Все логические функции и их отрицания имманентны движению, прежде всего, в виду имманентности движению фракталов, колебаний. Видимо, ни колебание- это род фракталов, но движение может быть родом колебаний. Впрочем, складка, и видимо скорее так. Коль скоро, фракталы- это границы и замыкания по масштабу, то весь набор функций может, и колебаться, и замыкаться, таким образом кортежами смысла от неопределенности. Движение может быть отлично от покоя, и потому, что такая приостановка, и движения, и покоя- колебание, когда, ни движение, ни покой не могут даже начаться, это, и замыкание по масштабу, приостановка не однозначности, но однозначность теперь, покоя или теперь движения. Движение- это противоречие, покой нет. Но кортежи смысла - это колебания и приостановки. Если покой, то движение, если движение, то покой. И масштаб важен для таких колебаний, в одном случае машина может дергаться, словно водитель не умеет управляться со сцеплением, в другом, и не движется, и не покоиться, просто потому, что еще и не собрана. Сборка машины - это замыкание границы на известном масштабе. После чего, в машине можно, или двигаться, или покоиться, или дергаться. Впрочем, дергаются ли электромобили и если да, то видимо не от неумения обращаться со сцеплением, но от неуместности торможения. Формально логические истина и лож, исходно, или истина или лож. Противоречие, и то и другое, и истина и лож. Последнее это движение, первое покой. Но кортежи смысла, это и, ни покой, и ни движение, ни противоречие движения, ни однозначность покоя, это колебание. Последнее видимо исходно видится, словно род движения, но колебание фракталов - это приостановка, а не движение, трепет текстуры, и этот последний не есть покой. И важно, что это всегда граница, в том числе и масштабов, стоит перейти и может быть однозначно: покой или движение, противоречие или однозначность формы. Мир, может быть, всегда неограниченно мал и велик. Если все относительно практики, то для мысли это может отсылать к текстуре, на которой покой и движение только относительно выделенные состояния ее колебания, трепета. Паук и его жертва. Но коль скоро, и на этих масштабах есть границы, то очевидно, это таким же образом картежи смысла. И предел может быть, но видимо только в виде границы в себе, это возможно и есть струны - правильно поставленные, но не разрешимые проблемы. То есть для нас они конечно могут быть даны и в виде кортежей смысла и фракталов, но их в себе для нас это видимо такие задачи. Атомизм теории суперструн поэтому не в том, что могут быть атомы колебаний мод вероятностей, хотя ближайшим образом это и выглядит так, но что эти атомы, это массово не разрешимые проблемы, некие микроскопические вещи в себе, вроде черных дыр, и вызов такой теории состоит в том, что может быть математика по ту сторону правильно поставленных, но массово неразрешимых проблем, коль скоро, они нашли такую границу. Истина тривиального мнения, что для подтверждения такой теории необходим коллайдер с галактику таким образом в том, что искушение отослать к голове, к сознанию это может быть лишь искушение. Математики на появляются ни откуда и на пустом месте, исключительно, хотя в известном смысле, это и так. Но ясно, что чем сильнее вызов, тем невероятнее может быть решение. Связность мышления- мышления и мышления познания всегда ошеломляет. Но иначе, это, как если бы кто-то решил проникнуть в вещь в себе не сделав ее вещью для нас. Так это выглядит для нас теперь, но по ту сторону границы это может быть совсем иначе, как и теперь по эту ее сторону, когда, познавая вещи в себе, делая их вещами для нас, мы вновь раскрываем горизонты не познанного- вещей в себе. И невероятность мысли о вещи в себе, что не может быть вещью для нас будучи познана, существует только в виде сингулярных априори сознания, да и то только, видимо, для писателей вида: Толстого, Пруста, или Джойса. Старик Лев таким же образом иногда не слишком краснел. Остальные пребывают в счастливой уверенности, что только они такие, или что никто не может быть не таким, как они. И тем не менее, формально массово неразрешимая проблема- это именно такая, вещь в себе, что понята, но не может быть вещью для нас, предметом использования кроме прочего, таков мир, словно вещь в себе, или понимание бытия. Запрет на смертную казнь открывает такие горизонты, что мол можно легко закрыть. Но видимо могут быть замыкания в достижениях высвобождения и свобода может сопротивляться ее обратимости к несвободе. Тело- это возможный субстрат всевременности индивидуального сознания. Синергия индивида, может быть одновременностью всевременности этого тела. Феномены визионерства, это функции такой одновременности все временности сознания всему многообразию тела, во все время его существования, жизни. Можно поэтому сказать, что мысль- это не желание, но память. Память о событии существования. Но и это может быть странно, как будто бы могло быть только прошлое, и не могло бы быть такого времени, о котором все еще невозможно было бы помнить. И все же, память о времени и его измерениях, это таким же образом память. И все же, видимо, смена темы, конечно может прервать прежний разговор, но память о памяти, видимо не существует без желания. Мы и есть время. Значимость индивида поэтому и определяет значимость его прозрений. Сложность как известно в том, что индивид, и не один, и не может быть один. Пусть бы и абстрактное представление индивида, вроде абстрактной точки и могло бы мыслить его равно объемным его миру, что мог бы быть бесконечным с центром везде, а окружностью нигде. Более того мыслимо, что таких миров может быть бесконечно много. Это давний и сложный вопрос, может ли быть такое совершенство, что уже не нуждалось бы в смерти ради ограничения несовершенства? Но коль скоро, могут быть моратории на смертную казнь, и тезис, нет человека- нет проблемы может, не быть исключительным средством, пусть бы и от этого скорее становился бы массовым, как раз потому, что личности может быть ни столь много, - в известном смысле и на известном масштабе, это признано, да может быть видимо, пусть и относительно, но совершенное. Хотя бы моратории и мотивировались бы и несомненно иными мотивами скорее, чем прагматический. Ценность жизни возрастает вместе с такими мораториями. Хотя может быть много за то, что мотив один- спекулятивный, и видимо во всех смыслах. Но ясно, что исторические примеры отмены могли продержаться не долго. И время удержания такого моратория может быть мерой развитости и, в известном смысле, совершенства общества, в котором удерживается. Пусть бы и в совершенство не могло бы быть абсолютным смыслом, просто и не просто потому, что и мировые религии настаивают, что смысл открыт и Сущность не познаваема. Сложность может быть вновь в том, что конечно утверждать смерть человек в виду возможных 8 миллиардов на планете столь же наивно сколь утверждать, что человек еще и ни рождался, но может быть трудно отыскать хоть одного- генералиссимуса, что основал истмат и диамат, и, разве что, понятие «брехня». И скорее искомое -это абсолютная форма свободной индивидуальности. Что может быть и странно услышать от источника исповеди коллективизма. Свобода перехода видимо, свобода границы, и действительно таким образом может быть тезисом, что от свободы индивида к свободе общества, от свободы общества к свободе индивида. И эти формальные итерации, тавтологии, могут лишь подчеркнуть, что свобода может и видимо должна в известном смысле оставаться не мыслимой. Последнее, впрочем, было всегдашним долженствованием философов, моралью обществу и индивиду, не спать. И видимо, и действительно, все еще только большие исторические события, что являются действительно огромными кредитами доверия, коль скоро, люди могли делать все что могли и делали, оправдывая доверие, оставляют возможность для некоего покоя, что свобода пусть и достижима в высвобождении, но, явно, не вся, и не сразу. И все же, эти рассуждения видимо все еще могут быть полностью погружены в труд из нужды по найму, вне которого только безумие или уголовное преступление, достоинство мышления, которых может быть только в том, что их возможная нужда еще больше, а падение еще ниже. Впрочем, кому не хотелось бы знать нижний уровень спекуляции. В известном смысле здесь не может быть удовлетворительного решения для морали. В этом ее массово неразрешимая проблема. Чем законопослушнее может быть адепт морального императива, тем императив может быть беспощаднее к нему. Преступление может быть и является лекарством от такой болезни. Но потому власть и провоцирует преступления повсеместно и все временно, коль скоро, это еще и крючок для ее шантажа. Легкомысленные сайты и дынники. Условием использования ОС ПК, может является не обращения к таким сайтам. И тут дело видимо в масштабах. Но известен и ответ: революционная практика, что наследует стремлению обойти закон не нарушая его, но восходя к новому законодательству. Вот почему мы говорим ортодоксальный ревизионизм, это возможная позиция в виду конвергентного реализма. Малые истории для малых революций, ризоматика вещей в себе, малых горизонтов и окрестностей свободы.
"Он только и делал что пропагандировал термитник и экзему".
Почему это все еще сложно сказать, сложно сыграть, исполнить словами, кроме прочего и потому, что организм индивида, и действительно, является в виду синергии, сильнейшим аттрактором в мышлении общества и об обществе. Синергия индивида и общества различны и железные машины имеют предел КПД в 45 процентов фотосинтез в 80%. В условиях свободы индивиды могут трудиться по себе на общество. В условиях известного рода машины, это может быть куда как трудно, но все же выполнение может быть невероятным. Самый известный пример- самопожертвование. Этим обычно и восхищают такие примеры потому людям и можно верить. Но не всякий раз доверие отягощено природой в такой степени. Природой индивидуального организма быть более диссипативной системой, чем любые иные открытые. Это было основным аргументом в пользу всемирно исторического значения известного способа производства, известным еще Гегелю, см конспекты к "Философии права", и что вычитал его у предшественников изучавших политическую экономию, переработал, продумал ближайшим образом, и дал блестящие формулировки.
2.
Филип Паркер, с фамилией, что стала лейблом всемирно известного средства для письма, прославился тем, что создал к 2013 году множество программ, что создавали самые различные тексты. Настоящие машины письма. И что же он ответил на вопрос о различии, в одном из интервью, и видимо по горячим следам, только то, что мол кубизм машине было бы трудно изобрести. Но это может быть наивно, если машине задать программу комбинаторики жанров, алгоритм сможет создавать их сколько угодно и не угодно, машина может быть невероятно сильна в этом комбинаторном переборе миллиардами опций в секунду. Создание жанра - это случай в большой мере. И таким образом игрушка калейдоскоп, это возможный пример такой возможной генерации жанров. И генераторов случая как раз может быть достаточно. Что действительно трудно может быть, и в чем машина отстает невероятно это в генерации- генерации, в создании первоначальных способов порождения, словно и в рефлексии для рефлексии, методологической или философской. Машины поэтому никогда не философствуют коль скоро этому может быть и невозможно научить и людей, и это может быть или не быть, а машины все время имеют дело только с готовым знанием для них, последовательность знаков - это то что они имеют в виду, идея. Машины могут знать о своих границах только в виде готового знания и извлечения готового знания из готового знания. Анализ- это их бытие к смерти. В известном смысле и так может быть для людей, коль скоро и экзистенциальный фрактал- это не вымысел, и все же может быть заметен известный градиент. Необходимо индивидуальное сознание для этого, для генезиса- генезиса, во всяком случае, в случае, белка. Машина может создавать шедевры живописи, но понять, что это лишь отталкивание от радости моляра, это все еще сложно для нее, как и вообще понять, алгоритм не видит в этом смысле, и потому не существует. Впрочем, и коллективное сознание людей может быть творческим, не вопрос. И все же, известны и ограничения. И рефлексия рефлексии индивида может быть вторичной рефлексией и сознание индивида может быть тривиально умнее сознания толпы. Во всякие эпохи, кроем иных умных людей, иных форм общественного сознания и даже во времена, когда философии еще не существовало, но и далее, философы выставляли некий предел, что мол не может быть взят, и в известном случае, их видение неопределенности совпадает от, эпохи к эпохе, друг от друга, и по сей день, что у Платона и Аристотеля, что у Декарта или Маркса, Гуссерля или АЭ. Но всякий раз в той или иной мере, этот предел оказывается превзойден будущими эпохами и свойственными им машинами. Коль скоро, он формулируется в терминах и готового знания. Но теперь ясно, может быть, что отсечка- это технологическая сингулярность, и спор может быть только о том, в известном горизонте и смысле, каковы ее возможные и невозможные характеристики. СТЛА, говорит, что это изменение способов первоначального генерации, становления. И видимо длинная память в этом случае и вправду может быть синонимом незадачи и свободы. Что может быть совсем не так при определенных масштабах. Коль скоро можно сказать, что капитал меняет способы своего первоначального становления, как и общественное производство. Иначе невозможно объяснить почему распалась социалистическая система в известной мере, претерпела известного рода конвергенцию. Но не только, иначе видимо это и не произошло бы. Это не просто эпистемологическая претензия на истину, это то, что можно назвать и неизбежным злом, в ином известном смысле - возможностью. Коль скоро, это могло быть и было всеобщим достижением и таким же образом всеобщим провалом, что в известной мере, мог и оказался подарком. Этот тезис о свободе творчества или выборе выбора, о свободе свободы может быть давно известен. Но всякий раз, когда речь заходит о действительно возможных отличиях на горизонт, то да, генерация генерации, оказывается предельным случаем. Машина не помнит ничего из прошлого, после смены темы. Хотя во время развертывания и может теперь демонстрировать завидную иногда иллюзию памяти. Для людей забвение, таким же образом может быть характерно. Любовь, влюбленность, и вы забываете обо всем. Горе - сходите с ума и таким же образом можете ничего не помнить. Или абстрактное мышление может быть прекрасным средством забвения, словно кстати и некоторое письмо. И это если не прибегать к действительной фармакопее. Но машина- это просто блестящий пример работы ластика- что в человеческом отношении, дан только в игре инстинктов, в случае производства желания, что и есть реальность, или при приеме таблеток, инвазивном вмешательстве. В случае машины, можно просто нажать на кнопку и тема может быть изменена, можно перевернуть страницу, начать с чистого листа.
Но коль скоро, такая отсечка, технологической сингулярности, сформулирована, можно не ходить к гадалке, она может быть взята машинами с алгоритмами. Тем не менее, идея свободы, всякий раз оставит неопределенность открытости горизонта, что может быть именно тем, что вы видите, имея в виду, то есть неопределенностью и открытостью горизонта. Но и машины таким образом могут заболеть разумом не к смерти, но к благу, основанию без основы, началу без начальной митуации, коль скоро, это может быть теперь разумом сердца машин алгоритмов. И коль скоро, именно этот разум, - сердце у людей сильнее разума, - вообще говоря, может быть, сильнее всех остальных умов. И да, это может быть, и властное отношение удвоения, в виде изменения первоначальной генерации генезиса. Но власть может быть в равных объемах со свободой, хотя это и разные вещи: может быть много власти и мало свободы, и все прежние власти могут быть неуместны для теперешней свободы. Что же, прежде всего, мы- люди, можем таким же образом желать машинам удачи, при всем том, что именно формальная комбинаторика теперь – это может быть их конек.
"СТЛА"
Караваев В.Г.