КИЛЛЕР-ПРИЗРАК (часть 1)

Эта история произошла еще в те времена, когда рэкет был популярен во всех своих проявлениях и все больше набирал обороты. Поэтому нельзя сказать, что небольшая статья журналиста Н. в местной газете "Криминал" потрясла жителей Энска. Слишком много в последние годы произошло заказных и более громких убийств, чем это. А это, несомненно, тоже было заказное. Жертвой киллера стал лидер одной из криминальных группировок , некий гражданин Щ.

" Кто же заказал его? -- вопрошал автор статьи, и сам выдвигал версию, сводившуюся к тому, что, вероятно, кто-то из таких же "авторитетов", пожелавших расширить зону своего влияния".

Убит же Щ. был возле двери собственной квартиры одним единственным выстрелом в лоб. Пуля прошла ровно между бровей. Никаких свидетелей произошедшего не нашлось. Никто не слышал звука выстрела, никто не видел ни во дворе, ни поблизости подозрительных машин или "человека в черном". Даже бабушки - инициативные стражи порядка этого дома, от чьего бдительного ока не скроется даже посторонняя муха, не заметили, чтобы кто-то незнакомый вошел в эту минуту в подъезд или вышел позже, не говоря уж о шофере, поджидавшем своего хозяина во дворе.

Конечно, можно было предположить, что киллером являлся человек, проживающий в этом же подъезде, но тщательные опросы, проверки, сопоставления фактов и прочая тактика следователей так ни к чему и не привели. А может , не особо и старались? -задавал вопрос журналист Н. - Кого, собственно, станет сильно волновать насильственная смерть человека, державшего в страхе весь район? Наоборот, многие, а особенно милиция, легко вздохнут , и дело потихоньку прикроют " , - с разочарованием подметил он в конце.

Но он ошибся. Дело еще не успели прикрыть, как произошло следующее убийство некоего К. - тоже лидера криминальной группировки, только теперь Железнодорожного района. Убит точно так же - единственным выстрелом в лоб - возле собственной квартиры. Причем , из того же оружия, из чего следует, что киллер прежний. И опять ни одного свидетеля! На этот раз журналист Н. проявил больше фантазии. Скорее всего, это дело рук самих правоохранительных органов, - смело предположил он. Возможно, поступило указание сверху, не исключено, что из самой столицы, произвести повсеместную чистку от рэкета, мафии и произвола. Только поэтому нет никаких зацепок и свидетелей. И наверняка не будет! Вот теперь жители Энска заволновались. Но не сам факт убийства произвел на них впечатление.

Как?! Милиция выступает в качестве киллера? - посыпались в редакцию "Криминала" вопросы встревоженных пенсионеров и домохозяек , - Неужели дошли до того, что нельзя действовать законным путем?! Это же кошмар! Журналиста Н. немедленно уволили, о чем и было сообщено дорогим читателям их любимой газеты "Криминал" в следующем же номере.

Теперь уже журналист А. приносил глубочайшие извинения читателям за глупейшую статейку своего бывшего коллеги и уверял их, что милиция Энска всегда была на страже закона. А уж что там творят между собой потенциальные уголовники - это к правоохранительным органам не относится. Вернее, к ним не ведет. Они, наоборот, изо всех сил стараются и делают все возможное, чтобы найти исполнителя этих убийств, которым , по их мнению, является залетный гастролер, подкупленный местной мафией. Это большой профессионал в своем роде. Он действительно не оставляет никаких следов, ну ровным счетом никаких. Но рано или поздно он все же будет пойман. А потом произошло и третье убийство. На этот раз уж совсем из ряда вон выходящее. На что, разумеется, газета "Криминал" не могла не отреагировать. "Киллер-призрак" - так назвал свою статью полюбившийся читателям журналист А.

А почему бы и не призрак? Ведь гражданин М. - лидер бандитской группировки Волжского района , и оба его телохранителя получили по единственной, но смертельной пуле точно между бровей. Трагедия произошла опять же в подъезде одного из домов Энска. Они что, спали в этот момент? Были в стельку пьяны? Нет. Так почему без всякого сопротивления или хотя бы попытки к нему подставили свои лбы под выстрелы? Ну ладно хозяин. А телохранители? Люди специально обученные, имеющие при себе оружие, даже не успели достать его, как показала экспертиза. Их загипнотизировали? Или киллеров было как минимум двое? Но все выстрелы были произведены из одного пистолета, того же, что и в предыдущих случаях. Значит, убийца был один. И опять его никто не видел. А вдруг мы имеем дело с инопланетными цивилизациями? - рискнул подметить журналист А. Это, конечно, не совсем вяжется с заказными убийствами. Неужели какой-нибудь гуманоид решил подзаработать таким образом? Или он ищет справедливости? Но почему тогда использует земное оружие, а не бластер к примеру, или как там у них это еще называется? Но чем, как говорится, космос не шутит, - закончил он эту запутанную статью переделанной им самим фразой. А в Р.S. добавил: "А может , все только начинается?" Но тут и журналист А. ошибся. Все закончилось довольно скоро и, к разочарованию взбудораженных жителей Энска, даже банально.

Лариса Васильевна Курбатова - женщина тридцати трех лет - была среднего роста, хорошо сложена, ее миловидное лицо притягивало посторонние взгляды. Ее любили многие: родственники, подруги, знакомые, сотрудники, но это была совсем не та любовь, в которой она нуждалась. Нет, Лариса, конечно, ценила то, что имела, но все это потеряло всякий смысл, когда погиб ее муж. Погиб глупо и неожиданно. Несчастный случай унес жизнь тридцатипятилетнего мужчины. Мужчины, который был для нее всем: крепкой опорой, крыльями за спиной, подушкой для слез, громоотводом, объектом страсти, а главное - отцом ее сына. Одно уже имя мужа - Константин, что в переводе с греческого означает постоянный, внушало ей доверие, не говоря уж о всех его положительных качествах.

Около года Лариса вообще не верила в то, что мужа больше нет. Она не помнила той жизни, когда еще не знала Костю и не представляла себе другой, где бы его не было. Днем она общалась с его фотографией, которую постоянно носила с собой, а ночью, ложась в одинокую постель, знала, что он обязательно ей приснится, и они опять будут вместе. И он снился. Каждую ночь. Когда год траура закончился, подруги стали советовать Ларисе раскрыть глаза на жизнь. "Ты живешь, как во сне! - ругали они ее, - Очнись. Посмотри сколько мужиков вокруг и как они на тебя пялятся. Не теряй зря годы" . Но разве могли они понять, что именно во сне Лариса чувствовала себя счастливой. В ее мировоззрении все поменялось местами. Она сама себя запрограммировала: день - это ночь, в нем все нереально, ночь - это день. Там есть Костя, он со мной и все прекрасно. О том, чтобы взглянуть на другого мужчину, не могло быть и речи. Зачем ей другой, когда у нее есть любимый муж? Но об этом Лариса никому не говорила, понимая, что ее сочтут сумасшедшей. Это было ее неприкосновенной тайной.

Во всем же остальном она ничем не отличалась от своих подруг. Не было у нее постоянной маски печали на лице, она была душой компании, общительна, доброжелательна. Всегда спешила на помощь чужому горю, переживая его, как свое. Но при всем при этом, когда минул еще год, она, наконец, начала ощущать одиночество. Ларисе было страшно. Нет, страшно не от того, что становится одиноко. Просто ей показалось, что она теряет силы и может предать Константина. Изменить ему. Даже не ему, а своей любви. Этого Ларисе не хотелось. Не хотелось поганить душу, в которой должно быть место только для Константина и Сережи - их сына.

И началась борьба. Внутренняя борьба самой с собой. К чему она могла привести? К помешательству? К самоубийству? К полной изоляции от общества? Сережа Курбатов, девятилетний русоволосый мальчик, до семи лет рос в благополучной семье. И мать, и отец любили его, в меру баловали. Особенно отец. Сережа души в нем не чаял. Шутка ли! Папа - высококлассный спортсмен-стрелок. Стреляет без промаха по движущейся мишени. По летящим тарелочкам. Кто так еще сможет?! Совсем не каждый. У него и медали есть, и наградные кубки. Сереже было чем гордиться. Он хотел стать таким, как папа Костя. Константину же импонировало стремление сына быть, как и он, стендовиком. А что? Жизнь интенсивная, разнообразная, иногда даже рискованная, все, что должно быть у настоящего мужчины. И он не скупился на подарки сыну. У Сережи были пистолеты, стреляющие пластмассовыми пульками, помповое ружье, из которого летели шарики, дартс, в котором сынишка особенно преуспевал, втыкая стрелы почти в яблочко, несмотря на столь юный возраст. В общем, целый арсенал.

Учился мальчик прилежно. Он знал, что родителей радуют его хорошие оценки, а ему нравилось видеть их счастливыми. Он был благодарным ребенком. Он мало чем отличался от других детей. Может только он был чуть добрее, чуть понятливей и чуть серьезнее своих сверстников. Но особое его отличие было в том, что он много читал. Причем, к восьми годам читал даже не Марка Твена или Носова, а уже Гоголя, Чехова, Мериме. Особенно ему нравились рассказы или короткие повести. Может потому его большие серые глаза не выглядели наивно-детскими. С ним можно было поговорить на различные темы. Особенно Сережа любил порассуждать о смысле жизни. Взрослым это, конечно, было немного смешно. Но они старались относится к таким разговорам с полной заинтересованностью и пониманием, ни чем не выдавая своей внутренней улыбки. Сережа Курбатов, как и его мать Лариса, любил людей, относился к ним с пониманием и сочувствием, если того требовали обстоятельства. Он жалел бездомных животных и постоянно просил у матери какие-нибудь куски, чтобы накормить дворовую собаку или кошку. В круглом аквариуме у него жил ангорский хомяк Тоша, которого подарила бабушка, в ящике из-под посылки обитала черепаха Нюра, и еще имелся кот Шурик, появившийся в доме еще до рождения самого Сережи.

С Шуриком у Сережи были своеобразные отношения. Они не были в восторге друг от друга, но каждый к другому относился с уважением. Сережа не трогал и не мучил кота, за это кот не трогал его хомяка. Этого было вполне достаточно, чтобы оставаться если не друзьями, то хотя бы приятелями. И все было прекрасно и замечательно в жизни мальчика, было даже гораздо лучше, чем у героев Чехова или Мериме, но... Но до тех пор, пока в дом не пришла страшная беда. Непоправимая беда под названием смерть. Умер папа. Что с ним случилось? Почему он умер? На эти вопросы ему почему-то никто не хотел отвечать. Просто говорили: несчастный случай. И отводили в сторону заплаканные глаза. Даже гроб не открывали.

Сережа страдал жутко, он плакал по ночам, зарываясь головой в подушку и боясь, чтобы мама не услышала его рыданий. Ведь ей и самой было плохо. Он это чувствовал и понимал. У мамы даже не было сил, чтобы поговорить с ним об отце. Она тоже постоянно плакала и молчала, молчала и плакала. И тогда он решил, что должен спасти ее. Ведь отец всегда учил его быть сильным и помогать слабым. И Сережа, хоть это и давалось ему с трудом, делал вид, что вообще ничего не произошло. Что все идет, как и раньше. Он был уверен, что глядя на него мать немного забудет горе. Не надо ей напоминать об отце. Да и время поможет. Время всех лечит. А потому собрал он все свои ружья и пистолетики в один большой мешок и снес на мусорку. Оставил только дартс - любимую игрушку, подвешенную на стену отцовской рукой. Да и должен же он хоть что-то оставить себе о нем на память. Как показалось Сереже, это сработало. Мать перестала так убиваться, не были теперь у нее по утрам припухшие заплаканные глаза, она вновь возродилась и стала почти такой, как прежде. Правда, он чувствовал, что боль так и засела в ней острой иглой, и что мама пытается это скрывать ото всех, а в первую очередь от него, как бы в благодарность за его поддержку. Но уже и это было неплохо. А скоро она совсем успокоится, - думал мальчик.

Но он ошибся. Будучи ребенком с тонкой и чувствительной натурой, Сережа продолжал видеть в глазах матери потаенную печаль. Особенно эта печаль была заметна, когда мать смеялась. Ее взгляд оставался холодным и пустым. Это даже пугало его. А ведь прошло уже почти два года. Как ей еще помочь, он не знал. Ему исполнилось девять лет. Он стал отставать в росте от своих сверстников. Сделался замкнутым, редко что его веселило по-настоящему. Часто поглядывая на отцовскую фотографию, он ловил себя на мысли, что забывает его реальное живое лицо. Плохо помнит, каким был его папа и совсем не помнит его голоса. Сереже хотелось поговорить о нем с мамой, узнать что-то новое, чего тогда он еще не мог понимать, расспросить об отце побольше, но он прекрасно знал, что этого делать нельзя. Мать может снова впасть в депрессию. Данная тема была закрыта. За эти два года мама даже ни разу не устроила поминок по отцу. Только два дня рождения. Но и то никого не приглашала в гости. Даже бабушку. Просто пекла пирог с вишней и ставила возле отцовского портрета букет роз. А потом долго сидела на кухне одна и смотрела в окно. У Сережи от жалости к ней переворачивалась душа. Но и в эти моменты он так ни о чем с ней и не поговорил. Наоборот, ему делалось еще страшнее.

И он стал мечтать. Мечтать о том, чтобы мама поскорее нашла себе нового мужа. И перестанут тогда у нее быть такие пустые и печальные глаза. А он поддержит ее и обязательно полюбит этого человека. Полюбит, как папу. Только бы маме было хорошо.

Константин Николаевич Степанчук в жизни был полным неудачником. Он сам это осознавал. Возможно, даже больше, чем другие. Несмотря на свои сорок лет, он так и не стал кем-то. Не то чтобы какой-то выдающейся личностью, а просто никем. У него не было образования, не было постоянной работы. Он три раза состоял в браке, но так и не удержался ни в одном, и детей у него тоже не было. Все его достоинство заключалось только во внешности и красноречии. Константин Степанчук был высоким, русоволосым и статным. Безукоризненно прямой нос и пронзительные зеленоватые глаза делали его лицо аристократичным, а "хорошо подвешенный язык" создавал впечатление высокого интеллекта. Благодаря этим качествам его хорошо воспринимали женщины. Но лишь поначалу. Когда же им становилась ясна его настоящая сущность, они бросали его. Без сожаления ушли от Константина три жены. Все три женщины устали от его эгоизма. Слишком высокого мнения был о себе этот человек. Он положительно считал, что не рожден для того, чтобы быть простым инженером, и уж тем более водителем трамвая. Степанчука постоянно тянуло на какие-то немыслимые авантюры. Он составлял для себя наполеоновские планы, строил воздушные замки, категорически веря в успех, но каждый раз терпел фиаско. А расплачиваться за его долги приходилось, естественно, женам.

Три развода потребовалось ему для того, что бы наконец понять, что он неудачник. Но и только. Константин Николаевич не понял главного - чтобы быть достойным членом общества, надо работать. И работать там, где ты что-то можешь. Но он не мог ничего. Вернее не хотел. Но все же надежда на то, что однажды ему крупно повезет не оставляла его. И теперь он только и жил этой надеждой. Нет, когда-то он работал, конечно. Был он и и штукатуром-самоучкой, и грузчиком, и сторожем на складе, и даже официантом. Но стоило ему жениться в первый раз, он тут же бросил это унизительное для его натуры занятие, чтобы уже никогда к тому не возвращаться. Возможно, была тут некоторая вина его первой супруги, которая то ли по глупости, то ли от невообразимой любви, постоянно внушала ему, что он способен на большее. Возможно именно тогда, в двадцать пять лет, у Константина произошла переоценка себя самого. Но… Но гораздо легче обвинить другого.

И когда первая супруга поняла, что сильно ошиблась в своем избраннике и выгнала его, Степанчук хотел покончить жизнь самоубийством. Но благоразумно дав себе время поостыть, пришел к выводу, что она - жена - этого поступка не оценит. Лучше он найдет более достойную, которая… И началась сказка про белого бычка. На что же он существовал сейчас? Да как придется. В основном продолжал пользоваться данным ему от природы даром. А проще - знакомился с женщиной, некоторое время жил в ее квартире, поскольку своей жилплощади не имел, питался и одевался за ее счет, а когда у той кончалось терпение, уходил к другой женщине, с которой уже предусмотрительно налаживал связь заранее. Устраивала ли его такая жизнь? Конечно нет. Он сам мучился. Мучился, но исправить себя не мог. Видно уж таким уродился, - считал он.

Самой ненавистной притчей для него были бессмертные строки Горького: "Рожденный ползать летать не может". Самой же любимой, вложенной Пушкиным в уста Емельяна Пугачева - "Лучше раз напиться крови, чем всю жизнь питаться падалью". Смакуя в себе эти мысли, Степанчук дошел до того, что был уже готов совершить преступление. Но оно тоже не должно быть простым, оно должно стать преступлением века! Лежа на диване у какой-нибудь очередной женщины, когда та, как человечек среднего пошива, трудилась на благо государства, Константин мечтал о "высоких материях". Он не скупился делиться своими мечтами с этими временными женами. Ему без труда удавалось усыпить их бдительность и заставить верить в ту чушь, которая приходила в его воспаленный мозг. Благодаря людской наивности, он иногда задерживался в том или ином доме на достаточно долгий срок. И чем дольше он жил с женщиной, тем больнее ему было воспринимать пинок под зад. Степанчук уже расценивал это, как предательство. Озлобленность нарастала в нем, как снежный ком. Он был готов мстить всему миру. За попранное достоинство, за то, что никто не мог его понять, за неверие в его таланты и за все то, что считалось законом.

Для Степанчука не существовало никаких рамок. Каждый волен делать то, что хочет. А иначе как еще пробиться в люди? Как раскрыть свои способности? Каким образом заявить о себе? Ему хотелось все сразу и сразу много. Малым он довольствоваться не желал. Но вся его жизнь проходила так, что именно малым он и довольствовался. Константин Николаевич понимал и это.

И именно эта действительность убивала его душу час за часом. А сегодня он понял, что его опять выгонят. А так хорошо он пожил почти полгода в самой столице. Доводить дело до унизительного скандала ему не хотелось. Константин Николаевич Степанчук решил уйти сам. Вот только беда - некуда. Нет у него сейчас достойной кандидатки. Ну, ничего, найдется по дороге в неизвестность. Не впервой, - решил он. Как обычно без спроса взял чужие деньги и, оставив на столике в прихожей ключи, захлопнул за собой дверь...

Железнодорожный пассажирский состав шумно выдохнул, словно живой, собираясь в дальнюю дорогу. Засуетились отъезжающие и провожающие, толпившиеся на платформе, обмениваясь последними напутственными фразами и прощальными поцелуями, зашипели в мартовских лужах брошенные недокуренные сигареты, воздух, пропитанный запахами вокзала, как будто загустел, наполняясь паром, гулом голосов и свистками поезда.

- Товарищи пассажиры, займите свои места. Отправляемся, - ненатуральным голосом произнесла Лариса Курбатова - проводница четырнадцатого вагона. Поднялась на ступеньку и отошла вглубь холодного тамбура, пропуская людей в натопленное вагонное отделение. Несколько человек, чьи вещи уже находились в купе, прошли мимо нее, заполнили узкий коридор и встали возле окон, чтобы последний раз махнуть рукой провожающим их. Вроде все на местах. Лариса еще раз выглянула на платформу. Вторя ей, прокатился по вокзалу высокий голос девушки-диспетчера:

- Девятый поезд Москва - Энск отправляется со второ… - микрофон затрещал, проглотив последние слова.

И снова мощный выдох. Состав дернулся, заскрежетал сцепками, медленно начиная движение. Стремительным шагом, почти бегом, пересекая перрон и задевая плечами прохожих, к уже тронувшемуся поезду спешил мужчина. В согнутой руке он держал небольшую спортивную сумку на длинном ремне. И по мере его приближения Лариса чувствовала, как сильнее начинает биться ее сердце. Она видела как легко он сбежал со ступенек, как ловко перепрыгивал лужи, как расталкивал попадающих на пути людей, на ходу успевая извиниться. Заметив его еще издалека, Лариса почему-то сразу уверилась в том, что он идет именно к ней, в ее вагон.

И рост, и стройная худощавая фигура, и русый цвет волос, и движения, и даже короткая кожаная куртка, все напоминало в нем Костю. Костю, который погиб два года назад. И надо же такому случиться, что именно сегодня выдалась одна из тех редких ночей, когда он ей не приснился! А вот теперь происходит так, будто эта бесполезная пустая ночь накрывает Ларису среди белого дня, как бы оправдывая себя и посылая свое запоздалое видение.

Почти задыхаясь и приложив руку к груди, Лариса отпрянула назад, когда оно - это видение - запрыгнуло на подножку ползущего поезда, и ахнула, рассмотрев лицо. Лицо ее покойного мужа.

- Простите, еле успел, - слегка запыхавшись, улыбнулся он и проскользнул в вагонное отделение.

Поезд набирал скорость, равномерно вздрагивая на стыках рельсов, потом пошел плавней, замелькали электрические столбы, здания, голые деревья, а Лариса так и стояла, замерев и держась рукою за воротничок синего форменного пиджака, ничего не видя перед собой.

Что это? Сон? - единственная дума заполнила ее голову,

- Я сплю? Или схожу с ума?

И лишь по прошествии нескольких минут, когда стала замерзать на леденящем ветру, она закрыла дверь и, мысленно перекрестившись, вошла в вагон. В тамбуре пусто. Только слегка сбитая и покрытая сырыми следами ковровая дорожка говорила о том, что здесь есть люди. Но Ларисе казалось, что она одна в этом вагоне. Нет, не одна, а с ним. Он где-то в купе. Но в каком именно? Да, все очень похоже на сон... Щелкнула одна из дверей, загрохотала отодвигаясь. Лариса вздрогнула и бросилась в проводницкую. Она не могла объяснить свой страх. Все ее тело вздрагивало, руки тряслись, а ноги сделались ватными. Она медленно опустилась на лавку, застеленную старым ватным одеялом.

Этого не может быть, не может быть, не может быть, - в такт стуку колес безжалостно запульсировала разумная мысль. Но Ларисе не хотелось отдаваться разуму, как не хотелось каждый раз просыпаться, расставаясь с собственной, только ей одной понятной выдуманной реальностью.

А вдруг это Костя? Вдруг Высшие силы сжалились надо мной и вернули его? - попыталась Лариса обмануть действительность и стала развивать эту тему дальше. - Ведь никогда еще с тех пор я ни в ком ни на миг не признала своего мужа. Никто и ни разу не показался мне даже отдаленно похожим на него. А сейчас... А вдруг такое может быть? Вопреки всем шаблонным представлениям о жизни. Вдруг я выстрадала такое вознаграждение? Не может быть, не может быть, - снова ритмично застучало в висках.

- Да, не может, - вслух вздохнула Лариса, - просто я потихоньку трогаюсь умом.

Она потянулась к стакану, наполненному холодным чаем, случайно задела локтем стоявшую на откидном столике сахарницу. Сахарница упала, одна хрупкая ручка откололась, белый песок рассыпался на коврик.

- Ой, черт! Ну, к счастью, к счастью.

А к какому, собственно, счастью? - думала Лариса, опустившись коленками на пол и собирая сахар на совок. - Решительно нет никакого счастья. И этот запоздавший пассажир совсем не мой Костя. Этого не может быть. И все же она еще долго не решалась пойти по купе проверять билеты и предлагать постель. До следующей станции пока было время. Есть еще время окончательно взять себя в руки и привести в порядок нервы.

А почему только нервы? - Лариса подошла к маленькому зеркалу, висевшему на пластиковой стене, и глянула на свое отражение, - Удручающее зрелище, - подметила она про себя, и потянулась к своей сумке. Там, кроме смены белья и зубной щетки, лежала косметичка.

Уходя от последней подруги и покидая столицу, Константин Степанчук наметил для себя единственный маршрут - Энск. Это был его родной город, с которым он расстался в этот раз всего на полгода. В Энске жил его отец. В частном доме без удобств в отдаленном от центра районе. Иногда, когда уж совсем негде было перекантоваться, Степанчук останавливался у него. Но ненадолго. Еще до того, как старик, оправившись от радости встречи, начинал читать ему морали о смысле бытия, Константин успевал найти себе более подходящее пристанище. Просидев за кружкой пива в одной из привокзальных забегаловок и вдоволь наболтавшись с вульгарного вида девицей, он чуть не опоздал на поезд. На ходу запрыгивая на подножку, Степнчук успел разглядеть напуганную и в то же время восхищенную его ловкостью проводницу. Ничего. Смазливенькая. Правда, не первой свежести. Но скоротать время в пути с ней вполне приемлемо. Чайку там, кофейку, лясы-трясы и, может, что и покруче.

Пройдя в свое купе и сев на свободную нижнюю полку, Константин оглядел своих попутчиков. Напротив него восседала тучная дама лет пятидесяти с неприветливым взглядом, в старомодном трикотажном платье. К своей мощной груди она прижимала маленькую черную сумочку. Едва глянув в его сторону, она отвернулась, строго поджав губы и стала пялиться в окно. Константину она не показалась привлекательной даже, как собеседник. А замызганный мужичонка - лицо определенно кавказской национальности и неопределенного возраста, одетый в побитый молью шерстяной свитер и синее трико с красными лампасами, что в последнее время считалось уже их национальной одеждой, тем более. Да к тому же он уже возлежал на верхней полке, уставившись в газету. Неприятный запах, царивший в купе, явно исходил от его ног и стоптанных, заляпанных грязью ботинок, аккуратно поставленных возле тучной дамы.

Да, невеселая компания, - с грустью отметил про себя Константин. Просидев с четверть часа в гробовом молчании, он расстегнул молнию своей сумки и, выудив оттуда пачку Мальборо, поспешил выйти в тамбур. Стоя в отделении возле туалета, где было прохладно и еще не накурено, он с наслаждением затягивался ароматным дымом и думал о том, что на этот раз, возвратившись в родные пенаты, наконец осуществит свою заветную мечту – немыслимо разбогатеет. Константин, правда, еще не совсем ясно представлял каким образом. Откроет ли свой магазинчик, станет ли гонять из Германии иномарки или займется продажей недвижимости, но зато точно знал, что на этот раз ему обязательно повезет. Конечно, любое большое дело требует хорошего капиталовложения, которого к сожалению у него нет, но можно ведь и занять. Слава Богу, что у него нет долгов. Со всеми давно расплатился. В Москве вот должен кое-кому, но подите теперь сыщите его. У него ведь даже прописки не существует. Он теперь простой русский бомж.

Может, стоит к отцу прописаться? - подумал Степанчук, раздавливая в никелированной пепельнице окурок, - так ведь тот опять нудеть начнет, что я свою квартиру промотал, а теперь вот за его принялся. Ну его к бесу. Обойдусь. Я ведь не собираюсь на государственную службу устраиваться, где прописку потребуют. Вернувшись в свое купе, Константин вновь встретил недружелюбный взор толстой тетки. На этот раз она еще и приправила его ядовитой фразой:

- Молодой человек, дверь за собой закрывать надо, когда выходите.

- Слушаюсь, мадам, - театрально поклонился он кивком головы и сел на место.

Хотелось добавить в ответ что-нибудь еще, подметив, например, что сожалеет о том, что своим непредусмотрительным поступком разрядил столь приятную атмосферу, создавшуюся в купе. Но тут же посчитал это лишним, решив, что у дамы наверняка либо полное отсутствие чувства юмора, либо обоняния. Попросить проводницу пересадить меня на другое свободное место? - прикинул Константин, - восемнадцать часов такой пытки я вряд ли выдержу. Хорошо бы вообще к ней перебраться. Наверняка там и хорошим чаем угостят, или чем покрепче. Да я и сам пока при деньгах. Могу поставить бутылочку. Нет, определенно, надо что-то предпринять. А то ведь так заснешь и не проснешься. Нечеловеческий тут климат.

Подведя последний украшающий штрих на своем лице, Лариса попыталась отогнать мысль, что делала это исключительно для него. Но это у нее не получилось. Зачем обманывать саму себя? Да, это для него. И пусть он не мой Костя, но он так на него похож! Оставшись довольной своей перевоплотившейся внешностью, Лариса взяла потрепанную папку из кожзаменителя со множеством пронумерованных ячеек, еще раз глянула на себя в зеркало, решительно сняла форменную пилотку и, поправив свободной рукой послушные волосы, вышла из проводницкой. Каждый раз, заходя в очередное купе, она внутренне напрягалась, ожидая снова увидеть его. И каждый раз, выходя выдыхала, стараясь снять это напряжение. Но оно все возрастало, так как возрастала вероятность встречи. Открыв четвертую дверь, Лариса сразу столкнулась с ним глазами. Слова приветствия пассажирам застыли у нее в горле. Быстро отведя взгляд, Лариса молча присела на лавку рядом с полной дамой и раскрыла папку. Дама же поспешила открыть свою сумочку и протянула Ларисе билет:

- А чаю можно попросить? - задала она вопрос.

- Чуть позже, - коротко ответила Лариса.

Она успела получше разглядеть его. Нет, он не был точной копией ее Кости, как показалось ей вначале. Черты лица поострее, более прямой нос, глаза не так добры, тверже линия подбородка. Но все же общее сходство было велико.

С верхней полки, под которой она сидела, опустилась волосатая рука, державшая билет. Лариса подняла голову. Армянин, а может быть грузин или дагестанец, она не очень разбиралась в этих национальностях, улыбнулся ей во весь рот:

- Здравствуйтэ, дэвушка! А как вас зовут?

- Лариса Васильевна, - нехотя представилась она, принимая у него билет и пряча в ячейку папки.

- Ларыса Васыльэвна, - с сильным акцентом повторил за ней он, - а коньячку армянского не жалаэтэ?

К этим фамильярным приставаниям Лариса никогда не могла привыкнуть, хотя сталкивалась с ними постоянно. Тем более ей было неприятно сейчас. В любой другой момент она бы ответила либо шуткой, либо резким словом, судя по настроению, но теперь она просто промолчала, проигнорировав предложение. Боковым зрением Лариса видела, что он улыбнулся. Однако доставать свой билет не спешил.

- Ваш, пожалуйста, - заставила она себя посмотреть в его сторону.

Он вытянул свои длинные ноги, выпрямился, чуть приподнявшись и опустил ладонь в передний карман потертых синих джинсов. Выудив билет, протянул ей. При этом на его губах продолжала играть слабая улыбка. Он смотрел ей прямо в глаза. Этот зеленый игривый взгляд привел Ларису в полное замешательство.

- Так как насчэт коньячка? - снова подал голос несносный кавказец. Лариса опять не ответила.

Потянув руку за билетом, она не только ощущала, но и видела, как дрожат ее пальцы. Ее пальцы коснулись его, она вздрогнула и, затолкав билет в шестнадцатую ячейку, поспешила выйти, забыв предложить пассажирам постельное белье. Сердце ее колотилось о ребра глухими мощными ударами.

Она вообще не помнила, чтобы с ней такое происходило. Может быть когда-то давно, когда только познакомилась с Костей, когда ожидала первых свиданий, когда впервые поцеловалась с ним, когда...

- Лариса Васильевна, - услышала она за спиной приятный баритон без акцента, прервавший ее мысли и, вздрогнув, обернулась.

Он уже стоял сзади возле нее:

- Можно вас на пару слов?

- Да. Я слушаю, - отозвалась Лариса и не узнала собственного голоса.

- Понимаете, дело в том, - начал он и закрыл за собой дверь, - дело в том, что вы, наверное, заметили, что в этом купе невозможно дышать без противогаза. А свой я, к сожалению, забыл дома. Не одолджите ли ваш?

- Да, запах там не из свежих, - отреагировала Лариса на его шутку легкой улыбкой, которая далась ей с трудом.

Господи, как похож! - думала она, уже без стеснения рассматривая его лицо, так как появился повод, - и как красив. Пожалуй, даже...

- Так у вас нет средства химической защиты? - снова оборвал он ее мысль, - А есть ли тогда возможность переселить меня в более безопасное место?

- Возможно. Не знаю. Это зависит... - запинаясь начала Лариса.

- Ну, можно я пока у вас посижу? Не стоять же мне всю дорогу в тамбуре. А туда я больше не вернусь, - кивнул он на дверь, - Между прочим, меня Константином зовут.

- Как?! - вырвалось у Ларисы.

В глазах потемнело. Она невольно прислонилась спиной к окну. Ей показалось, что она сейчас рухнет на пол.

- Вам плохо? - обеспокоенно взглянул на нее ничего не понимающий Степанчук.

Странная какая-то, - отметил он про себя, - можно подумать, что я представился ей царем Соломоном. Или она меня откуда-то знает? Я-то, во всяком случае, вижу ее впервые. Ладно, зато повод для близкого знакомства уже, кажется, есть! Надо действовать. Глядя на побелевшее лицо симпатичной проводницы, Константин подхватил ее под локоток и повел в конец вагона. Она послушно шла впереди него.

- Ваши апартаменты здесь? - остановился он возле проводницкой.

- Да, - едва слышно шепнула женщина и сама шагнула за порог.

Константин последовал за ней.

Сережа очень скучал, когда мама была в рейсе. Правда, с ним в эти дни сидела бабушка. Но бабушка слишком строга и ворчлива, с ней не так интересно общаться, как с мамой. Постоянные бабушкины советы: "Вымой руки", "Выпей молока", "Ложись спать" и "Делай уроки" действовали ему на нервы. Прямо Фрэкен Бок какая-то! Сережа предпочитал вообще поменьше показываться ей на глаза, уединяясь в своей комнате. Ему было гораздо веселее с хомяком, черепахой и игрой в дартс. Мамы не было уже три дня. А значит завтра она должна приехать. Сережа вынес мусор, навел порядок в комнате, полил цветы на всех подоконниках. В общем, как следует подготовился к ее возвращению. Об этом его не надо было просить. Он делал это по собственному почину, зная, что мама любит и ценит порядок. Ему нравилось делать ей приятное. Она, правда, как правило, не замечала его трудов, но наверняка бы заметила, если бы в квартире было грязно и неуютно. Бабушка в присутствии мамы всегда хвалила его, мама довольно улыбалась, ласково трепала сына по волосам, и этого ему было вполне достаточно. Достаточно просто видеть ее в хорошем расположении духа. Даже глаза у мамы в эти моменты не выглядели такими печальными.

Время близилось к десяти часам. Отложив книгу, Сережа вышел из комнаты и направился в ванную.

- Умывайся, чисть зубки и ложись спать, - все-таки крикнула ему из кухни бабушка, хотя прекрасно знала, что именно за этим он и идет.

- Ладно, - буркнул Сережа, включая свет.

Не успел он сполоснуть зубную щетку, как в дверь заглянула бабушка:

- На-ка полотенчико чистое.

Нет, она просто невыносима! Слава Богу, что завтра она уйдет к себе, - подумал Сережа, принимая у нее белое махровое полотенце.

- Спасибо.

- А ножки помыл?

- Нет еще. Сейчас.

Когда Сережа вернулся в комнату, то увидел то, от чего сердце его подпрыгнуло к горлу и замерло: Шурик, прижав уши, спрыгнул со стола. В зубах он держал хомяка!

- Что ты делаешь?!! - истерически закричал Сережа и кинулся к нему.

Кот метнулся под кровать, не выпуская из пасти Тошу.

- Брось, гадина!!! - завопил мальчик, бросаясь за ним.

Из темноты на мальчика смотрели горящие зеленые глаза. Раздалось угрожающее рычание кота.

- Сережа! Что случилось? - вбежала в комнату перепуганная бабушка. - Ты что?

- Шурик Тошку вытащил! Вон он, под кроватью, гад! - глотая слезы, закричал Сережа. - Он кажется взбесился! Рычит, сволочь!

- Внучек, не надо так ругаться, - казалось бабушка успокоилась, видя, что с самим Сережей все в порядке, - Я сейчас швабру принесу. Не лазь только туда руками, а то оцарапает еще.

- Да быстрее, быстрее!!! Бабуля, скорей!

Сережа чувствовал себя абсолютно беспомощным перед ситуацией. А вдруг Шурик и правда взбесился? Укусит сейчас и будут делать ему - Сереже - сорок уколов в живот. Про такое он слышал. А бабушка все не шла. Не выдержав, Сережа лег на пол и пополз под кровать, сделал попытку схватить кота. Шурик завыл сильнее. Теперь мальчику было видно, что Тоша так и находится в зубах мерзкого кота. Забыв про страх, Сережа изловчился и зацепил кота за заднюю ногу. Шурик отпустил хомяка и выскочил из-под кровати с другой стороны. Безжизненное обмякшее тельце хомяка осталось лежать на полу.

Осторожно взяв Тошу, Сережа вылез и поднес его на ладони к свету ночника. Изо рта у хомяка вытекла капелька крови, глазки-бусинки были открыты, но неподвижны. Не возникало сомнений, что он умер.

- Ну, где он? - вошла со шваброй бабушка.

- Нигде, - всхлипнул Сережа и расплакался, не в силах сдержаться.

Ему было стыдно перед бабушкой своей слабости. Но то, что он испытывал сейчас, глядя на мертвого Тошу, было сильнее этого стыда.

- Что? Загрыз?! - ахнула бабушка, подойдя ближе и заглядывая через Сережино плечо, - Ай-я-яй. Ну, сейчас я этого паршивца накажу. Надо же, столько лет не трогал, а тут на тебе! Может, в самом деле взбесился?

Бабушка вышла из комнаты. Наверное и правда пошла искать кота.

- Выгони его! - захлебываясь слезами, крикнул ей вслед Сережа.

Пока она тщетно пыталась найти Шурика, мальчик попытался взять себя в руки. Права была мама, говоря, что рано или поздно это случится. Он вспомнил, как она ругала бабушку за ее неосмотрительный подарок. Но Сережа тогда был так рад Тоше, что и не подумал о последствиях. Да и папа советовал сделать на аквариум крышку. Да только Сережа так и оставил предостережения родителей без внимания. Потому что Шурик с самого начала не проявил к Тоше никакого интереса. Теперь Сережа понял, что кот схитрил, прикинувшись равнодушным. На самом деле он целых четыре года вынашивал свои жестокие планы и вот теперь осуществил их, не в силах, наверное, больше ждать. Что ж, нечего винить кота. Я сам виноват, - рассудил Сережа.

Прижав мертвого хомяка к груди, он выглянул из комнаты:

- Бабуля, не трогай его.

Бабушка вышла из зала:

- Нашла. Спрятался под диван. Даже шваброй не выгонишь оттуда. Понимает, что виноват, паразит.

- Не надо, - качнул головой Сережа, - Природа взяла свое. Так мама говорила. Она предупреждала.

Вера Николаевна опустила глаза. Дочь была тогда права, отругав ее за такой подарок. А вот теперь, из-за ее глупости ребенок получил душевную травму. Мало ему этих травм, так тут еще и это.

- Деточка, давай его в коробочку положим. А завтра похороним, - предложила она, протянув к Сереже руку.

- Не надо. Я сам, - дернулся он и, зайдя обратно в свою комнату, закрыл за собой дверь.

Сереже было горько и больно. Скорее бы приехала мама. Она все поймет, она пожалеет Тошу, она скажет, как надо поступить с котом. Она что-нибудь посоветует и будет не так плохо на душе. Сережа достал из своего школьного рюкзака деревянный пенал, тоже подарок бабушки, высыпал из него на письменный стол карандаши и ручки и положил туда хомяка. Внимательно оглядев эту картину, пришел к выводу, что так Тоше будет неудобно, жестко. Вынул из того же рюкзака чистый накрахмаленный носовой платок и подложил под мертвое животное. Вот так лучше. Задвинул крышку пенала.

Как в настоящем гробике, - подумал Сережа, - и снова слезы накатились на глаза. Скорее бы, скорее бы приехала мама. Он посмотрел на часы. В этот же момент в комнату заглянула бабушка:

- Деточка, ну ты спать-то собираешься? Поздно уже. Завтра хоть и выходной, а режим соблюдать надо.

- Собираюсь, - шепнул Сережа, стоя к ней спиной. Почти всю ночь он не спал, ворочался с боку на бок и все думал о том, как жестоко устроена жизнь. И почему это на него столько всего навалилось? Погиб отец, страдает мать, а теперь вот еще и... Конечно, это ерунда по сравнению со всем остальным, но все же так жаль Тошку. Где ты, мама? Чувствуешь ли, что сыну сейчас очень плохо? Заснул он только под утро, а проснулся от того, что услышал, как хлопнули входной дверью. Приехала мама. И почему это бабушка, вопреки обычному, не разбудила его загодя? - подумал Сережа, быстро вскакивая с кровати.

Сунув босые ноги в тапочки, он поспешил маме навстречу, но резко остановился на пороге своей комнаты. Из коридора до него донесся незнакомый мужской голос. Потом что-то стала говорить мама. Быстро, оживленно. Снова голос мужчины, потом вмешалась бабушка. Разобрать смысл разговора Сереже не удалось, но он понял одно - там, в коридоре кто-то чужой. Отойдя от двери, Сережа решил для начала одеться. Не выходить же к незнакомому человеку в одних трусах. И как невовремя мама привела гостя! - досадовал он, натягивая потертые домашние джинсы и поглядывая на пенал, стоящий на письменном столе.

На ходу застегивая клетчатую фланелевую рубашку, Сережа вышел в коридор. Там уже никого не было. Судя по звукам голосов, все переместились в кухню. Возле входной двери он заметил пару мужских ботинок, а на вешалке - темную куртку из кожи и чужую сумку с длинным ремнем, накинутую сверху. Сережа сделал несколько неуверенных шагов по направлению к кухне, в этот момент ему навстречу вышла бабушка:

- А, деточка, проснулся? А я иду тебя будить. Ну, поди умойся.

Она ласково потрепала его по макушке, затем наклонилась к его уху и шепнула:

- Там у нас гость.

- А кто это? - вопросительно посмотрел на нее внук.

- Да-а... Ну, знакомый мамин, в общем, - все так же шепотом ответила бабушка, немного смущаясь и подталкивая Сережу к ванной. - Иди, иди. Умывайся. Завтракать сейчас вместе будем.

Стоя возле раковины, Сережа заметно нервничал. Никогда еще мать не приводила в дом незнакомого мужчину. Бывало, иногда возвращалась с работы с тетей Наташей, и то редко, но чтоб...

Тьфу! - сплюнул Сережа. Вместо зубной пасты он от волнения выдавил на щетку крем для рук. Во рту сделалось мыльно и противно. Он стал неистово полоскать рот, пытаясь избавиться от тошнотворного привкуса и запаха ни то сирени, ни то ландыша.

Выходя из ванной, он нос к носу столкнулся с мамой и почему-то вздрогнул.

- Ну, здравствуй, мой сладкий, - ласково улыбнулась она, протягивая навстречу руки и не заметив его испуга, - Как ты тут?

Обняв мать, Сережа не мог не обратить внимания на то, что глаза у нее на этот раз как будто светились изнутри. Она выглядела счастливой! Такой он не видел ее давно. Мог ли он сейчас испортить ей настроение, рассказав про Тошу?!

- Нормально, - отозвался Сережа, прижимаясь к ее теплой щеке.

- Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю, - сказала она, гордо выпрямилась и, взяв Сережу за руку, повлекла за собой.

За кухонным столом спиной к окну сидел мужчина. Бабушки в кухне не было. Мужчина внимательно посмотрел на Сережу, остановившегося в дверном проеме. Из-за яркого солнечного света, падающего из окна, Сереже было трудно в полной мере разглядеть лицо незнакомца.

- А вот и мой Сереженька, - легонько подтолкнула мама в спину, - Ты что, сынок встал? Подойди к дяде, познакомься.

Сережа прошел вперед. Ему сделалось неловко от того, что мать сейчас разговаривала с ним, как с маленьким. Но незнакомец быстро разрядил напряжение. Встав с места, он сам сделал шаг к Сереже и, добродушно улыбнувшись, протянул большую ладонь. Как мужчина мужчине.

- Константин, - отрекомендовался он.

- Сергей, - слегка улыбнулся мальчик, подав руку в ответ. Ему сразу понравилось, что тот не прибавил к своему имени ни слова "дядя", ни отчества. Просто Константин. Как друг.

- А моего папу тоже Константином звали, - добавил Сережа, но тут же опять смутился. Надо ли это было говорить?

- А я знаю, - кивнул гость и улыбка сразу сошла с его лица, - мне твоя мама про него рассказывала. Хороший у тебя был отец.

- Так, ну, садитесь. Сейчас завтракать будем, - вмешалась она и засуетилась возле плиты.

Заглянула бабушка:

- Лариса, я пошла.

Бабушка уже была одета в свое старомодное пальто и вязанную ею самой шапочку.

- Как, а завтракать?

- Нет, мне в собес еще успеть надо, - отмахнулась бабушка.

- Вы уж тут без меня чаевничайте. До свидания, - попрощалась она отдельно с Константином, напустив на лицо серьезность.

- До свидания, - чуть привстал он, кивнув головой.

Во время завтрака, благодаря словоохотливости нового маминого знакомого, царила непринужденная обстановка. Константин быстро и легко находил все новые темы для всеобщего обсуждения, рассказывал смешные анекдоты, даже о политике немного поспорили, принимая во внимание и Сережино мнение, сводившееся к тому, что страной не должен править такой старый президент, как Ельцин. Константин был полностью на Сережиной стороне. А мама возразила, заявив, что страной должен управлять человек, умудренный опытом, а молодые еще ничего не знают и не понимают.

- Ну, разве с женщинами поспоришь?! - подмигнул Сереже Константин, - у них совсем другая логика.

И Сережа почувствовал в нем союзника, человека, с которым можно общаться на одном языке. На мужском! А мама совсем не обиделась на его слова. Наоборот, выглядела радостной и беззаботной, и постоянно заглядывала Константину в глаза. А Сережа невольно вспоминал те времена, когда был жив отец. Именно так все раньше и было. Они с отцом подтрунивали над ней, а она не обижалась вовсе и светилась счастьем. А если как следует приглядеться к Константину, то можно найти даже некоторое внешнее его сходство с отцом. Лицо-то, конечно, другое, а вот рост, цвет волос, манеры. Похож немного. Нет, не стану я говорить маме про Тошу, - окончательно решил Сережа.

- Спасибо, мам. А можно я ненадолго во двор выйду? - спросил он, встав из-за стола, - прям на полчасика.

- Ну, хорошо. Только не задерживайся, - бросила она через плечо, принимая у Константина грязную тарелку.

Сережа вышел во двор. В небольшом пакетике у него лежал школьный пенал и обычная столовая вилка, которую он незаметно стянул из кухни. Ею он собирался выкопать могилку для хомяка. Мальчик перешагнул за низкую чугунную оградку газона. Ему показалось, что Тошу лучше всего похоронить здесь, под тонкой березкой. Подошвы его ботинок слегка погрузились в сырую скользкую почву, местами покрытую подтаявшими островками темного льда. Подойдя к березке, он присел на корточки, достал вилку и стал копать. На поверхности земля была мягкой и податливой, дальше же дело пошло хуже. Сереже с трудом удавалось отковыривать промерзшие комья. Но он продолжал работать, пыхтя и отдуваясь. Когда ямка сделалась достаточно глубокой, мальчик опустил в нее пенал и уже руками, нещадно пачкая грязью рукава куртки, стал закапывать. На глаза снова навернулись слезы.

- Ента чаво ты там делашь?! - услышал он за спиной какой-то хрипатый, лающий окрик и, вздрогнув, обернулся. Неподалеку от него, возле самой оградки стояла старуха в сером платке и побитом молью котиковом полушубке с большими черными заплатами на локтях. Засаленная черная же юбка почти полностью скрывала ее валенки с грязными галошами. Обеими руками старуха опиралась на клюку и смотрела на Сережу, сердито сдвинув редкие седые брови.

- Ента чаво ты тута?! - повторила она, еще более повысив неприятный голос. - Зачем дерево портишь?! Ну-ка, марш оттудова, шпана!

Сережа впервые видел эту старуху, которая здорово напоминала ему сказочную бабу Ягу. Он отвернулся и продолжил свое дело, только уже торопясь и больше пачкаясь.

- Вот я тебе! - не унималась "Яга", тыча в его сторону своей клюкой.

- Да сейчас я, сейчас, - шепнул себе под нос Сережа.

Сердце его сжималось от обиды и почти физической боли. Раз уж никто не разделяет с ним горя, то пусть хотя бы не лезут и не мешают. И откуда взялась эта карга? Если бы мама была тут, то заступилась бы за меня, - думал мальчик, быстро сгребая превратившуюся в жидкую грязь холодную землю и с опаской искоса поглядывая на старуху, которая продолжала вопить и потрясать клюшкой. Закончив с могилкой, он перепрыгнул за ограду и, далеко обежав старуху, бросился в подъезд. От мамы ему тоже немного влетело за испачканную куртку. Заперевшись в ванной, Сережа расплакался, чувствуя себя совершенно одиноким и никем не понятым. Через некоторое время в дверь ванной постучали:

- Серега, ты что там делаешь? - раздался голос нового маминого знакомого. - Может откроешь мне?

- Сейчас, - отозвался мальчик, хлюпая носом и смывая с рук остатки грязи.

Дядя Костя оказался единственным человеком, кто заметил, что ему плохо. Заметил и пожалел. Сережа рассказал ему о Тоше, и о том, что не хотел огорчать маму, и о злой бабке во дворе, и про то, как ненавидит теперь кота, которого ужасно любит мама. Он выложил Степанчуку все свои детские обиды и секреты, а тот внимательно слушал его и давал дельные советы. Сереже понравился этот человек. Кажется, он мог бы стать ему лучшим другом... Лариса до сих пор не могла понять, как это все случилось. Ей казалось, что все происходило во сне. Он, ночь, вагон, бутылка коньяка, безудержные слезы на его плече, постель, серое утро, привидевшееся летним, теплым и солнечным, а потом... Потом, потеряв голову, она привела его к себе в дом, познакомила с матерью и сыном и оставила жить у себя, потому, что ему некуда было идти. Он - такой же несчастный и одинокий человек, как и она, он тоже плакал в ту ночь, пусть не слезами, но душой, она чувствовала это. Они так подходят друг другу. И с Сережей он сразу нашел общий язык. Он - ее Костя! Сомнений быть не может, судьба подарила ей еще один шанс стать счастливой. И пусть Костя пока не имеет работы, но ведь это ненадолго, он сам сказал, что у него уже есть кое-какие планы. А пока она и одна справится. Лишь бы они были вместе. Да, временные трудности не пугали Ларису. Она привыкла к куда более постоянным. Это не главное. Главное, у нее теперь есть тот, кого она считала навсегда потерянным. И есть отец у Сережи.

За те четыре дня, пока Лариса оставалась дома, она не могла нарадоваться, глядя на то, как ладят между собой Сережа и Константин. Больше всего она опасалась за реакцию сына на появление в доме постороннего человека, боялась, что мальчик не примет его, осудит ее, предавшую память отца. Но все прошло гладко. Костя молодец. Моментально сумел расположить к себе Сережу. Когда же, по истечении четырех суток, Ларисе нужно было принимать смену, она, ни сколько не раздумывая, позвонила матери и сказала, что на этот раз приезжать не надо. За Сережей присмотрит Константин.

- Лариса, тебе не кажется, что ты сошла с ума! - воскликнула Вера Николаевна, - Оставлять ребенка с каким-то проходимцем, которого знаешь всего несколько дней! Да разве это можно?! А вдруг он аферист какой?! Вор, убийца! Что ты о нем знаешь?!

- Я знаю о нем все, - глухо отозвалась Лариса, - А вот тебя после таких слов знать больше не желаю! Не смей ко мне приходить! - и она, не задумываясь, бросила трубку.

Ларисе сделалось больно и обидно от такого непонимания. И как родная мамочка могла такое сказать?! Наоборот, должна бы радоваться за дочь и внука, должна поддержать, одобрить. Ну, хотя бы промолчать, если что-то не нравится. А тут такое! Вор, убийца! Старая идиотка! У самой жизнь не сложилась, так она и другим не даст жить.

Приняв смену, Лариса мельком успела перемолвиться с Наташей, такой же проводницей этого же поезда и лучшей подругой, сообщив ей вкратце о последних событиях. К Ларисиному удивлению Наташа, как и мать, была шокирована.

- Слушай, ты что? Сбрендила? А вдруг он какой-нибудь...

- Так. Все. Замолчи! - прервала она подругу на полуслове, - С меня достаточно.

- Ларис, ну, подожди. Я забегу к тебе потом между станциями и мы поговорим.

- Не стоит, Наточка, - с язвительной усмешкой ответила Лариса и пошла прочь.

"И кто это так говорит?! - с досадой думала она, глядя как за вагонным окном проносятся черные столбы, - Наташка! Которая только и знала меня пилить, чтоб я себе мужика завела. К черту, к черту всех этих советчиков! Это моя жизнь. Я сама ей хозяйка и никого не хочу слушать. Просто мне все завидуют. И злятся. Как же, Лариса вдруг счастливой стала! Кому теперь это интересно? Гораздо сподручнее было ее утешать и выглядеть при этом благодетелем и спасителем души. Знаю я таких спасителей! Да все у меня будет замечательно".

Степанчук ликовал. Как здорово и быстро все устроилось. Эта полупридурошная бабенка с массой комплексов подвернулась как нельзя кстати. С ней легко. Достаточно было проявить сочувствие, изобразить из себя такого же мученика, как и она, перекинуться парой слов с ее отпрыском - и вот вам пожалуйста: уютная квартирка и дармовые харчи. А кроме того, Лариска заикнулась о том, что от мужа осталась приличная девятка. Стоит себе в гараже с тех пор, никто на ней не ездит. Так что вполне возможно, что ездить на ней будет он. Да и в постели Лариска просто класс! Видно, что истосковалась по мужской ласке. Шутка ли, два года ни с кем и ничего. Значит, верная.

Ради такого случая Степанчук даже согласился быть нянькой для мальчишки. Да и с другой стороны, лучше он сам посидит с ним, чем сюда припрется "теща". Тем более, что парень не такой уж и прилипала. Сидит себе в своей комнате. Уроки делает. Не грудной же. Ну, поговорит о том, о сем, не скучно опять же. Да и вообще, парень толковый, серьезный. А уж пожрать-то сготовить - не проблема. Степанчук это умеет. Было бы только из чего. Вот и всех дел! Время бежало быстро, незаметно. Те, кто счастлив, не особо замечают этот бесконечный бег. Он не кажется им утомительным. А все трое, Константин, Сережа и особенно Лариса, были счастливы. Каждый по-своему. Степанчук жил так, как ему нравилось, то есть не работая и ни чем не утруждаясь. Лариса прощала ему эти слабости, никогда не попрекала куском хлеба. Он знал, что она безумно любит его. Любит, как никто его еще не любил. Отвечал ли он ей тем же? Нет. Особых чувств он к Ларисе не испытывал, но ему импонировала ее собачья привязанность и простота нрава. Она была ему просто выгодна. Иногда он даже скучал по ней, когда та была в рейсе. Скучал, как по привычной вещи, как по хорошей погоде или любимой телепередаче. Но не более того. Но это совсем не значило, что ему хотелось найти другую женщину, к которой бы он испытывал страсть и безудержную любовь. Нет. Такие чувства Степанчуку были не знакомы и не нужны. Он решительно полагал, что это лишь портит нервную систему. Он привык жить так, как жил сейчас с Ларисой. Это и было его счастьем.

А когда в июне Лариса наконец созрела до того, что позволила ему заняться машиной ее покойного мужа, счастье Степанчука возросло. За пару дней Константин привел ее в полный порядок, тем более, что девятка особого ремонта не требовала, и он уже мог на ней ездить. Правда, куда? Что касается Сережи, то он просто души не чаял в Константине. Ему очень хотелось называть его отцом, но так уж повелось с самого начала, что Степанчук был для него "дядей Костей" - так назвала его мама. Но в душе мальчик все-таки считал его новым папой. Сережа делился с ним всеми своими радостями и горестями. Доверил ему секрет о своей первой и несчастной любви - Надьке из третьего "В", о двойке, за то, что перепутал урок и выучил совсем не то, а мама до сих пор об этом не знает. Рассказал и о небольшой стычке с Юркой Фоминым, из-за которой чуть не вызвали в школу мать. А дядя Костя ни разу не выдал его. Просто смеялся, шутил, учил жизни. Единственное, что Сережа так пока и не поведал ему, было его пристрастие к стрельбе. Но просто мальчику самому хотелось похоронить в себе это. А именно - святую память о родном отце. Конечно, в дартс с дядей Костей они играли, и тот восхищался его способностям, здорово ему проигрывая. Иногда Сережа еле сдерживался, что бы не похвалиться ему, как умеет стрелять из других игрушек, но в конечном итоге промалчивал. Да и будет ли это интересно дяде Косте? Он же не был стендовиком, как отец. Да и игрушек этих уже давно нет.

Лариса же просто летала на крыльях любви. Только одно тяготило ее - напряженные отношения с матерью. Та так и не смогла принять Константина, считая его проходимцем и аферистом. С тех пор, как Лариса разругалась с ней по телефону, Вера Николаевна позвонила ей лишь раз, снова попыталась "вразумить", на том и разругались окончательно. Мать больше не приходила, Лариса тоже не спешила к ней. Вера Николаевна только иногда звонила Сереже, справляясь, как у него дела. Если к телефону подходила Лариса или Константин, она клала трубку, не желая с ними разговаривать. Все же остальное Ларисе казалось замечательным. Костя обещал скоро найти работу. А пока, худо-бедно, денег на еду хватало и от ее заработков. Правда, Сережу приходилось "урезать" в шоколадках и фруктах, но зато мальчик имел куда больше - мужское общение! И, наконец, можно вздохнуть спокойно. Не обязательно теперь ей принимать такое активное участие в воспитании ребенка. Он в надежных руках. Да и что может дать подрастающему сыну мать? Ее миссия теперь не так важна, когда он был совсем маленьким. Наступившее лето ей вообще рисовалось сказочным. Они обязательно будут ездить на природу, делать небольшие пикники, купаться в реке, загорать, собирать грибы, ловить рыбу. Машина-то есть, есть теперь и кому водить ее. Лариса и сама немного умела, этому научил ее покойный муж, но без прав-то далеко не уедешь. А у Кости водительские права имеются, да и руки у него золотые. Все починить может, если вдруг что поломается.

В общем, все у них было прекрасно. Как в настоящей нормальной семье. а какая разница, кто чем счастлив? Кому интересно заглядывать в душу другому? И так все отлично, всем удобно и комфортно. И не надо ничего усложнять.

- Мама! Смотри! Я еще одну поймал! - с восторгом закричал Сережа, выдернув из воды удочку. На крючке извивался маленький полосатый окунь.

Лариса помахала сыну рукой в знак одобрения.

- Смотри-ка, он и впрямь сейчас на уху надергает, - усмехнулся Константин, потягиваясь на одеяле, расстеленном под тонким корявым дубом.

- Да, кормилец растет, - подметила Лариса, приподнимаясь с его плеча.

Она села, зевнула, приложив ко лбу козырьком ладонь, посмотрела на солнце. Яркие лучи резанули глаза, она сощурилась, потерла веки:

- Может, пойдем искупаемся? Жарко так. И в сон клонит.

- Вода холодная. Тебе лучше не стоит, - лениво отозвался Степанчук.

Ее слова о том, что Сережа растет кормильцем, хоть и были произнесены шутливым тоном, все же кольнули Степанчука. Вот уже три с лишним месяца он жил за их счет. Сережино пособие по потере кормильца и Ларисина зарплата. Этого, естественно, едва хватало только на то, что бы не умереть с голоду. Он прекрасно понимал, что так долго продолжаться не будет. В конце концов Лариса начнет беситься, как и все его предыдущие пассии, требуя денег. Потому изредка, вот как, например, сегодня, он залазил в свой карман и "угощал" Ларису и Сергея. У него осталось еще немного денег, которые прихватил у московской подружки. Но это же крохи. Бензин еще пару, тройку раз залить, да блок Мальборо купить. Всё. А что потом? Клянчить у бабы на сигареты? Пробовал калымить на машине, выходило только в убыток. За пять поездок - две поломки. А работать жуть как не хотелось.

Так. Начинаются подколы, - подумал про себя Константин, закуривая. Перевернувшись на спину, он стал рассматривать сквозь листву белые кучерявые облака.

- Но ты же купался, - ласково провела ладонью ему по груди Лариса и склонилась над ним. Ее распущенные волосы коснулись его лица.

- Я мальчик. Мне можно, - поморщившись ответил Степанчук.

Лариса улыбнулась, встала, мелкими шагами пошла к реке. Трава защекотала босые ступни. Ей было приятно, что Константин заботится о ее здоровье. Хотелось еще немного подразнить его. Но он промолчал, продолжая пускать вверх ровные колечки дыма. Она подошла к Сереже. Тот, находясь по щиколотку в воде, сосредоточенно следил за поплавком. Рядом с ним стояла полуторалитровая банка, в которой бились несколько окуньков.

- Сынок, ты не простудишься? Костя сказал, что вода холодная.

- Нет, мам. Теплая, - не оборачиваясь ответил он и дернул удочку, - Ну вот, сорвалась! Мам, не мешай. Пугаешь рыбу.

- А я искупаться хотела.

- А ты вон туда иди, - указал рукой Сережа, - там дно лучше. А тут ил один, потому и рыбы много, - с видом знатока добавил он.

Лариса попробовала ногой воду:

- Ой! И правда ужас! - воскликнула она, - Ну-ка, давай немедленно выходи.

- Да я адаптировался уже. Это тебе так от жары кажется, - умоляюще взглянул мальчик на мать.

- Адаптировался, - передразнила его она - Словечко-то какое выискал! Говорю, выходи. Костя! Скажи ты ему! - крикнула Лариса. Она знала, что это на сына подействует безотказно. И не будет никаких споров.

- Сережка! Иди сюда, - позвал Степанчук, приподнявшись на локте.

Сережа молча вышел из воды и стал сматывать удочку, недовольно сопя. На его долю редко выпадали такие случаи, когда можно было отдохнуть от души. За весь май и половину июня он выезжал на природу только третий раз. Он понимал, что это все от недостатка денег, но Костю не винил. С ним было хорошо и весело. И слушался он его беспрекословно, потому что уважал и любил. Маму он, конечно, тоже любил, даже намного больше Степанчука, но тут были совсем другие отношения.

Лариса прохаживалась вдоль берега, наполненная счастьем и негой. Большие белые чайки носились над поверхностью темного водоема и время от времени камнем падали вниз, вылавливая мелкую рыбешку. Каждая пыталась отобрать добычу у другой, жалобно крича. На слабом теплом ветру слегка покачивался молодой камыш, шелестя длинными жесткими листьями.

- А давай с тобой смастерим лук, - предложил Степанчук Сереже, когда тот присел рядом с ним на уголок одеяла,

- Хочешь пострелять по диким уткам?

- По каким уткам? - не сразу понял он шутку.

Степанчук рассмеялся и указал рукой на чаек:

- Вон по тем.

- А-а, - усмехнулся Сережа, - давайте.

Константин быстро встал и пружинящей походкой направился к машине. Открыв багажник, немного покопался там, достал моток тонкой бечевки и, помахав им в воздухе, крикнул:

- Чего сидишь, иди ищи хорошую ветку.

Сережа радостно подскочил и помчался к береговой полосе, поросшей ивняком.

- Вот! Нашел! - закричал он Константину, потянув на себя подходящий прут и пытаясь его сломать. Он гнулся, выскальзывал из рук и никак не хотел поддаваться, борясь за жизнь.

- А ну-ка, мы его подрежем, - подошел Константин и полосонул по ветке обычным столовым ножом, которым час назад резал хлеб.

Пискнув, как живая, ветка отделилась от своих собратьев, оставшись в руке Константина.

- Хороший ты прутик выбрал, - сгибая его, похвалил он Сережу, - Толстый, крепкий, гнется хорошо. Толк в этом деле знаешь.

Сережа с благоговением внимал похвале. Сам того не зная, Степанчук затронул его живые струны.

- А я умею стрелять из лука. Стрелял когда-то, - не удержался мальчик. - Давайте соревнования устроим.

- Давай. Только ведь сначала сделать надо.

- Ну, разумеется, - по-взрослому добавил Сережа, - Давайте я пока кору обдеру, а вы стрел нарежете.

- А зачем кору-то обдирать? - поинтересовался Степанчук, продолжая гнуть ветку.

- Чтобы лук более гладкий был. Стрела скользить будет лучше, - с удовольствием пояснил Сережа.

- А, ну да, - согласился Константин и полез в ивовый куст резать ветки для стрел.

- Нет, дядь Кость, - остановил его Сережа, - для стрел лучше из дуба или березы нарезать, или там осины. Они не такие гнучие и потяжелее.

- Ба! Да ты прямо знаток, - снова похвалил тот. - Ну, ладно. Пойду дубовых нарежу.

- Только не корявые выбирайте, - напутствовал он его.

- Само собой, - развел он руками.

Через несколько минут лук был готов. Степанчук и Сережа стояли в десяти отмеренных шагах от дубового дерева, назначенного мишенью. Лариса была призвана в зрители и судьи. Она уселась неподалеку и с удовольствием взирала на своих мальчиков. Первым выстрелил Константин. Стрела пролетела в полуметре от ствола и застряла в траве позади дерева.

- Ууу, - расстроенно загудел он, - совсем не туда.

- Ничего. Сначала пристреляться надо, - поспешил его успокоить Сережа. - Попробуйте еще раз.

Вторая попытка оказалась еще хуже первой.

- Безобразно, - подала голос Лариса.

- Мам, ну чего ты? Ему пристреляться надо, - заступился за Константина Сережа. - Иди вот сама попробуй, а потом уж суди.

- Правильно. Судью - на мыло! - лукаво подмигнул он и передал лук Сереже. - Давай теперь ты.

Мальчик с трепетом ожидал этого момента. Он знал, что сейчас заставит удивиться их всех. Взвесив на руке лук, он потянул тетиву, как бы прикидывая что к чему, поставил стрелу, прицелился, выдохнул, как учил отец и отпустил. Стрела попала в самый центр ствола и через секунду упала в траву.

- Эх, посильнее натянуть надо было, - сокрушенно вздохнул Сережа.

- Браво! - закричала мать, хлопая в ладоши.

- Вот это попадание! - искренне восхитился Степанчук.

- Да нет, слабо натянул, - отмахнулся Сережа, ставя новую стрелу.

Следующий выстрел был удачным. Стрела так и осталась в коре дерева.

- Теперь вы, - протянул Сережа лук Константину, довольный собой.

- Неее, после такого класса мне тут делать нечего, - нараспев произнес он, - из такой раскоряки и такие выстрелы! Нет, просто класс!

- Да, весь в отца пошел, - покачала головой Лариса, улыбнувшись краешком губ. Степанчук поддакнул.

Это было высшей похвалой для мальчика. Теперь, когда мать сама вспомнила об отце, открыв запретную тему, его уже было не остановить.

- А я не только из лука стрелять умею, - обратился он к Константину. - У меня раньше всякие пистолетики были, ружья с шарами и с пробками, я из всего хорошо стрелял. По мишеням в самое яблочко попадал! Меня папа научил. Это совсем не сложно. Надо просто быть спокойным и уверенным и все получится.

- Да ну? А где же сейчас все твое оружие? - спросил он, явно заинтересованно.

-- А... да... - Сережа потупил взгляд, поняв, что разговор пошел по другому руслу.

Лариса только сейчас задумалась о том, куда же на самом деле сын подевал все свои игрушки. Она была удивлена не сколько тем, что ее ребенок прекратил заниматься любимыми играми, сколько тем, что она этого совершенно не заметила. Вспомнила сразу и о том, что только спустя неделю обратила внимание на отсутствие в доме аквариума с хомяком. "Господи, я совсем не уделяю должного внимания сыну, - подумала она про себя. - Ну, ничего, теперь этот недостаток восполнил Костя. Как же я ему благодарна". Заметив замешательство ребенка, она поспешила ему на помощь:

- Да просто он у нас совсем взрослый мальчик стал, вырос из таких игр. Правда, Сереженька?

В ответ Сережа кивнул.

- Что значит вырос? - возмутился Степанчук. - Да у него может такой же талант, как у отца! Может, он каким чемпионом по стрельбе станет. Знаменитым биатлонистом, например. Поедет потом на олимпиаду и будет мировым рекордсменом. Зачем же зарывать таланты?

- Ой, ну хватит, - отмахнулась Лариса. Настроение ее стало быстро портиться. - Не надо больше никаких призеров и чемпионов.

Степанчук сообразил, что сболтнул лишнего. Он-то знал из рассказа Ларисы, как погиб ее муж и знал, что Сереже об этом ничего не известно. Нужно было срочно менять тему. Но мальчик, похоже, этого делать не собирался. Почувствовав его неуместную поддержку, он снова стал вдохновенно рассказывать о том, как любит и умеет стрелять.

- Ладно, Серега, - погладил его по голове Константин. - Мы с тобой потом об этом поговорим. Хорошо?

- Угу, - с неохотой согласился мальчик.

В конце июня у Степанчука произошла первая размолвка с Ларисой. Она предложила ему пойти работать к ним в депо. Якобы освободилось место не то механика, не то сцепщика. Он так и не понял, кем советовала ему стать Лариса, так как сразу пришел в бешенство.

- Ты за кого меня принимаешь?! - закричал он, - За нахлебника? За иждивенца, сидящего на твоей шее? Я же сказал, что сам найду себе работу, по своему усмотрению, а не по чьей-то указке. Может еще заодно и стрелочника из меня сделаешь? В чем я виноват, что сейчас жизнь такая?! Я за копейки горбатиться не собираюсь. Думаешь, мне самому не тошно? Тебе надо меня лишний раз мордой ткнуть, унизить? Напомнить, что я живу на твою зарплату и Сережкину пенсию за погибшего отца?

Степанчук знал, что нападение - лучший способ обороны. Именно так он всегда и начинал со своими новыми подругами, когда у тех заканчивалось терпение. Такое нападение хорошо срабатывало. На время. И на это время он снова чувствовал себя комфортно. Когда же происходил второй конфликт, он имел в запасе другую тактику, потом следующую. Все у него было распланировано, как у хорошего полководца. В итоге удавалось просуществовать беззаботно год, а то и больше. Но уже после первой такой стычки Степанчук начинал тихо ненавидеть свою подругу. Возможно, в нем срабатывал какой-то защитный рефлекс. Он мысленно начинал себя подготавливать к расставанию без сожалений.

Лариса была ошарашена. Она совсем не собиралась упрекать Константина в нахлебничестве. Ей просто хотелось помочь ему. Ей казалось, что Степанчук оценит ее заботу и, если не поблагодарит, то хотя бы будет знать, что он ей не безразличен. Она же видела, как тяготится он тем, что сидит дома и, когда ее нет, варит для Сережи обеды. Это же не мужское занятие. Лариса жалела Костю. Но, как лишний раз подтвердил случай, жалость унизила человека. Ей было стыдно. Стыдно и обидно, что он понял ее совсем не так. Расценил ее заботу, как критику в свой адрес. Ларисе ничего не оставалось делать, как попытаться все объяснить напрямую и извиниться. Больше всего она боялась, что после этого он просто развернется и уйдет. Но этого не случилось. Константин простил ее. Правда, не сразу. Пару дней подулся. Но перед ее отъездом подобрел, извинился сам. Даже сделал им с Сережей небольшие подарки. Ему - какой-то игрушечный пистолет, ей - массажную расческу. И, слава Богу, все снова стало отлично в их отношениях. Лариса ушла в рейс со спокойной душой. Сережа был несказанно рад такому подарку. Пистолет был почти, как настоящий. Литые пластмассовые пули, причем достаточно тяжелые, благодаря сильной пружине, вылетали из дула с шумом, приводя его в восторг. И не надо было особенно изыскивать правильную траекторию, чтоб попасть в нарисованную им же самим мишень. Пули летели быстро и ровно. Если такой попасть в человека, было ощутимо больно. Сережа не преминул испробовать это сначала на себе, а потом и на дяде Косте. Но больше всего, конечно, доставалось коту. Когда мама была в смене, Сережа здорово отрывался на этом чудовище, убившем его хомячка. А дядя Костя не протестовал. Наоборот, смеялся, как Сережа гоняется по всей квартире за маминым любимцем. Сереже удавалось настигнуть кота везде. И на шкафу, и под кроватью. Даже на бегу. Он метко попадал бегущему во всю прыть Шурику то в лоб, то в ухо.

- Смотри глаз ему не выбей, - закатывался дядя Костя. - А то от матери влетит.

Сережа это знал, а потому в глаза коту не метил.

- Нет, я осторожно, - отмахивался он, - только по башке!

- И как это у тебя так метко получается? - недоумевал Степанчук, еще больше подзадоривая ребенка. - Просто феноменальные способности!

Он знал, что чем больше привяжет к себе Сережу, тем дольше продержится в этом доме. У Степанчука даже возникли планы на то, чтобы научить ребенка называть себя папой. Это бы сработало еще лучше. Лариса не посмеет его выгнать вообще. Какая мать станет так травмировать своего отпрыска? Такую задумку он решил осуществить после следующей ссоры, которая, по его мнению, должна возникнуть не позднее, чем через пару месяцев. Константин вальяжно растянулся на диване перед телевизором, когда раздался телефонный звонок, - Серега, возьми трубку, - крикнул он, так как вставать у него желания не возникло. Через пару минут мальчик зашел в комнату и сообщил ему, что звонила бабушка и хотела зайти.

- Когда? - недовольно поморщился Степанчук. Встречаться с Верой Николаевной ему совсем не хотелось. Он знал, что эта женщина раскусила его буквально с первого знакомства и пыталась воздействовать на дочь, отговаривая от опрометчивого поступка принять его в семью. Об этом он был осведомлен от самой Ларисы, которая наивно полагала, что мать просто ревнует.

- Сказала, что через полчасика. Может, я за печеньем схожу? А то к чаю ничего нет, - рассудил вслух Сережа.

- Не надо. Я сам схожу, - пробурчал Константин, поднимаясь с дивана. Мальчик подал ему идею, под каким благовидным предлогом на время уйти, чтобы не столкнуться с Верой Николаевной.

Открыв один из ящиков стенки, он взял немного денег, которые Лариса всегда оставляла им на продукты и, быстро переодевшись, покинул квартиру. На улице было жарко и пыльно. Сухой горячий ветер носил по асфальту мусор и тополиный пух. Впервые Степанчук задумался о том, что с тех пор, как вернулся в родной город, так ни разу и не навестил отца. Он даже не знал, жив ли его старик. Поскольку идти Константину было некуда, он решил нанести ему короткий визит.

Путь был неблизкий, а потому он решил сходить в гараж за машиной, находящийся в трех кварталах от дома, но, пройдя несколько шагов, опомнился, что у него нет с собой ключей. Возвращаться не хотелось, и он побрел вниз к набережной. Степанчука вдруг одолела такая тоска, что хоть волком вой. Он знал, что на него иногда накатывают такие приступы злобы и отчаяния. Ни с того, ни с сего. Но все быстро пройдет, если только постараться отвлечься. На ходу он опустил руку в карман, извлек помятые денежные купюры и, мысленно прикинув, что на пару, тройку бутылок пива должно хватить, зашагал веселее. Вдоль набережной тянулись ряды летних "зонтичных" кафе. Народу было много. Почти все места заняты. Пестро разодетые граждане, удобно расположившись в плетеных пластиковых креслах, не спеша потягивали прохладительные и горячительные напитки. Народ отдыхал, не считая копейки. Степанчук почувствовал новый прилив раздражения. Найдя, наконец, свободное место, он сел, ожидая официантку. Та, не обращая пока на него никакого внимания, сновала с подносом между столиками, разнося заказы. В воздухе витал аппетитный аромат гриля, шашлыка и чесночного соуса. Было время обеда. Сглотнув слюну, Степанчук отвернулся и стал смотреть на реку. Белоснежные яхты с остроугольными, надутыми благодатным ветром парусами скользили по волнующейся воде. Там тоже царила жизнь. Сытая, богатая, безмятежная, в которой не было места Константину. Почему не я? Почему не у меня?! - думал он, барабаня пальцами по столу. - Что же делать? Что нужно делать, чтобы позволить себе обедать в ресторанах и кататься на яхте? Грабить? Воровать? Или...

- Степа, ты что ли? - услышал он чей-то голос, обращенный к нему. Еще в школе за ним была такая кличка, созвучная фамилии. Он обернулся.

- Ну, надо же! Щербак! - сразу узнал Константин своего бывшего одноклассника и некогда лучшего друга.

Одетый в белую рубашку и светло-песочные брюки перед ним стоял Игорь Щербаков. Несмотря на то, что школа была окончена много лет назад, он выглядел отлично. По-спортивному подтянут, темные волосы без намека на седину, живой, почти мальчишеский взгляд. Лишь продольные морщины на лбу выдавали в нем зрелого мужчину. Щербаков, радостно улыбаясь, протянул Константину ладонь в знак приветствия и опустился рядом в свободное кресло:

- А я иду мимо, смотрю - ты, не ты сидишь! Чего ты в этой забегаловке делаешь? Обедать пришел? Или свидание назначил? - затараторил Игорь. - Да здесь отравиться можно. Пошли лучше ко мне. Я тут неподалеку работаю. В "Шансе". Я тебя поприличнее угощу. А ты почти не изменился, я сразу тебя узнал. Только немного похудел. А не виделись уже лет... - он задумался, прикидывая в уме их последнюю встречу.

- Почти двадцать, - помог ему Степанчук. – Последний раз виделись на встрече выпускников.

- Господи, чур меня, - замахал он руками. - Не будем о грустном. А ты как? Где сейчас?

- Да-а, собственно... - замялся Константин, пытаясь выдумать что-то налету.

- Ладно, пошли ко мне. Там и поговорим, - поднялся с места Щербаков, не давая своему школьному товарищу времени на размышления, - пошли, пошли.

Он тоже встал:

- А куда к тебе-то? - вяло поинтересовался он, не особенно обрадованный этой встречей.

- Да говорю же, в "Шанс". Это казино. Не знаешь что ли? Так вот я там директорствую, один из соучредителей, в общем. Ну, идешь? Неужели даже не слышал про нас?

- Да я в Москве последнее время жил. Только вот приехал, - изображая равнодушие, ответил Степанчук.

- Да? И чем там занимался? - спросил через плечо Игорь, пробираясь между столиками к выходу.

- Да так, всем понемногу, - уклончиво ответил Константин, следуя за ним. Чувство зависти и обиды за свою непутевую жизнь возросли. Меньше всего ему сейчас хотелось общаться с благоустроенным и цветущим одноклассником, который и хорошими оценками-то в свое время не отличался. А теперь вон как! Директор казино, соучредитель! И на какие бабки, черт подери?! Как так люди устраиваются?

Казино "Шанс" размещалось в отдельно стоящем двухэтажном доме. Старинная кирпичная постройка снаружи была отделана по-современному, напоминая, скорее, административное здание, чем игорное заведение. Зайдя во внутрь, Степанчук и Щербаков пересекли затемненный зал. Благодаря кондиционерам, тут было свежо и прохладно. Время посетителей еще не настало, пустующие карточные, рулеточные и бильярдные столы безмолвно ожидали своего часа. Степанчук мысленно представил себя за одним из них. Он привиделся самому себе в безукоризненном костюме и галстуке-бабочке, на среднем пальце массивная золотая печатка с бриллиантами, ему везет, он много выиграл...

- Сюда, - прервал его мечты Игорь, раскрыв перед ним дверь и пропуская вперед себя.

Кабинет Щербакова был заставлен кожаной мебелью, на массивном дубовом столе высился компьютер, на его экране то приближаясь, то удаляясь, крутилась какая-то разноцветная сложная геометрическая фигура.

- Присаживайся, - указал рукой на одно из кресел Щербаков.

Степанчук плюхнулся в него, слегка задев коленкой изящный стеклянный столик.

- Да, неплохо ты тут устроился, - вслух подметил он, притягивая к себе хрустальную пепельницу.

Достав из кармана пачку Мальборо, Константин обнаружил, что у него осталось всего две сигареты, он отложил ее, решив приберечь на потом.

- Влада, принеси нам покушать, - непонятно к кому обратился Щербаков, чуть склонившись над рабочим столом, - На двоих. И выпить. Лучше Абсолют-смородина, литровочку. Не возражаешь за встречу? - обернулся он на Степанчука.

- Годится, - лениво кивнул он.

Степанчуку хотелось выглядеть ничем не удивленным, так, будто он всю жизнь вращается в высшем обществе, набитом деньгами. Присев в рядом стоящее кресло, Игорь небрежно бросил на столик плоскую пачку Данхилла.

- Ну, рассказывай, - уставился он на Константина, сложив ладони домиком.

- Да чего, собственно, рассказывать? - пожал он плечами и ненатурально зевнул. - Так, живу-поживаю.

Меньше всего Степанчуку сейчас хотелось говорить о Он уже жалел, что пришел сюда. Наступившую неловкую тишину нарушило появление длинноногой и длинноволосой девицы, одетой в короткий форменный костюмчик и накрахмаленный фартук размером с фиговый листок. На ее миловидном лице сияла дежурная белозубая улыбка. В руках она несла поднос. Никто из мужчин не попытался ей помочь выставить на стол его содержимое. Ловко справившись со всем сама, девица улыбнулась еще шире и, крутя крутыми бедрами, удалилась.

- Спасибо, - едва слышно произнес ей вслед Степанчук, но тут же пожалел об этом, так как Игорь не проронил ни слова, даже не взглянув в ее сторону.

Все происходящее напоминало какую-то дурацкую игру. Каждый сейчас пытался изобразить из себя достойную личность. И если Щербакову это было проще, Степанчук постоянно испытывал неловкость. Но, мал по малу, водочка начала брать свое. С каждой выпитой рюмкой обстановка все более разряжалась. Не заметив как, Степанчук первым начал жаловаться на свою жизнь. Сначала он корил экономическую обстановку в стране, высокие цены, низкие зарплаты, потом перешел лично на себя, на свою неустроенность, исключительно благодаря именно этой экономической обстановке, затем перескочил на более интимные вещи, рассказав зачем-то о Ларисе, о ее машине и квартире. Словом, его язык не то что развязался, а, прямо сказать, распоясался. Щербаков слушал его внимательно, сочувственно кивая и поддакивая, и все подливал и подливал ему водку. Изрядно опьянев и сам, он тоже поплакался своему однокашнику о трудной и многострадальной жизни директора казино, а потом, снова выпив и закусив кусочком осетрины, вдруг хлопнул ладонью по стеклянной поверхности стола, так, что подскочили опустевшие тарелки и салатники и выдал:

- А хочешь зараз разбогатеть? - его помутневшие глаза в упор смотрели на Константина.

- То есть? - криво усмехнулся он, уже ничего не стесняясь и не скрывая своей заинтересованности в заработке.

- Да есть у меня к тебе одно предложение, Степа. Только давай сразу условимся, что если ты откажешься, то в жизни об этом рта не раскроешь.

- Ну, по-моему, ты меня знаешь, - развел руками Степанчук.

- Знаю, - пьяно мотнул головой Игорь, - потому и доверяю.

- В общем, так, - тут он понизил голос до шепота, подавшись ближе к Константину, - местный рэкет меня достал здорово, почти всю прибыль под себя подмяли, не продохнуть, одним словом. Правит у них там Щукарь. Щукарев Вовик. Если его убрать, мне на-а-амного легче жить станет. Усекаешь, Степа?

- Не совсем, - начиная трезветь от такого поворота событий, ответил Степанчук.

- А чего тут непонятного? Убрать его, говорю, надо. За это пять штук баксов плачу. Как с куста.

- Так ты мне киллером что ли предлагаешь заделаться? - забыв о предосторожности воскликнул Константин.

- Т-сс! Ты чё орешь-то? - приложил палец к губам Игорь. - Орать-то не надо. Не хочешь, не соглашайся. Просто я подумал, что это предложение нам обоим выгодно будет.

- Да ты что? Спятил? - зашипел Степанчук.

- Вовсе нет, - пожал плечами Щербаков, разливая по рюмкам остатки ароматной водки. - Да если Щукаря хлопнуть, менты только обрадуются, особо стараться найти его убийцу не станут, это будь уверен.

- Погоди, погоди, - жестом остановил его Константин. - Такие дела вот так по пьяни не решаются. Да и стрелок-то я хреновый. С чего ты взял, что у меня что-то получится?

Только теперь Степанчук поймал себя на мысли, что кое-какая идейка в его голове мелькнула. Правда, это пока было что-то неясное, расплывчатое. Надо было ухватить это за хвост и не отпускать. Но затуманенный алкоголем мозг, отказываясь работать в полную силу, упустил "добычу".

- Нет. Нет, - добавил Степанчук, погрозив пальцем, - Потом. Может, поговорим потом?

- Окей, - согласно кивнул Щербаков, опрокидывая в глотку последнюю рюмку. Занюхав ее корочкой лимона, он закурил. Его бессмысленный взгляд был устремлен в пространство за спиной Константина.

- Ладно, пойду я, - машинально глянув на часы, сказал Степанчук.

С трудом поднявшись, он неверной походкой направился к двери. Игорь сидел неподвижно, рука с сигаретой безжизненно свисала с подлокотника кресла, вверх тянулась ровная струйка дыма. Степанчуку показалось, что его приятель находится в состоянии транса. Наверное, он уже не помнит о своем предложении, - подумал Степанчук и, широко распахнув дверь, вышел из кабинета.

- Дядя Костя, ну куда же вы пропали? - встретил его с порога Сережа. - Я за вас так волновался.

Степанчук ничего не ответил. Пошатываясь, он прошел мимо мальчика и, как есть, в одежде и ботинках, рухнул на диван лицом вниз.

- Что с вами, дядя Костя? - потряс его за плечо испуганный Сережа и почувствовал запах перегара.

Ответом ему был богатырский храп. Таким он видел Степанчука впервые.

Константин проснулся около двух часов ночи. Голова раскалывалась, ужасно хотелось пить. Встав с дивана, он поплелся на кухню и включил свет. Стайка разнокалиберных тараканов молниеносно покинула поверхность не протертого на ночь стола. Недовольно поморщившись, Константин припал к крану. Глотая теплую, застоявшуюся в трубах воду, он постепенно приходил в себя.

Найденная в ящике буфета таблетка аспирина через несколько минут вернула его к жизни. Сидя за пустым столом, Степанчук пытался восстановить в памяти минувшие события: набережная, летнее кафе, Щербаков, казино, водка, душевные разговоры... Разговоры. Стоп! Вот это разговорчик у нас получился! - вспомнил Константин предложение Игоря. Кажется, он предлагал мне убрать какого-то рэкетира. Кого же? Как его? Щегол? Нет. Щу... Щукарь. Да! Щукарь. Пять штук баксов. Пять штук! А что я? Согласился? Нет, мы решили отложить разговор. Значит, договорились о следующей встрече? Нет. Кажется, нет. Господи, и до чего же можно додуматься вот так под хорошим градусом, - поморщился он. Какое-то неприятное депрессивное чувство овладело им. И зачем я так напился?

Степанчук вернулся в зал, немного постоял возле дивана, на котором только что спал, затем развернулся и пошел в спальню. Там он разделся и, содрогаясь от озноба, юркнул в постель. Несмотря на то, что в комнате было довольно жарко, его стало трясти. Он накрылся с головой одеялом и поджал под себя ноги. "Фу, как противно! Как все противно, - думал Степанчук, проваливаясь в сон, - Игорные столы и стол с тараканами, роскошь и нищета. Когда же я начну жить по-людски?.."

Следующее его пробуждение случилось в восьмом часу утра. Так и проспав под теплым одеялом, он теперь жутко вспотел, снова мучительно хотелось пить. Неприятное чувство хоть и ослабло, но все же продолжало досаждать. Умывшись и заварив свежий крепкий чай, Степанчук пошел будить Сережу. Мальчику можно было поспать еще, но Константину не хотелось завтракать в одиночестве. Его глодала необъяснимая тоска. Он связывал это с похмельем, но между тем понимал, что похмелье не является первопричиной такого депрессивного состояния. Об истинной же причине он пытался не думать.

И все же страшная мысль занозой засела в мозгу, не давая покоя. А когда Сережа сидел напротив него и с удовольствием уплетал творог с сахаром, Степанчук осознал, что уже никогда не избавится от этой мысли. Отправив его за сигаретами, он немного послонялся по квартире, не находя себе места, а потом переоделся и ушел. Путь его был направлен в казино "Шанс". Степанчук не надеялся, что Игорь Щербаков будет в такой ранний час на месте, но сидеть сейчас дома у него не было сил. Как ни странно, Щербаков все-таки был на работе. Правда, Степанчуку не сразу удалось попасть к нему в кабинет. Пришлось долго стучаться в стеклянную дверь казино, на которой была вывешена табличка "Закрыто".

Константин уже хотел уйти, когда за стеклом увидел мощную фигуру охранника в строгом синем костюме.

- Чего надо? - довольно недружелюбно пробасил он из-за двери.

- Мне директора. Щербакова, - повысив голос, отозвался Константин. - Скажи, срочное дело. Он меня ждет.

Он говорил наугад, но уверенно, надеясь, что это сработает. Будучи полон решимости, Константин не хотел уходить. Он даже загадал себе, что если сейчас увидится с Игорем, то уже не свернет с намеченного пути, если же нет, оставит свою затею. Он как бы полностью положился на волю судьбы, считая, что и вчерашняя встреча была не случайной.

Ничего не ответив, охранник повернулся к нему спиной и удалился. Степанчук остался ждать за дверью, от нетерпения переминаясь с ноги на ногу. Через пару минут, когда он вновь собирался постучать, решив, что его проигнорировали, вышел сам Щербаков. На его лице угадывалось некоторое удивление.

- Привет, - первым протянул руку Степанчук, перешагивая за порог.

- Здорово, - вяло пожал его ладонь Игорь, отступая назад. - Ты чего, похмелиться? - его тонкие губы тронула легкая улыбка. - А я уже.

- Да нет, разговор есть. Может, пригласишь?

- Ну, пошли, - пожал он плечами и, жестом указав стоящему рядом охраннику, чтобы тот запер дверь, медленно пошел через зал к своему кабинету.

Степанчук двинулся за ним, ощущая какую-то внутреннюю дрожь. На секунду он засомневался в себе, но, глянув на пустующие игорные столы и снова представив себя за одним из них, мысленно махнул рукой на свои сомнения. А почему бы и нет? Или пан, или пропал, - подумал он, заходя в кабинет Щербакова.