"Внимание! Скорый поезд Москва - Новый Уренгой отправляется с третьей платформы первого пути через 15 минут. Провожающих просим выйти из вагонов." Голос диктора безжалостно равнодушен к радости встреч и грусти расставаний.
Проводники мёрзнут у состава. Рядом со входом в третий вагон молоденький парень только со студенческой скамьи. Он мило улыбается, сверяя билет, мой паспорт и лицо. Стараюсь в ответ не улыбаться, чтобы соответствовать фото. :)))
Вокзальная суета, запахи спешащей толпы, механический голос диктора. Всё это погружает в атмосферу новизны и неизведанного. Никогда не знаешь, что тебя ждёт там, в тесном пространстве маленького купе.
Вот ты открываешь дверь и видишь робкую улыбку опрятной старушки, которая едет к внучку и везёт огурцы и малиновое варенье. А может, исподлобья глянет обиженная очередным прЫнцем девица, что едет поплакать на мамином плече. Или пахнёт на тебя луком и вчерашним перегаром помятое лицо загулявшего командировочного.
Да что гадать, откроем и посмотрим!
Мне повезло. В купе только женщина слегка перешагнувшая за сорок. Открытый и живой взгляд медовых глаз. В проходе стоит багаж. Видимо, только собиралась убрать. Короткое приветствие, и мы обе переключаемся на вещи: пристроить пальто, разложить сумки и чемоданы, поменять местами и снова уложить.
Новое объявление бездушного голоса с нейтральной интонацией безучастия. Поезд слегка качнулся, и колеса, словно нащупывая путь, отзываются первым перестуком. Новый толчок, и они всё смелее и веселее целуют рельсы.
За окном медленно проплывают шум и гам Ярославского вокзала. Колеса стучат всё громче, а поезд несётся всё быстрее к неизведанному и тайному неслучайных встреч. Как хорошо, что две верхних полки остались без пассажиров.
Наконец-то все вещи уложены, и мы снова в тесном пространстве глаза в глаза. Теплый оттенок гречишного мёда дополняется уютной улыбкой: "Я Вера. А Вас?"
— Мария. Будем знакомы, — приветствую в ответ. — Вы до конца?
— Сойду в Котельниче, дела там у меня, — из недр сумки улыбчивой попутчицы на столе возникают бытулочка воды и тёмный шоколад. — А Вы?
— Я дальше, мне в Екатеринбург, — в неровном свете моргающих ламп внимательно вглядываюсь в лицо своей невольной соседки.
Высокий открытый лоб почти без морщин и тонкий точеный нос, узкие губы и волевой подбородок. Большие глаза цвета осени с лёгким оттенком грусти смотрят по-доброму и в ответ изучающе.
За окном уже стемнело. Сказочные очертания спящих деревьев и редкие отблески посёлков проносятся в белом тумане январской ночи. Смотреть там особо нечего, и резко опущенная штора окончательно отсекает маленькое купе от всего мира.
— Хотите спать? — Вера, расправляя постельное белье, стоит вполоборота. Мне хорошо видно выбритый висок, собранные в гульку волосы цвета берёзового пепла и стройную фигуру.
— Не очень. А вы? — я тоже решаю последовать примеру попутчицы и с треском разрываю пакет с постельным бельем.
— Может чаю попросим у проводника? У меня шоколадка есть и немного сыра.
— С удовольствием, — я втряхиваю подушку в белоснежную наволочку и раскладываю полотенце.
А вот и проводник, лёгок на помине. Через пять минут на нашем столике дымятся два стакана горячего чая. Традиционно в подстаканниках с заботой о наших руках от обжигающих стенок сосуда. Шоколад разломан на маленькие дольки, сыр порезан. Дух странствий присел рядом с нами, наслаждаясь неспешной беседой и дребезжанием ложечки в стакане под перестук колёс.
Разные темы ни о чём, но несколько раз слышу про лежачего ребенка инвалида. Из уст Веры это звучит обыденно, без горя и отчаяния в голосе, лишь тихая грусть лёгкой тенью пробегает по лицу.
Наконец-то решаюсь спросить. Без долгих предисловий она рассказала, что младшему сыну в три года поставили диагноз "фибродисплазия" и сразу дали инвалидность.
Это редкое и тяжелое генетическое заболевание характеризуется постепенной оссификацией (окостенением) мышц, сухожилий и связок. Человек буквально зарастает костной тканью. Болезнь приводит к тяжелым деформациям и утрате возможности нормально передвигаться.
Сейчас сыну уже 17. Он не выходил из дома почти 8 лет, и едва может сидеть, обложившись подушками. Но для связи с миром распахнуто окно интернета, где много друзей и робкий опыт первой любви.
Мы помолчали. Я решилась продолжить: "А прогнозы, альтернативные методы лечения?"
— Да конечно, возили по России и за рубеж, по монастырям и знахаркам. А прогноз один с разными вариациями — максимум до 25 лет. Надеюсь, в будущем найдут лекарство. И если мой не доживёт, то хотя бы помогут другим.
Я смотрю в огромные глаза цвета гречишного мёда, и боюсь представить, что творится в душе этой сильной женщины.
— Ой, подгрузила я вас своими историями. Да вы не принимайте близко к сердцу. Хорошо всё у нас! Живём нормальной дружной семьей, радуемся и даже бывает ругаемся, — спохватилась Вера, видя выражение грусти и сочувствия на моём лице.
— Вот еду в Котельнич, в питомник забрать щенка. Сын нашел в интернете объявление о продаже милой малышки ши-тцу, и так она запала ему в душу, что снится ночами. — Она мягко улыбнулась мне и допила остывший чай.
Мы проговорили с Верой почти всю ночь, а утром она сошла в Котельниче. Скоро в московской квартире будет бегать и заливисто лаять, радуя своего хозяина, маленький щенок. А сильная женщина Вера, собрав волю в кулак и с надеждой заглядывая в будущее, будет жить в настоящем.
Поезд уносит меня всё дальше сквозь туманную пелену зимнего морозного утра. Мерно стучат колёса, ложечка дребезжит в стакане. Аромат Вериных духов почти растаял в осиротевшем купе, и лишь глаза цвета гречишного мёда всё ещё стоят перед внутренним взором.