POV Кхуши
Кажется, эта ночь длилась целую вечность. После разговора с Арнавом я так и не смогла придти в себя. Мы вернулись в номера около одиннадцати вечера, а в половине первого ночи я все ещё не спала. В голове крутился целый ворох разнообразных мыслей: от понимания, что Арнав спустя столько лет продолжал меня любить, до бьющих в самое сердце угрызений совести.
Я в очередной раз пускала его в свою жизнь и не в качестве врага, а друга. Друга, который в возможном будущем способен стать для меня чем-то большим.
Я столько лет убивалась из-за потери семьи, и вот одним щелчком всё изменилось. Хотя… может, всё не так и изменилось? Любила ли я Арнава? На этот вопрос до сих пор не знала ответа. Пока я не была готова ответить ему взаимностью.
Прошлое до сих пор давило на моё возможное будущее, да так сильно, что это давление ощущалось и в настоящем.
Встав с постели и выйдя на балкон, я с упоением взглянула на чарующий по красоте пейзаж, пытаясь взять от созерцания этого прекрасного вида хоть капельку спокойствия. Раньше мне это удавалось.
Пятнадцать лет назад. Мне достаточно было присесть на песок и устремить взгляд на такую непостоянную гладь океана. Казалось, что она чувствовала меня до кончиков пальцев. Когда я приходила сюда с желанием выть от боли и бессилия, вода бушевала, с силой билась о прибрежные скалы, как будто стараясь раскрошить вековые камни в пыль. Но стоило прийти на берег, будучи спокойной, не раздираемой душевными терзаниями, как океан преображался на глазах, из неконтролируемого палача превращался в ласковые, спокойные, тихие и безгранично любящие объятия матери.
Палач и мать. Странно, но именно в таком сравнении представала передо мной эта стихия.
Но сейчас всё было иначе. Внутри меня царил полнейшей разлад, но, как назло, всё вокруг было донельзя умиротворённым. Вздохнув пленительный солоноватый аромат, я не сдержала лёгкой улыбки.
Всё было по-другому. Прошло время. Столько изменилось. Изменилась я. И единственное, что осталось постоянным — волшебная атмосфера этих мест.
Когда я повернулась к комнате, мой взгляд случайно упал на настенные электронные часы, висевшие в самом углу как раз напротив балкона.
У меня вырвался лёгкий смешок, а губы словно сами по себе растянулись в усмешке.
— Ну что, Гупта, с днём рождения тебя… — Поздравила я себя, правда эти слова были пропитаны горечью и одиночеством.
М-да, не таким я представляла своё тридцатитрехлетие. Раньше думала, что к этому возрасту уже обзаведусь парой-тройкой детишек, любящим мужем – наполненной любовью семьёй.
А что в итоге? Жизнь отменно отыгралась на моих желаниях, не исполнив ни одного из них, разве что, только умудрилась отнять всё, что я с таким трудом выстраивала долгие годы.
Результат оказался неутешительным: я – Кхуши Кумари Гупта – одинокая вдова тридцати трёх лет, не сумевшая защитить даже своих детей и потерявшая их окончательно и бесповоротно. Женщина, которая по воле случая стала владелицей преуспевающей корпорации, отдавшая всё свободное время работе только для того, чтобы хоть как-то унять боль в груди и окончательно не свихнуться. Неспособная ни научить сестру защищать себя, ни изменить хоть что-то.
Мрачная перспектива, как ни посмотри. Но такой была моя жизнь. И, честно говоря, я уже устала спрашивать у богов или богинь, чем заслужила такую жизнь. Ведь ответа всё равно не получала, и, видимо, получу его только тогда, когда сама окажусь по ту сторону жизни.
В одном из храмов я услышала слова женщины о том, что Бог никогда не даёт испытаний, с которыми мы бы не смогли справиться.
Наверное, я справляюсь, раз стояла сейчас на этом балконе и лицезрела открывшийся прекрасный вид, а не находилась в отделении психиатрии.
Но вопрос о том, имеет ли такая жизнь в одиночестве смысл, до сих пор оставался для меня открытым.
Да, я ежедневно разговаривала с десятками людей, но главная проблема заключалась в том, что где бы я ни была, куда бы ни летала, ни ездила, рано или поздно там наступала ночь. Бурлящая жизнь сменялась душевной смертью и бесконечными раздумьями о возможном будущем с тем, кого уже давно не было в живых.
С годами я начала понимать, что походила на наркомана в поисках очередной дозы для прекращения ломки, погружаясь в прошлое в поисках повторного безграничного ощущения счастья.
Мои раздумья прервал звонок мобильного телефона.
Настроения выслушивать очередные стандартные поздравления не было, да и, откровенно говоря, на это просто не осталось сил, но я доплелась до мобильного и, взглянув на дисплей и увидев на нём ласковое «мама», решилась ответить на звонок.
— Привет, ты почему ещё не спишь? Ведь поздно уже, — забеспокоилась я, хотя и не могла скрыть улыбку.
— Здравствуй, Кхуши. Хотела поздравить тебя самой-самой первой! — радостно ответила она.
— Ты – первая, — сказала я, присев на диван, а потом добавила: — Всегда. Как там папа? Вы уже приехали?
— С папой всё хорошо. Мы приехали и уже дома. Милая, поздравляю тебя с днём рождения и хочу пожелать всего-всего самого лучшего. Родная, ты такая взрослая, но я хочу, чтобы знала: для меня ты навсегда останешься той малышкой Кхуши. Я хочу пожелать, чтобы, несмотря на прожитые годы, ты вновь поверила в волшебство, что в новогоднюю ночь случаются чудеса, чтобы при виде подающей звезды не уставала загадывать желание, верила людям, а главное — жила настоящим и лишь изредка пыталась предугадать будущее. Никогда не живи прошлым, лапочка, но и не ругай его, ведь в нём были и хорошие моменты, которые не стоит забывать, а если и случались тяжёлые, то помни, что именно они сделали тебя той, кем ты являешься сейчас.
Её слова эхом раздавались в голове, словно миллион голосов одновременно. И самое ужасное, что я почувствовала то же самое, что и рядом с Арнавом на пляже, – она знала больше, чем говорила.
Я столько лет старалась скрыть от них своё прошлое, и вот эти попытки ни к чему не привели.
— Мам… — я пыталась найти хоть какие-либо слова, которые могли бы объяснить всё то, что я не могла ей сказать много лет, но в голове, как назло, была пустота. – Я… я… я…
— Не надо, Кхуши, я всё понимаю. Понимаю и принимаю. Мне так жаль, что ты перенесла столько боли, а самое ужасное, что проходила через всё это в одиночку. Я жалею, что меня не было рядом тогда, когда ты больше всего нуждалась в моей поддержке. Наверное, я ужасная мать. И больше, чем уверена, что когда покину этот мир и встречусь с твоей настоящей матерью на небесах, она возненавидит меня всем сердцем, и знаешь, будет иметь на это право. Ведь ты столько лет носишь в себе такую боль, не жалуешься и не плачешь. А когда помощь была нужна нам, ты перешагнула через гордость и, наплевав на всё, вновь вернулась в места, которые причинили тебе столько страданий.
Каждое её слово ядом въедалось в кожу. Он приносил с собой оглушительную боль, казалось, нельзя вытерпеть. Сундук с прошлым, который я с таким трудом запирала на миллион замков и старательно задвигала в самые тёмные места подсознания, был открыт и бесцеремонно вытащен на свет.
Ошибки, воспоминая, победы, неудачи, моменты безоговорочного счастья оказались открыты моей семье не один год. Оставался только один вопрос – кто?
— Но откуда… вы…
— Открой чемодан и найди небольшую коробочку, милая, и всё узнаешь. И надеюсь, ты сможешь нас простить. Простить меня. Надеюсь, поймешь, и завтра мы сможем с тобой поговорить. Я люблю тебя.
Через несколько мгновений в трубке послышались лишь монотонные гудки.
Как под гипнозом я прошла в гардеробную и выудила оттуда чемодан с вещами.
Раскрыла. Под слоем одежды, практически на самом дне лежала небольшая коробочка, бережно упакованная в несколько слоёв плёнки.
С величайшей нежностью достав её оттуда и избавляясь от упаковки, я внезапно запаниковала. Хотела ли я узнать, что внутри? Я боялась, что не смогу выдержать очередного возвращения в прошлое. Вся моя жизнь напоминала сплошные возвращения.
В прошлое. К любви. Жизни. И порой казалось, что я уже окончательно потерялась в этих самых круговоротах. Но, видимо, судьбе было этого мало, если она до сих пор окунает меня в подобное. Раз за разом, не боясь и не тревожась обо мне ни капли.
Вздохнув и распаковав последний слой, увидела маленькую потрепанную коробку кирпичного цвета и размером чуть больше сомкнутых вместе ладоней.
Открыв крышку, не смогла сдержать слёз. Кажется, что в один миг весь воздух из лёгких улетучился, а сердце рухнуло в пятки без единой возможности вернуться на своё место. Дышать стало тяжело, и я безвольной куклой сползла на пол, с величайшей нежностью прижимая к груди этот маленький ларчик, в котором хранилось моё прошлое. Моя жизнь.
— Господи… — только и могла шептать я, как мантру, на что-то более связанное просто не оставалось сил.
Осторожно я разгребала аккуратно сложенные фотографии, открытки и даже письма.
Вот на одном снимке я улыбалась как последняя дурочка, а за мной простирался потрясающий пейзаж – Водопад Виктория.
Всё лицо было мокрым от брызг, но я казалась абсолютно счастливой. Рядом стоял Филипп, который старался хоть как-то укрыть меня от воды, но это получалось не слишком хорошо.
Перевернув фото, я увидела надпись, написанную таким родным подчерком:
Кхуши в Хараре, я постараюсь сделать вашу дочь самой счастливой женщиной на свете. Верьте мне, госпожа Гупта. Она очень часто думает о вас, скучает, но я надеюсь, что в скором времени она сможет приехать домой. Дайте ей немного времени. Я очень люблю её.
Харар – сколько мыслей закрутилось об одном упоминании этих мест. Бесконечные и величественные просторы, увенчанные, наверное, одним из самых прекрасных водопадов в мире. Бушующие потоки воды с силой срывались в бескрайнюю пустоту, рождая грохот, от которого мигом закладывало уши, и единственное, что ты слышал – это рев, исходивший, казалось, из самой глубины земли.
С упоением я вздохнула аромат открытки и отметила, что она пахла моим мужем, моей любовью, моим счастьем.
Отложив её в сторону, начала вытаскивать каждую из попавшихся под руку вещиц. Письма. Снимки, детские поделки Пьера, рисунки, даже снимки с УЗИ. И только сейчас я поняла, куда они пропадали спустя какое-то время.
И несмотря на то, что я была далеко от своей семьи, муж умудрился не потерять эту ниточку окончательно.
По щекам бесконечным потоком текли слёзы не то от боли, не то от благодарности, что в моей жизни был такой человек как Филипп. Воспоминания о нашем общем прошлом впервые за много лет принесли не только боль и печаль, но и радость.
И когда казалось, что сил выносить это путешествие по закоулкам воспоминаний больше не осталось, на самом дне коробки я нашла конверт, на котором было написано моё имя.
Проведя по нему кончиками пальцев, я не смогла сдержать нежной улыбки.
— Ты так и будешь писать мне письма? — задала я однажды вопрос супругу, увидев на журнальном столике очередной конвертик из крафт-бумаги, на которой изысканным французским подчерком красовалось единственное слово, написанное с большой буквы и на французском «Счастье».
— А тебе не нравится? Как по мне — очень романтично, — поддел меня Филипп, улыбнувшись краешками губ и кажется, заглядывая в самое сердце. — Мне нравится наблюдать тебя за чтением писем или книг. Ты выглядишь такой милой.
— Вы — неизлечимый романтик, месье Дэбаве! С учётом того, что вы работаете в сфере новых технологий, не советую распространять информацию, что своей супруге пишите письма от руки, да и вдобавок ко всему, на крафт-бумаге — засмеют, — сказала я, подходя к нему и поправляя галстук.
— Плевать.
— Кстати, надеюсь, ты пишешь их не пером?
— Перьевой ручкой.
— Ты неисправим! – заявила я, смеясь и при этом сияя от безграничного счастья.
Да, моё второе замужество было именно таким: наполненным романтикой и любовью, от которой порой щемило в груди. Но оно ушло, оставив после себя лишь воспоминания.
Вынув из конверта письмо, я с радостью окунулась в прочтение, понимая, что даже спустя время помнила каждую петельку родного подчерка.
Дорогая Кхуши, если ты читаешь это письмо, значит, в один прекрасный день или ночь, ты мне сказала, что готова вернуться в Индию, чтобы повидать родных (но только повидать, а не возвращаться к ним навсегда). Да-да, я — эгоист, который не сможет без тебя больше, чем неделю, вдобавок ко всему, без тебя Париж для меня просто перестанет быть городом любви, а это, как ты понимаешь, станет трагедией мирового масштаба.
И после этого признания я достал из прикроватной тумбочки пару бессрочных билетов, которые лежали там много лет в ожидании, когда их используют по назначению.
Я знаю, как ты боялась вновь вернуться туда, но просто знай, что я всегда рядом. Наверное, я сейчас сижу рядом с тобой и читаю это письмо вслух. Да?)
— Да… — ответила я шёпотом в пустоту и, видимо, окончательно сошла с ума, раз уловила до боли родной запах совсем близко, а сердце застучало так быстро, словно Филипп был очень близко.
Знаешь, а у тебя интересная семья. И можно сразу вопрос: почему твоя тётя всё время называет тебя лунатичкой или сумасшедшей?
— Ты был у меня что ли?! — ошарашено спросила я вслух.
И самое жуткое в сложившейся ситуации было то, что в следующей строчке я прочла ответ.
Да, я приезжал к тебе. Не раз, и даже с Пьером (не пугайся, когда я отвозил сына к моим родителям, я действительно отвозил его к МОИМ родителям). Я приезжал сюда с нашим общим знакомым. Только обещай, что не убьёшь меня сейчас и не начнёшь бить тарелки, как делала это в последнюю нашу ссору по поводу вождения автомобиля. Хорошо? Помни, мы в Индии, у твоих родителей, вдобавок ко всему – Пьер ещё спит. Да, я уверен, что он спит в это время. Потому что, скорее всего, я показал тебе это письмо уже после девяти вечера, ну или ранним утром, когда твои домашние еще спят, потому что хотел прочесть его, находясь наедине только с тобой. Мы же с тобой сейчас вдвоём, да?
Сил говорить не осталось, поэтому я лишь кивнула в ответ.
Только не плачь, не люблю, когда ты плачешь. И ты же прекрасно знаешь: наш сын обладает чутким сном (порой даже чересчур) и просыпается от каждого шороха, а от хлюпанья носом он точно проснётся, и вдобавок ко всему прочему умудрюсь получить погремушкой по голове, потому что Пьер подумает, что именно я довёл его маму до слёз, а мне бы этого не хотелось, хотя в чём-то это наказание и будет справедливым.
— Господи! — воскликнула я, в сердцах откидывая бумажку и начиная просто выть от горя и бессилия. — На какой чёрт я сюда приехала?! Зачем, чёрт возьми?! Зачем?!
— Я же сказала — нет! Выгоните его отсюда! — чуть ли не на всю больницу кричала я, стараясь казаться мужественной и не заплакать от боли при очередных схватках, которые, как назло, не хотели утихать ни на секунду.
— У вашего супруга есть разрешение на присутствие при родах, мадам Дэбаве, — заявила акушерка совершенно спокойным тоном, в очередной раз осматривая меня, и, удовлетворённо кивнув, начала удаляться из палаты, но перед самым уходом добавила: — Я оставлю вас на пару минут, месье, но если не сможете убедить жену согласиться на ваше присутствие при родах, мне придётся попросить вас покинуть палату, лишние стрессы вашей супруге ни к чему.
— Хорошо, — слишком быстро согласился он, и стоило акушерке оставить нас наедине, как Филипп в один миг оказался рядом.
В любимых глазах не было ничего, кроме страха и любви.
— Маленькая моя… — с ничем не прикрытой тревогой сказал он, гладя меня по лицу, его взгляд неистово метался.
— Уйди… — взмолилась я, пытаясь скрыться от пронизывающего взгляда, но тёплая рука с нежностью сжала мою, а вторая не позволяла отвернуться.
В ответ он лишь отрицательно помотал головой и прижал ее ко мне.
— Я больше к тебе в жизни не притронусь! — пообещал он, покрывая моё лицо поцелуями, чем вызвал у меня короткий смешок, который, впрочем, так же быстро растворился в тишине палаты. — Не хочу, чтобы ты так страдала из-за меня.
— Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии… — как маленький ребёнок прохныкала я м, когда он отстранился, уткнувшись в его грудь, зажмурившись от боли при очередной схватке. — Я выгляжу ужасно. Вдобавок ко всему, буду реветь, а ты не любишь, когда я плачу. И вообще, ты будешь переживать из-за меня. Езжай на работу, а я тебе позвоню, когда весь этот кошмар закончится.
В ответ на моё признание по всей палате разнёсся смех, правда, с нотками истерики.
— Я никуда не уеду. Можешь плакать, сколько тебе угодно, можешь даже обматерить меня. Всё, что угодно, только позволь мне остаться, пожалуйста, милая, — умолял он, сидя на краешке кровати, убирая взмокшую прядь с моего лба и целуя в него. – Я и так проторчал в коридоре чёрт знает сколько часов и свихнусь, если не буду знать, как ты.
Как ни странно, когда поняла, что он не намерен отступать, мне стало легче, на секунду, на крохотное мгновение боль отступила, и я смогла коснуться родных губ своими, что придало мне сил.
— Хорошо, — ответила я, уткнувшись ему шею.
Запах родного человека успокаивал, казалось, даже наш сын стал вести себя более щадяще по отношению ко мне.
— Слушай, а может, он передумал рождаться сегодня, а? Ну, не знаю, может, он ещё с месяцок посидит внутри меня? — спросила я у Филиппа, когда боль прекратилась.
В ответ супруг рассмеялся и, поцеловав меня в висок, сказал, как раз в тот момент, когда в палату вновь вошла акушерка, но на сей раз с мадам Женем – моим врачом:
— Я просто попросил, чтобы он не сильно мучил тебя. Может, сработало?
Стоило этому вопросу слететь с его уст, как минутный покой сменился очередной дозой болезненных спазмов внутри.
— Ни черта подобного! — заявила я, ухватившись за мужскую руку, как за спасительную соломинку.
В один миг из глаз брызнули слёзы. Боль была просто невыносимой и казалась бесконечной. Единственное, на что я была способна в этом состоянии, — ловить крохотные порции воздуха, каким-то чудом умудрявшиеся поступать в организм. Но у меня даже не оставалось сил, чтобы оторвать голову от подушки.
— Кхуши, осталось совсем немного, — успокаивала меня врач, пока акушерка проводила какие-то манипуляции с аппаратами.
— Я больше не могу… — простонала я из последних сил, вновь уткнувшись носом в рубашку мужа, не глядя на него, а упираясь взглядом куда-то в пол.
Меня словно разрывало на части изнутри. И в эти минуты я не думало ни о чём, кроме боли. Она занимала все мысли, каждая частичка моего тела просто вопила от усталости.
— Посмотри на меня, — настаивал Филипп, одной рукой поглаживая по голове, как маленького ребёнка, а второй всё так же продолжая сжимать мою ладонь.
Преодолев неловкость и боль, я подняла на него полные усталости глаза, а он лишь ласково улыбался в ответ.
И только сейчас я смогла увидеть, что он выглядел не лучше меня: в глазах изнеможение, сожаление и немая мольба о прощении, на всегда гладком лице залегли морщины, волосы торчали во все стороны, а на высоком лбу выступала испарина.
— Прости меня. Я просто устала, —сказала я, обняв его за плечи и надеясь получить хоть капельку силы, чтобы всё это закончить. — Я хочу спать. Забери меня домой.
— Я знаю, что ты устала, и обещаю, мы отдохнём с тобой после этого. Только ты и я. Я бы с удовольствием сделал всё это за тебя, но не могу. Потерпи, немножко, родная, пожалуйста. Мы с тобой так долго его ждали, ты его так ждала, осталось совсем чуть-чуть. И я заберу вас домой и больше никогда не отпущу, – сказал он шёпотом, нежно поцелуями снимая влагу с моего лба, век, губ, осушая длинные дорожки от слёз и гладя по спутавшимся и слипшимся волосам, словно они были чем-то воистину прекрасным. — Я обещаю, что совсем скоро ты сможешь отдохнуть. И я буду с тобой, наш сын — рядом с нами. Навсегда.
Я лишь кивнула в ответ на эти слова и начала с новой силой сжимать мужскую ладонь, которую Филипп не отнимал до самого конца, а потом через какое-то время мой слух уловил звонкий плач малыша, который, впрочем, быстро затих, стоило врачам положить крошку мне на грудь.
— Эй, привет, — тихо-тихо поздоровалась с ним я, целуя крохотные пальчики и просто рыдая от счастья и облегчения.
Маленький мальчик с интересом смотрел то на меня, то на своего отца, который с величайшей нежностью обнимал нас обоих, словно мы были сделаны из самого дорогого и хрупкого стекла в мире.
— Здравствуй, милый. Господи, он такой крошечный! — восхитился Филипп, легонько поглаживая его по головке. — Мы тебя так ждали. Что ж ты так долго мучил свою маму? Она плакала, тебе не стыдно?
Несмотря на то, что муж бранил сына, в его словах чувствовалась безграничная любовь и забота.
Хотя, впрочем, малышу было всё равно, он сжал ручки в маленькие кулачки и, вновь прижавшись к моей груди, крепко уснул, чем вызвал у нас с Филиппом радостный смех.
— Ему не до твоих нравоучений, — ответила я, вновь с упоением прижимаясь к супругу.
— Я уверен, что он понял и больше никогда не огорчит тебя и не причинит боль, вот увидишь! — настаивал Филипп, накрывая мои губы своими.
В тот день я наплакалась на много лет вперёд. Сначала от боли, а потом от чувства безграничного счастья.
Поборов сковывавший мою душу страх, я вновь взяла письмо с твёрдым намерением дочитать его до конца.
Я помню, как ты боялась плакать, когда рожала Пьера. Мне было очень больно видеть, как ты мучилась. Не знаю, как описать, что я чувствовал в тот момент. Если мне не изменяет память, в какое-то мгновение я даже возненавидел себя и этого ребёнка. Да, наверное, я ужасный отец, если говорю о таком, но я не мог видеть, как ты страдаешь. Это были самые жуткие часы в моей жизни. Я так боялся потерять тебя, боялся, что ты не вынесешь этого. Но когда услышала плач Пьера, увидел твои полные слёз счастья глаза, твою улыбку… услышал твой вздох облегчения, а потом увидел сына на руках у врача, то ощутил себя на седьмом небе от блаженства. Наверное, только ради таких мгновений люди и проходят через подобное. И я рад, что этот момент подарила мне ты. Спасибо тебе за это. Хотя, я уверен, что когда мы сейчас вместе перечитываем это письмо, то понимаем, что в нашей жизни уже появилось много новых прекрасных мгновений. Ведь, правда? Нам есть, что вспомнить?
— Есть… — ответила я, с нежностью проведя кончиками пальцев по письму и всеми силами стараясь вновь не заплакать. Удалось. Начала читать дальше.
Кстати, я познакомился с твоим бывшим мужем. Неплохой, правда, какой-то потерянный. Может, дело в тебе, милая? Я не расспрашивал его о семье, впрочем, как и не стал говорить о тебе. Прошлое должно оставаться в прошлом. А для каждого оно своё.
Я хочу, чтобы ты знала, что я действительно ездил в Индию без тебя, сначала, чтобы попросить у твоей семьи разрешение жениться на тебе. Знаю, что несмотря на всё произошедшее, для тебя это важно. Я выдержал проверку твоей тёти и съел, кажется, миллион пурри (именно после этой поездки я не мог смотреть на любую выпечку ещё две недели. Как видишь, дело было не в тебе). И пообещал твоим родителям сделать тебя самой счастливой женщиной в мире. Надеюсь, у меня это получилось, и сейчас, сидя в моих объятиях, ты чувствуешь себя хоть чуточку счастливой.
— Ты даже не представляешь насколько, — в очередной раз не обращая внимания на полное одиночество, призналась я, касаясь заветного письма краешками губ.
Тепло. Покой. Именно эти ощущения я испытывала.
Люблю тебя, моё маленькое Счастье, и думаю, что если бы наш сын мог говорить, то согласился бы со мной, а пока он, скорее всего, просто прикоснётся крохотной ладошкой к твоей щеке и улыбнётся. Он тоже любит тебя. Мы с тобой это знаем и без слов.
P. S. После прочтения письма и до конца наших дней разрешается плакать только от счастья.
Приятного прочтения, мои дорогие! С нетерпением жду вашего мнения о главе!