Поссориться с парнем перед ночной сменой – это, конечно, провал. Глаза краснющие, голова болит, от усталости клонит в сон. А ещё работать и работать.
Впрочем, всё равно ведь не уснула бы, гоняла в голове свои слова, его слова, многозначительные его вздохи на мои очень важные и конкретные вопросы. А так – можно забыться в работе. Хотя бы до обеда.
Благо, коллектив в ночной смене всего два человека: я и Пуков. Оставалось только чуть-чуть опоздать, чтобы разминуться с дневной сменой. Вопросов и бесед совсем не хотелось.
Пуков, как руководитель смены, конечно для проформы меня пожурил, размахивая перед носом сигаретой на входе в офис.
-- Ага, опаздываем! – сказал он с коварной улыбочкой, будто собирался наказать меня за провинность. Это у него шутки такие, конечно.
-- Угу, -- ответила я, проскальзывая в помещение и пряча заплаканные глаза.
До перерыва всё было нормально. Тихо, спокойно у нас по ночам. Компьютеры в офисе расставлены так, что не видно друг друга из-за монитора. А когда от монотонности работы мысли опять съезжали к ссоре, Пуков вовремя выдёргивал меня из этой пучины очередной беседой.
-- Слушай, а тебе бы понравилось, если бы тебе подарили сто одну розу? – вдруг взволнованно заявил он. Я представила себе это алое, благоухающее облако и мечтательно закатила глаза. Эх, и почему мне никто, никто и никогда не дарил сто одну чёртову розу? Упрёки - пожалуйста, хоть сто, хоть двести раз на дню!
С досады навернулись слёзы.
Пуков продолжал, не дожидаясь ответа:
– Да это любой девочке понравится. Хотя… Марьяна не любая, конечно.
– Пуков, ты что, так и сохнешь по Марьяне? – подавила я вздох. – Она ведь тебе уже всё сказала.
Как же это порой адово сложно – донести до парня расклад. Опасаясь развития темы, я предложила пообедать. Маленькие бытовые дела способны творить чудеса и поворачивать потоки мыслей более удачно.
Но в этот раз чуда не произошло. Колдуя у кофемашины над своей порцией, Пуков бросил:
– Конечно, куда мне тягаться с Рябининым. Я тут даже на уровне фамилии проигрываю. Кто захочет стать Марьяной Пуковой, когда можно – Марьяной Рябининой? У меня просто нет шансов.
– Шансы всегда есть, – ляпнула я и прикусила язык. Поздно: Пуков с надеждой уставился на меня. Я продолжила.
– Но с розами ты зря. Одну твою атаку в лоб она уже отбила, помнишь?
– Погоди, – нахмурился он, изучая моё лицо. – Ты что, плакала?
– Да просто глаза устали от монитора, вот и слезятся.
– Ну ладно, – легко успокоился Пуков. – Но за что этого Рябинина вы все так любите? Он же даже чувствовать ничего не может.
Я оторопела. Не первый раз я слышала упрёки Пукова в адрес Рябинина. То того повысили раньше, то в бар после работы Пукова не зовут без товарища. Но такой тычок…
– Как ты можешь так про друга!
– Да что такого? Это же правда: у него алекситимия. Он и физическую боль иногда игнорирует.
Оставшуюся часть смены я переваривала диссонанс. Погуглила и сопоставила признаки с образом Рябинина. Пересекались мы нечасто, но с ним всегда приятно поболтать в пересменку или на корпоративе. Статьи же чуть не ледяной глыбой рисуют алекситимиков. Что-то тут не сходилось.
Пикнул валидатор входной двери: пришла смена. Рябинин как всегда начал с обнимашек. Он растялул чуть ленивую сонную улыбку и позвал на кухню, на утренний кофе.
– Тебе как всегда? – спросил он, уже подставляя мою кружку. Я кивнула, и, нажав нужные кнопки, он бросил на меня взгляд.
– Устала? – скорее констатировал он, чем спрашивал, наклонив голову набок.
– Да, немного, – улыбнулась я в ответ.
– Но глазки грустные. Небось опять кавалер плохо себя ведёт? – он стянул губы в напряжённый узел и укоризненно качнул головой. На кухню зашёл Пуков.
– Прикинь, – начал он с порога с ехидной усмешкой, – она не верит, что у тебя алекситимия.
– Пуков, язык у тебя как помело! – выпалила я и неловко потупилась.
– Да ладно, – махнул мне Рябинин. – Тут ничего такого. Ещё в школе у меня начал весь организм сбоить. От чего только не лечили, чего только не исследовали. Один из врачей, по которым мама меня неустанно таскала, заподозрил психосоматику и направил к психу. Ну и оказалось, что всё дело в нарушении каких-то там связей в голове. Хотя внешне я был спокойным ребёнком, родители с учителями нарадоваться не могли.
– Да, и ему было абсолютно всё равно, ругают его или хвалят. Это, кстати, полезный навык – не испытывать негатива, – вставил Пуков.
– Пуков! – попыталась я его урезонить, но Рябинин вновь вступился за друга.
– Да всё верно. Отчасти. Я даже в институт поступил вместе с ним, за компанию, -- он дружелюбно ткнул товарища в плечо, -- потому что мне было абсолютно по барабану.
– Нет, всё равно не верю, – замотала я упрямо головой. – Ты во всём нашем коллективе самый внимательный к чувствам других. Своими обнимашками ты заразил несколько соседних отделов. Теперь все они здороваются по утрам не только с нами, но и друг с другом исключительно таким образом.
– А, обнимашки, – протянул Рябинин, не прекращая мягко улыбаться. – Это самая основа терапии. С них всё началось. Когда я попал к психу, мне в принципе было всё равно, что меня не принимают одноклассники. Боль немного приносила дискомфорт, но не критично. Но специалиста мне подобрали классного, от такого было сложно отбиться видимостью работы. Он предложил мне практику обнимания и посоветовал каждый раз при взаимодействии с другими прислушиваться к ощущениям. Это подействовало! Мне открылся новый, скрытый от меня прежде мир. Это сперва было похоже на игру: я следил за миром, полным разных реакций, и пытался распознать логически, отчего тот смеётся а этот весь сжался в комок. А потом надо было вести дневник наблюдений, аккумулировать всю внимательность к себе и к каждому, кто будет готов поделиться эмоциями. Я вёл дневник и прорабатывал самую малую эмоцию, что мне удавалось ухватить. Мой псих говрит, что эмоции есть у всех, и я не исключение. Но прочувствовать – это оказалось для меня закрытой опцией.
– Вот видишь, – повернулась я к Пукову, – а ты говоришь, алекситимики не чувствуют ничего.
Но Пуков уже давно потерял интерес к беседе и, уткнувшийся в виртуальную цветочную витрину в телефоне, только и выдал бесцветное «угу».
По дороге домой я всё размышляла о чувствах. А я? Я испытываю эмоции? Проживаю ли я их? Или токсично сбрасываю как попало?
Вспоминая ссору с парнем накануне, прокрутила снова наш диалог и вздохнула: что-то я определённо делаю не так. Но если человек с алекситимией смог раскрыть в себе эмпатию, смогу и я проработать погрешности своего характера.
