Ты на небе, я на земле. У меня сметение, у меня буря в сердце, тоска по чужим и своим винам и провинностям. У меня сердце к тебе рвется . Мне кроме тебя и сказать некому, даже мама не поймет, не поймет, и не поймает это маленькое большое горе, чтобы запереть его в клетке. Она не сможет мне помочь, так помоги мне ты!
Я верю в то же самое, во что и ты. В то, что свят не тот, кого канонизировали по старым пропахшим пылью и нафталином правилам, не те, от скорбных останков которого кто-то там где-то как-то исцелился.
Нет. Святы те, кто к свету шел при жизни, пусть даже спотыкаясь и падая, но шагал вперёд и только вперёд. Как рыцарь, как ангел с огненным мечом. На битву с мировым злом и собственным страхом! На вечную битву с самим собой, в которой ты помогаешь ангелу за своим плечом и поражаешь яростью справедливого негодования очередного беса. Слаб человек. Он слаб и, в целом, скоротечен... А искушение - оно длиною в жизнь. И цветы в наших руках измяты и изломаны, но все еще прекрасны.
Ты наша личная святая. Ведь ты этого хотела, правда? Мы никому тебя не отдадим и ни на кого не променяем. Я рисую тебя. Ты у меня в телефоне, и в ящике стола, и еще где-то... и это у нас только так... Иначе не получается, ведь у меня нет твоих волос, так чтобы прядь хранить, и нет цветов засушенных твоей рукой. Хотя мне нравится представлять себе твои незримые руки и ощущать их тепло в своих ладонях.
Я не схожу с ума. Я просто такая все время. Все время... Ты для нас куда больше значишь, чем вся эта вереница людей с золочеными нимбами под слоем олифы.
У меня все еще будет, правда? Правда... А пока я просто рисую тебя. Храни нас Бог.