуша ушел на неё тайно, потому что не хотел слушать причитанья жены, матери, школьной учительницы. На проводы Саида собрались все родственники и друзья. Джона провожать было некому. И никто не узнал, что там, на войне, когда в метре от окопа разорвался первый снаряд, Джон вдруг почувствовал разлившееся по всему его телу теплое осознание, прояснение. Там, где раньше стонало и плакало, стало легко и понятно. «Аллах велик!», - выдыхал из себя на своём родном языке Саид, вдыхая пепельный воздух, перебегая от стены к стене, освобождая чужой город. «Аллах велик!», - так просто отвечало на войне всё саидово тело и всё его существование. А Павлушу в пехоту не взяли, он разгружал и выгружал, он носил тяжести на этой войне. И никто на ней не звал его по имени. Его звали «Старый». Павлуше нравилось такое обращение, потому что старый – это умный. А умный тот, кто понял – зачем.