„Si j'ordonnais, disait-il couramment, si j'ordonnais à un général de se changer en oiseau de mer, et si le général n'obéissait pas, ce ne serait pas la faute du général. Ce serait ma faute“.
Le Petit Prince. Antoine de Saint-Exupéry. Chapitre X
Если я повелю своему генералу обернуться морской чайкой, — говаривал он, — и если генерал не выполнит приказа, это будет не его вина, а моя.
Маленький принц. Антуан де Сент-Экзюпери. пер. Норы Галь
Говоря вообще, принципов правового государственного регулирования рынка на самом-то деле в полном объёме наука не знает (скажу больше: и знать не может! в лучшем случае — фрагментов рынка). Вроде бы известно только, что таковое в некоторых случаях является необходимостью. Самое печальное, что такие случаи известны именно как случаи, а не как классы, а кроме того никто не в состоянии сказать ни то, насколько вообще мы видим все случаи необходимости государственного или вообще иного стороннего регулирования свободных рыночных отношений, ни то, насколько адекватны применяемые нами инструменты регулирования самой необходимости такого регулирования. Я имею в виду под словом «мы» именно людей Земли.
Не менее того неплохо известно и то, что государство вообще, оставшееся в своей власти без ограничений, всегда будет становиться тоталитарным, а, следовательно, подвергаться именно коррупции, порче. Мало того, в самом таком процессе отсутствие прямой ответственности при принятии решения от имени государства у тех или иных лиц порождает просто уродства. Прямо как сон разума.
Об одном таком уродстве я сейчас расскажу. Предварительно отмечу, что хотя можно было бы назвать конкретные числа, имена и названия, я этого делать не буду по принципиальным соображениям.
Во-первых, задача, — как говаривал Г.П. Щедровицкий, — может считаться решённой только тогда, когда она решена в принципе.
Во-вторых, подобное уродство характерно не только для России, скажем, или для Монголии, но и для Италии, США, Украины, не только для Михаила Иванова, но и для Джона Доу и Джэйн Роу. Если их никто не останавливает. Посему в слишком высокой конкретизации нет необходимости. Ибо frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora.
Практически во всех государствах существуют органы, которые директивным образом вмешиваются в ценообразование на рынке. Назовём этот орган так: ГКТ (государственный комитет по тарифам). Пусть этот государственный орган обладает правом директивно и обязательно для всех устанавливать те или иные правила (нормативы), ограничивающие цены определённой группы товаров или услуг в том или ином регионе.
Пусть речь идёт о следующих группах: А, Б, В и Г.
Этот государственный орган на определённый период времени τ установил следующие два норматива:
(Обозначим цену товара или услуги группы Z как |Z|, а b — потребитель, при этом пусть цена для b обозначается как N(b))
- по группе А цена |А| ⩽ Q;
- ∀b M(b)=|А|+|Б|+|В|+|Г|; ∀b M(b) ⩽ U, то есть для любого потребителя сумма цен групп указанных товаров ограничена сверху.
Представили это себе? Кто-то понял — что может произойти при таком вот регулировании?
Ну, кто понял — пусть пока помалкивает, а лучше обдумает вопрос что из этого следует; я же поясню для тех, кто ещё не понял.
Представим себе, что некое лицо Ω₁ оказывает услугу А.
Кроме того Ω₂ оказывает услуги Б и В,
а Ω₃ поставляет товар Г.
Заметим, что все Ωₖ суть разные неаффилированные между собою субъекты. Теперь пусть Ω₁ в своих договорах стало применять нормативное ограничение по тарифам и установило цену |А|=W<Q. Остальные Ω₂ и Ω₃ установили свои цены, каждая из которых вполне укладывается в норматив, однако W+(|Б|+|В|)+|Г| = G > U.
Прежде всего надо понять что именно нарушено при таком вот регулировании, потому что в принципе, в своих началах, для того, чтобы положительные нормы были действительны, они должны быть установлены по крайней мере так, чтобы не создавать противоречий. Если такого рода противоречия возникли, то это значит, что где-то имеется принципиальная ошибка.
В данном случае нормопораждатель самонадеянно пропустил то, что он не в состоянии регулировать некоторые объективные закономерности. Это просто не в его власти. (Правда, в некоторых местах особо проффесиональные юристы считают, например, что можно законодательством штата установить: число π да равняется 4!… Нет-нет, это — не «донецкие учёные»)
Понятно, что параметр системы M = |А|+|Б|+|В|+|Г| есть функция по крайней мере четырёх переменных М = ƒ(|А|,|Б|,|В|,|Г|). Следовательно, область задания для значений М, в данном случае определяемая как М ⩽ U, также зависит или во всяком случае может зависеть от области задания |А|, которая определяется как |A| ⩽ Q. Это означает в свою очередь, что нормопораждатель при установлении указанных нормативных параметров не мог и не имел права устанавливать их как параметры независимые, то есть регулировать их оба сразу директивно. Если он установил ограничения для любого |Zₖ|, то директивное установление ещё и ограничения для суммы всех возможных |Zₖ| может объясняться или дикой дремучестью или административным восторгом, состоящем, например, в неумении остановиться в многописании нормативных документов и галлюцинаторном воображении о собственном всемогуществе.
Тем не менее, не взирая на то, что нормативы были установлены явно ошибочным методом, они действуют. И действовать они начинают весьма своеобразно.
С одной стороны, считается правомерным, если субъект Ω₁ в договорах установил объём своих кредиторских требований в размере W < Q. Но с другой стороны его должник вправе не удовлетворять и вообще не прекращать кредиторские требования Ω₁ в объёме большем, чем U-|Б|+|В|+|Г|. Однако поскольку W-(U-|Б|+|В|+|Г|)= ΔW > 0, то сразу же становится вопрос: как может так случиться, что, признавая правомерность наличия кредиторских требований на сумму W, государство даёт право должнику не прекращать это требование по крайней мере на объём ΔW? Кто же в этом-то случае является должником Ω₁? Что это должно означать в правовом отношении?
Замечу сразу же, что любые возражения в том духе, что групповое ограничение, которое установил нормопораждатель для всех субъектов, должно указывать на необходимость для них регулировать свои отношения между собой таким образом, чтобы укладываться и в групповом варианте в установленный норматив, является неправомерным хотя бы уже потому, что субъектам, действующим на рынке, строго-настрого запрещено устанавливать между собою как раз даже картельные соглашения, не говоря уже о синдикационных соглашениях и более глубоких формах ликвидации конкуренции на рынке. Мало того, нельзя допускать предположения, что вопреки законодательному требованию о том, что государство на рынке во всех случаях должно способствовать конкуренции, его орган действовал как раз так, чтобы эту конкуренцию подавить. Следовательно, нельзя приходить к выводу о необходимости взаимных регулировании цен между поставщиками услуг и товаров: установление цен должно производиться не всеми, а именно каждым, причём независимо.
После указанного замечания проанализируем правовую структуру создавшегося положения.
1. Что было бы, если бы ГКТ установил бы не два норматива, а ровно один? Возникло бы тогда хоть какое-то противоречие из применения самих установленных нормативов?
— Очевидно, что никакого противоречия в этом случае не возникло бы. Если такие противоречия и существовали бы, то точно не из самих по себе установленных ГКТ и рассматриваемых тут нормативов, не так ли?
2. Какой из двух установленных ГКТ и названных выше нормативов явно неправомерен?
— Совершенно очевидно, что именно второй норматив, если он рассматривается как устанавливающий ограничение особенным образом признанных прав субъектов на совокупной групповой основе в условиях невозможности правовой координации действий между указанными субъектами, направленных на соблюдение указанного норматива. (Напомню, что любые картельные соглашения признаются недействительными именно в правовом смысле)
3. Какое из двух нормативных ограничений, установленных ГКТ следует считать первичным ограничением права кредиторских требований для субъектов, поставляющих товары или оказывающих услуги?
— Ну, поскольку второй норматив вообще не может рассматриваться как норматив, ограничивающий права конкретного субъекта, то очевидно, что первичное ограничение прав кредиторского требования субъекта Ω₁ установлено исключительно первым из правил. И этот субъект, если объём его кредиторских требований укладывается в установленный норматив, имеет право полагать, что действует правомерно и кто-то должен удовлетворить его кредиторские требования.
4. Кто должен был бы удовлетворить кредиторские требования субъекта, если они укладываются в первый норматив, а второй норматив не установлен?
— Совершенно очевидно, что в этом случае у должников по соответствующему правоотношению возникают долговые обязательства на объём кредиторских требований, и прекратить их обязан должник. Как, на каком основании прекратить — вопрос другой.
5. На что наложено ограничение вторым нормативом: на долговые обязательства или на объём кредиторских требований?
— Именно на долговые обязательства конкретных должников! Если предположить, что вторым нормативов наложено ограничение на объём кредиторских требований, то это означает, что это ограничение наложено не на конкретного субъекта, а сразу на группу субъектов, причём на совокупность их независимых прав, и. стало быть, оно прямо ведёт к согласованию субъектами ценовой политики, то есть к заключению по крайней мере картельного соглашения. А мы уже видели, что последнее предполагать нельзя.
А теперь давайте ответим на капитальный вопрос:
так что означает положение, когда государственный орган, установив дозволенный объём прав, также установил для основных должников в этом объёме ограничение на обязанность прекращения таких прав?
Если иметь в виду, что юридическое регулирование вообще сводится исключительно к ограничению прав и свобод (заметим, что долговое обязательство есть ни что иное как ограничение либо права, либо свободы, либо того и другого вместе), то, системно истолковывая поведение нормопораждателя в этом случае так, чтобы оказалось как можно меньше противоречий (Как раз в ликвидации противоречий и состоит вообще цель любого толкования, кроме грамматического, которое является начальным), следует прийти к выводу, что ГКТ своими двойными нормативами установил, — подчеркну: это при условии, что мы полагаем действия государственного органа добросовестными и разумными! то есть не направленными на порождение противоречий в нормативах и не направленных на необоснованное нарушение прав частных субъектов, — что долговое обязательство, соответствующее кредиторскому требованию субъекта, объём которого исчислен по первому нормативу, распределяется между несколькими должниками таким образом, что на первого должника падает объём долгового обязательства, следующий из второго норматива, а вот остальной объём падает на какого-то иного должника.
Ну и, как вы думаете: какого?
Вот именно: на государственную казну, ибо прежде всего государство должно заниматься гарантированием как самих прав и свобод субъектов, так и их осуществления при вмешательстве в деятельность таких субъектов, — даже правомерном вмешательстве, — государственных органов!
Этот же вывод можно получить, если полагать, что установлением второго из нормативов, который, если его воспринимать как ограничение прав кредитора, неправомерен, именно государственный орган причинил субъекту Ω₁ убытки по крайней мере в виде упущенной выгоды в объёме ΔW. А тогда за этот орган опять-таки должен отвечать именно государственный бюджета.
Самое в этом обидное, что ответственность государственного бюджета в данном случае есть ни что иное, как расплата всех налогоплательщиков соответствующего государства за безграмотность государственных служащих или их административный восторг. И лично меня несколько удивляет, что люди готовы возмущаться и протестовать против взяточников, но я редко видел требования отставки чиновника на том основании, что он — безграмотный или просто дурак! Да, говорят, что и формального основания увольнять за дурь из государственной службы, кажется, нет.