Иногда бывает крайне удивительно наблюдать каким именно образом те или иные юристы, включая судей, читают закон. Пусть в законе написано, что некто имеет право требовать какого-то действия на некотором основании. Пусть даже этот некто требует этого действия и именно на этом самом, описанном в законе, основании. Дивно при этом не то, что этот носитель некоторого права осуществляет его, дивно наблюдать,как такое право требовать определённого действия заставляет полагать, что суд должен это требование непременно удовлетворить. Причём при этом при всём сам же и применить самые отдалённые последствия такого удовлетворения, даже если эти последствия применять никто не требовал.
К такого рода странным рассуждениям, между прочим, относится суждение о том, что при недействительности некоторой сделки, все последующие сделки недействительны уже только потому, что сделка была признана недействительной. (Если вы мне скажете, что это — очевидная чушь, то я вам поведую, что именно так на протяжении, как минимум восьми лет поступали всевозможные судьи. Так что о чуши расскажите теперь им. Может, что-то ответят, отличное от «такая была практика») Отметим, что в реальной, повседневной жизни юристы, рассуждающие подобным образом, ведут себя иначе. Но стоит им попасть в судебный кабинет или зал, как впечатление такое, что им изменяет чувство меры и видение окружающего мира.
Вообразите себе такую ситуацию.
Оптовый торговец приобрёл партию персональных ЭВМ (кстати, робот Алиса не знает что такое ЭВМ, а вы?) у поставщика. Затем оптовый торговец продал эту партию магазину, а последний — потребителям. Скажем, всего единиц товара было 100.
Впоследствии суд, рассмотрев спор между оптовым торговцем и поставщиком, признал договор поставки от поставщика оптовому торговцу недействительным. И что? И пошло-поехало: можно заниматься расторжением всех последующих сделок, разыскивая и изымая персональные ЭВМ? да ни в коем случае! И это понимается всеми. Ясно, что споры всегда желательно локализовывать насколько возможно, да и законодатель в реальности в качестве основания недействительности сделки никак не предусматривал недействительность предыдущих сделок — такого основания никогда не было и нет в законодательстве.
Тем более, что сама по себе сделка, скажем, купли-продажи, вовсе не вызывает перехода права собственности на товар. Такой переход права собственности вызывает, собственно, не самая сделка купли-продажи, а… верно — исполнение одного (заметим — только одного из!) из обязательств её составляющих, как-то обязательства передать товар в собственность. Причём для такого вот исполнения применяются правила ст.ст. 223 и 224 ГК РФ.
Тем не менее, тупое и упрямое: «Если сделка недействительна, то, соответственно, недействительны и все последующие сделки» можно было услышать повсеместно в залах суда. Как от представителей участников, так и от судей. И при том при всём эти профессионалы отчего-то в качестве основания пытаются опереться на правило п. 1 ст. 167 ГК РФ. Поэтому если и можно признать возможной двустороннюю реституцию по недействительной сделке (заметьте — в силу не п. 1 ст. 167 ГК РФ, а иного прямого предписания закона), то уж никак из сказанного нельзя вывести то, что недействительность сделки-де сама по себе как-то может изменить права или обязанности лиц, в ней самой не принимавших участия. Тем более — имущественные, а не обязательственные права. Тем более — права и обязанности, вытекающие, собственно не из самой сделки, а из результата её исполнения. Например, из права собственности, возникшего из исполнения одного из обязательств, возникшего, в свою очередь — из сделки.
«А что, — могут спросить нас, — разве какие-то обязанности могут возникать из результата исполнения договора?» А отчего же нет? посмотрите сами.
Предположим, что некто приобрёл памятник истории или культуры. Приобрёл по сделке. И даже пусть сделка, связанная с самим созданием такого памятника была признана впоследствии недействительной. Разве следует считать, что приобретатель такого памятника истории и культуры свободен был от обязанности нести бремя содержания этого памятника во всё время фактического обладания им? Ну, попытайтесь продолжить логику недействительности последующих сделок и автоматических реституций, и вы немедленно получите расторжение даже договоров подряда на реставрацию этого памятника только потому, что сделка по возведению этого памятника была признана недействительной.
Забавно, но при этом исчезает даже принцип индивидуальности ответственности. Впрочем, это как раз не забавно.
Однако, перейдём от этого общего вступления к более конкретному — к векселю и вексельному обращению.
С одной стороны вексель, конечно, вещь. Это — объект материального мира, не являющийся. конечно, субъектом. И, следовательно, эта вещь, именуемая векселем, может быть объектом собственности и может быть товаром в договоре купли-продажи. Да, вексель — вещь специфичная, имеющая вполне определённую атрибутику, но указанная атрибутика просто делает рассматриваемую вещь векселем и ничего более того. Все признаки вещи, которую следует содержательно именовать векселем, изложены в Единообразном законе о переводном и простом векселе, являющемся Приложением №1 к Конвенции об единообразном законе о переводном и простом векселе, заключённой в Женеве седьмого июня тысяча девятьсот тридцатого года. Вот именно там, там и более нигде и описано — какими атрибутами должна обладать вещь, которую называют «вексель».
Поскольку вексель является прежде всего именно вещью, то никак нельзя отрицать, что субъект в отношении векселя имеет всякие вещные права. Включая, кстати говоря, и право пользования этим векселем. Собственник векселя (и вряд ли это будет кто-то всерьёз оспаривать) вполне может использовать указанную вещь в качестве обоев, музейного экспоната или образца каллиграфического или типографского искусства. Всякое это использование совершенно неспецифично именно для векселя, но, тем не менее, вполне допустимо и осуществимо. Осуществимость и допустимость такого рода прав вытекает не из каких-то особенностей, установленных, скажем, названным выше Единообразным законом…, а просто общими нормами ГК РФ, регулирующими как права субъектов и их осуществление, так и право собственности.
Заметим сразу, что вексель, как и всякая вещь, создаёт у собственника определённый общий комплекс прав и обязанностей. Причём создаёт его именно прежде всего как вещь, находящаяся в собственности, а не как вещь специфическая.
Все сделки с векселем, таким образом, если они изменяют права на самую вещь, называемую векселем, изменяют, прежде всего именно имущественное право на эту вещь. А это означает, что мы вообще-то вправе говорить о праве на вексель.
Однако это только одна сторона дела. Вексель, коль скоро он вообще является таковым, есть ещё и ценная бумага, то есть не просто вещь, а документ, и не просто документ, а такой документ, из собственности которым вытекают иные права, кроме вещных на самую эту вещь (документ, ценную бумагу). Например, вообще говоря, не связанные с вещью общего вида, право кредиторского требования уплаты определённой суммы. Если привязаться именно к векселю, то из векселя (напомним ещё раз: вексель есть а) вещь, б) документ, в) ценная бумага) возникают права делать на нём надписи, требовать уплаты определённой суммы денег, зачёркивать надписи на нём…
Все эти права, описанные в названном Единообразном законе… суть права не на вексель, а именно из векселя. И связаны эти права не с отношением, в соответствии с которым вексель был приобретён, а с обладанием векселем. И лишь порочность обладания векселем может вообще опорочить указанные права. Причём, сами по себе эти права, вытекающие из векселя, вызывают самостоятельные последствия, никак не зависящие от иных прав и обязанностей, а зависящие только от них самих. Именно это обстоятельство и позволяет давать такое определению вексельным правам (правам из векселя) как правам абстрактным. Именно поэтому не допускается возражение против указанных прав и операций с такими правами, вытекающими из векселя, основанные на отношениях между субъектами, посторонних для названных прав.
Представим себе такую ситуацию:
пусть вексель был подарен субъектом А субъекту Б. Субъект Б предложил субъекту В поставить на векселе аваль. Субъект В это сделал. Допустим, что субъект А был против проставления такого аваля. Затем Б предъявил вексель субъекту В, и субъект В получил как авалист указанный вексель (уплатил он при этом или нет — это обстоятельство касается исключительно Б и В). Пусть впоследствии договор дарения между А и Б был признан недействительным. И что? основание ли это для А требовать от В возврата А векселя?
В результате расторжения сделки А получает право требования только и исключительно к Б, но никак не к другим субъектам. Иное означало бы, что сделкой было бы обязано лицо (в данном случае В), не участвовавшее в этой сделке, и никак не выразившее свою волю в указанной сделке.
Иными словами: В по-прежнему имеет право требовать от своего должника уплаты денежной суммы, если это есть требование из векселя. Лишить его этого права можно лишь отняв у него вексель.
И единственное исключение из этого правила: порок самого права на вексель, который возникает, если вексель выбыл из собственности субъекта помимо воли этого субъекта. Но последнее исключение не есть специфично вексельное, оно взято из общего правила восстановления права, нарушенного без проявления воли носителя такового.
А вот Вам вторая ситуация:
пусть А продал Б некоторый вексель, причём передал этот вексель без порока своей воли. Б передал по любой сделке вексель В. Пусть суд признал недействительной сделку между А и Б по иску А, но А отказался от требования о двусторонней реституции. Иными словами, А явным образом согласился с тем, что вексель находится в собственности Б. Может ли при этом кто бы то ни было оспаривать права В, вытекающие из векселя?
Разумеется...
А что, собственно, «разумеется»? Я вот думаю. что разными субъектами тут может поразуметься разное. И мнения по этому поводу — весьма интересны, уж поверьте!..
