Девяностые лично для меня отрезок тяжелый. И не по быту или материи, а бытию-состоянию. Вроде все получалось.
Не пал, не уехал, не сгинул, напротив, заскочил в правильный вагон, сменил профессию, получил третье высшее, стал востребованным и оплачиваемым. Высокие связи, богатая клиентура, влиятельные друзья, большая квартира и летняя заграница, но душа просела. Напрочь забросил книги, позабыл гитару и утратил всякую мечту.
Какие к черту фантазии, алые паруса или космические перелеты, когда на уме польза с конкретикой - клиенты, суды и заработки, благополучие, статус и положение, но в какой-то момент, даже сам не знаю в какой, потянуло на воздух. Туда, где пахнет улицей и свободой.
Вообще, небольшой отрезок вдоль Свободы, что между проспектом Ильича и любимой улочкой Тимирязева - когда-то тишайшей, зеленой и благостной, а теперь расширенной и проезжей, уникален во всех отношениях.
Центр, но не шумно-машинный, а уютно-зеленый, общинный, дворовый, не замкнутый или по-рабочему хмурый, напротив, открытый и приветливый. Без драк, ругани, хамства или мошенничества. Почти
По правой стороне, тогда еще не вырубленной или недорубленной, с широкими тротуарами, лабиринтом сиреневых кустов и акаций, располагались "Самсон" - питание для атлетов и магазин учебных пособий, итальянский гастробар и любимый Твист, Венецианский дворик - все называли его дворником, помпезный, с претензией на заоблачность, и небольшой, полностью скрытым высоким кустарником, продуктовый с зонтичным летником.
Шаг назад - Юлькина наливайка из парадного подъезда, лестница плюс крохотный прилавок, где проживала кега с пивом и сигареты с шампанским. Еще шаг - большой салон Найфл: компы, телевизоры, холодильники и офисная мебель.
Рядом сберкасса, невзрачная и облезлая - небольшое сумрачно-советское помещение с высокой стойкой и терпеливыми кассиршами, где пасся весь центровой пенсион - бабушки и дедушки с бесконечной чередой непонятных сумм и секретно-мелким шрифтом, мужья, хмуро исполняющие коммунальный наказ или молодухи с колясками.
Левая была не менее интересной. Железнодорожные кассы, некогда важные, модерново-помпезные, сплошь витринные, занимавшие оба этажа большого дома, с огромным плакатом "СССР - великая железнодорожная держава", а теперь порезанные коммерческой арендой, с бильярдным залом и круглосуточной барной стойкой. Как-то ранним утром - не поверите, пять утра, забрел на пару оживляющих глотков и наткнулся на грустно седого человека в потертом кожаном плаще. Делать нечего, выпили, сгоняли три партии шаров, выяснилось, хорошо знает тестя, мало того, недвусмысленно давая понять запредельную близость знакомства, называет его Юркой, Юрком или Юрычем; или понтово оформленный, но редко посещаемый бар с выходом на Тимирязева, где нас с Бондом повязали в день поминок по Петрику, правда быстро отпустили, после чего его наказали на целую неделю - отобрали ключи и не выпускали даже на опохмел; стриптизный ресторан Аэлита - черные гладкие полы, подвесной потолок, тоже черный, на котором было приклеено, может прикручено, толи Солнце, толи Сириус - нержавеющая сфера с длинно расходящимися лучами, блестящие, удобные для голых танцев столы и многогранный дискотечный шар, а буквально за стеной бар из закоулков и отдельных номеров, где вечерами уныло ощипывал гитару долговязо молодой человек, которого по-матерински жалели дамы; нижний буфет с верхними блюдами и паленой водкой; еще раз бар, теперь уже деревянными кабинками; шашлычно-армянская веранда, магазин эротических товаров с игривой стрелочкой поверх кружка и приподнятое на два пролета кафе с весьма недурной кухней и весьма симпатичной барменшей.
Центральным, самым посещаемым и возлюбленным, точкой сборки, началом начал, карнавальным стартом и поздним финишем был Твист.
- Я на минутку, жарко, кружку пива, и побегу, - так начинался каждый вечер.
Потом, когда шла вторая, внезапно появлялся друг, подруга или просто знакомые, далее следовало предложение продолжить - сотка, другая, всем шампанского и танцы. Или дискотека, бильярд, а потом, уже точно последний посошок, который заканчивался Балтикой-семь на ближайшей скамейке. Стас с Иркой или без, большой Женька - в то время издатель поэтический газеты, которому что-то хорошее написал сам Вишневский - разумеется, не создатель врачебной мази, а поэт лирик-сатирик "внезапно кончился диван", иногда один, иногда на пару с бородатым очкариком или невысоким, архитектурно образованным евреем; футбольная мини-команда - хозяин фабрики мебели Сашка, его торговый агент Толик, подручный Ленчик, их братья Сашка и Сашка, два юриста-футболиста, бешеный патриот с триколором на древке; волшебно-юные официантки и угрюмо-серьезный хозяин заведения, любитель ночных дискотек Димка, который по совместительству значился родным братом большого друга главного олигарха; иногда сам олигарх, а иногда его красавица дочь с подругами или Лелик-таксист, который с удовольствием развозил девчонок по дискотекам; доктор Игорь с ветреной студенткой, знаменитый сценарист Виктор Петров - автор фильма "Барак", друг Саши Каунова и молчаливый любитель кофе, Фред с супругой - на субботнее пиво с креветками и двухчасовой треп за Израиль, евреев или анекдоты с мацой; потешно-серьезная банда дяди Коли - Николай Иваныча, человека женатого, когда-то служившего на средних должностях строительно-снабженческой части, при строгом, но лоснящемся черном костюме, белой рубашке и галстуке из семьдесят второго года, подстриженного и конкретного, человека, который в целях улучшения состояния тела утром принимал ледяную ванну, однорукий бандит, говорили, управляющий турбинно-обанкроченным заводом, еще директор заброшенного научно-исследовательского института - плотный, кучерявый мужик, который сходу выпивал графин под "вкусные" пельмешки с майонезом, две жутко наштукатуренные дамы - прям, Сцилла и Харибда, мимо не пройдешь, одна огромная, шумная и настырная, другая потише и поинтересней, но обе на гране фола; силовой заместитель губернатора с крепышом депутатом и оба навеселе, следаки из шестерки и менты из батальона охраны, азербайджанские ребята в кожанах, одноклассник Коля - водитель крупного авторитета, а может вовсе завгар, который однажды познакомил с Мишей Плоткиным; Петрик, царствие небесное - приехал с охоты, продолжил и заснул в гараже под гул работающего двигателя; мужская половина нашего подъезда, Царя и его омоновские сослуживцы, вечно поддатый, с начищенными до блеска золотыми цепочкой и перстнем, глупо улыбающийся Бекет с пипидастером в руках - они с женой держали полуподвальный пельменный цех, но чаще, его одинокая жена, охочая до большого пива и запретной любви; девочка с крысой на плече - младая наркоманка, которую приходилось силой доставлять в родные Палестины, еще одна девочка-мальчишка, поговаривали, лесби - скорей всего так и было, плохо другое, умерла совсем молодой, экстравагантная красавица Любаша - да, да, та самая Люба из обреченного круга пустоты, а тогда еще активно светская, знаток секретов и милых шалостей сильных мира сего; еще один Димка по кличке "кишки" - два пива, три водки, вечно пытающий занять сто долларов на прибыльный глинтвейн-салон с фишкой из табачных листьев; Косякин - Саша, Шура, Саня, умнейший, образованный, милейший, филигранно балансирующий на грани алкоголизма и пьянства, пробавлялся фото-кино съемкой, и чтобы утром быть огурцом, вечером, уже после последнего злоупотребления, выпивал две горсти таблеток; или Петрович - туземный философ от голографии-вчера, Юрка Коваль - бывший межвузовский снабженец, который заходил по субботам, исключительно после бани, аккуратно пил три по сто и шатко убывал на автопилоте; чиновники из госимущества или комитета экономики, в будущем великий, а в том настоящем простой юрист Мишка; бывший тесть - Юра, Юрка, Юрок, который поставив машину, обязательно заворачивал на кружку пива; продавщицы из соседнего обувного или продавщицы из соседней одежды, парикмахерши с ближайшей цирюльни, поставщики пиццы и бургеров, торговцы книжных развалов под руководством легендарного Джетро - именно он продал мне Баяна Ширянова, мало того, вечером прибежал на литературный капустник; низкопольный, похожий на Оби-Вана начальник охраны "Трех поросят" - знаменитой тогда дискотеки, занявшей место студенческой столовки; припомаженные менеджеры салона Найфл, а еще просто друзья, просто знакомые и просто прохожие. Вавилон, всех не упомнишь.
И конечно, дамы. Отдельная песня. Красивые до умопомрачения, самое главное, нормальные, человеческие - теплые, искренние, воодушевленные или расстроенные, улыбающиеся или с грустинкой, болтливые и хмурые девки, девочки и девчонки. Свои, наши, родные. Лучшего человечество так и не создало.
Красавица Юля, бухгалтер из поросят - высокая, стройная, черноокая и черноволосая, всякое знакомство с мужчиной, пусть совершенно мимолетное, рассматривающая как пролог к официальному предложению руки или сердца; белокурая Аленка, тоже бухгалтер - стремительная полька, вечно влюбленная, правда, в разных кавалеров или другая Юлька - пышнотелая хохлушка, оставленная мужем при деньгах и шмотках, волоокая барменша из гастро-бара - Блоковская дама, молчаливая и загадочная - Бекет неоднократно пытался, подкатывал, мило шутил, пьяно целовал руки, увы, всякий раз выпадало пусто; Наташи, Юли, Светы, Ирихи и Маринки, Анечки и Линки, Татьяны и Оли - золотой фонд человечества, краса и гордость нашей Свободы.
Народ вальяжно перемешался туда или сюда, встречались, обнимались, пожимали руки, пили брудершафты или мировую, бегали курить или просто посидеть вдвоем. Волшебные дни, томные, солнечные, золотые - полные надежд и желаний, легкой грусти и волнующей близости.
Но всему свое время. Время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать, время обнимать и время уклоняться от объятий, время искать и время терять, время молчать и время говорить.
На углу Ленина и Свободы